Смысл любви

Работа «Смысл любви» оказала немалое влияние на культуру «серебряного века» и в последние годы переиздавалась особенно часто. Эротически озабоченные деятели современной «постхристианской» культуры, надо думать, находят в ней полезное для себя. Человек, с точки зрения В.С., призван быть проводником Всеединства, носителем его духа. Он должен входить своей любовью в ту любовь, которая есть в глубинах Всеединства. Чтобы войти, нужно преодолеть свой эгоизм. Силой разума это невозможно — теоретическое мышление может мотивироваться эгоистически. Только любовь упраздняет эгоизм. Общий смысл любви, согласно В.С., в спасении человека путем упразднения эгоизма; это «оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма» (6, т. VII, с.16).

Где же достигается победа? Не в мистицизме, где ищут слияния с Абсолютом, писал В.С., потому что, возвращаясь в обычное состояние после слияния, люди остаются эгоцентриками. В любви родителей и детей эгоизм тоже не преодолевается; эта любовь, связана с продолжением рода и редко когда ведет к жизни в духе и истине. В дружбе тоже каждый остается собой — здесь не ставят задачу глубинного преображения душ, которое означает, что «эго» отходит на второй план. В античной философии дружба (филиа) высоко ценилась, но это не агапе — не та жертвенная любовь, образец которой дал Господь. Патриотическая любовь побуждает человека приносить свою жизнь в жертву за родину, но происходит это, как думал В.С., где-то на периферии индивидуального сознания, а «эго» не затрагивается. Тем более оно не преодолевается в любви к науке, искусству, в культурном творчестве.

В.С. предлагает свое решение: эгоизм полностью преодолевается только в подлинной половой любви. Она — высший образец любви, она побуждает нас всем существом признать за другим то безусловное значение, которое в силу эгоизма мы придаем только себе. Видя центр своей жизни в другом, он или она достигают единения внутреннего и, настаивает В.С., окончательного.

Конечно, признает В.С., такое бывает крайне редко. В большинстве случаев любовь мужчины и женщины поверхностна, стеснена житейскими рамками и быстро угасает. Люди, пройдя через ее угасание, насмешливо относятся к влюбленным, у которых еще впереди взаимное разочарование и тусклое, пустое, безлюбовное, но вынужденное (дети) совместное существование. Так происходит в большинстве случаев. Но человек должен не попадать в этот тупик.

В.С. утверждал также, что в половой любви утверждается образ Божий. Истинный человек — образ и подобие Божие — это не мужчина или женщина отдельно, а «истинный андрогин» — цельный человек, единство мужчины и женщины. Отдельно взятый человек как бы и не имеет в себе образа Божия. Получается, что В.С. сам должен отказать себе в этом достоинстве, т.к. был одинок.

Раскрытию образа Божия содействует идеализация, благодаря которой любящий видит в другом красоту, совершенство и высший идеальный образ. Это высший вечный замысел, который дан не для любования, а для серьезной духовной работы, для воплощения в реальной жизни другого человека. Единство двоих — это осуществление высшего образа в каждом из них. Двое созидаются как «абсолютная индивидуальность» или «абсолютная личность» (6, т. VII, с.30). В.С. приравнял это почти что к спасению.

Далее В.С. писал: истинная любовь не только одухотворяет того, кого любит, но желает ему вечной юности, утверждает в вечной жизни. Она требует бессмертия, поэтому основана на вере. «Признавать безусловное значение за данным лицом или верить в него (без чего невозможна истинная любовь) я могу только утверждая его в Боге, следовательно, веря в самого Бога и в себя, как имеющего в Боге средоточие и корень своего бытия» (с.43). Это возможно, пишет В.С., когда для меня Бог — центр и корень моего собственного существования. Подлинная любовь аскетична; ее нет без противодействия житейским соблазнам.

Предоставленная самой себе, она умирает. Вера дает любви силы бороться за свою жизнь терпением и крестом. «Чтобы заслужить свое блаженство, она должна взять крест свой. В нашей материальной среде нельзя сохранить истинную любовь, если не понять и не принять ее как нравственный подвиг. Недаром Православная Церковь в своем чине брака поминает святых, мучеников и к их венцам приравнивает венцы супружеские» (с.49).

Есть в статье одна линия рассуждений, которая перечеркивает лучшее из сказанного ранее. Вкратце это так. Утверждая другого в Боге, т.е. во Всеединстве, влюбленные видят друг в друге индивидуализацию Всеединства. В.С. заявил, что каждое индивидуальное существо — это как бы луч Всеединства, живой и действительный. Всеединство — софийно, из чего следует, например, что женщина, которую любит мужчина, должна быть для него просто земной персонификацией небесной Софии, ее «лучом». Софию он и любит, имея для этого поводом земную женщину, которую привлекает, чтобы в ней реализовать «Вечную Женственность», если, добавим от себя, она позволит ему так с собой обращаться — относиться к себе как всего лишь к «лучу» и образу той дамы.

Влюбленный мужчина соединяется, согласно В.С., с Софией, что и определяет «единую и неизменную мистическую основу истинного любовного процесса». «Низшее», как он говорил, земное «существо женской формы» не должно быть для мужчины субъектом самых серьезных обязательств: «Его единственное значение для любящего может быть и преходящим» (с.47). Женщин, значит, можно менять при условии сохранения верности небесному. А выше В.С. говорил об окончательности единства мужчины и женщины в любви. К браку, который благословляет Церковь, все это не может иметь никакого отношения. Да и нормальные в браке интимные отношения между супругами при таком понимании В.С‑ва становятся тем, что теряет свое значение.

Кн. Е.Н. Трубецкой решительно критиковал многие из этих идей. Бердяев в какой-то мере их продолжал, насколько его можно считать чьим-то продолжателем, когда заявлял: любовь — это бытие, а семья — это быт. Рассуждения В.С. могут к этому привести. В.С. писал о любви практически не интересуясь браком. Он, а затем и Бердяев, отделили половую любовь от продолжения рода.

Трубецкой признал правоту Соловьева в том, что в половой любви эгоизм действительно преодолевается, если она настоящая, но она может заблуждаться, ложно идеализировать другого человека, не прозревая его образа в вечности. В.С. ошибочно приписал половой любви то, что свойственно любви Христовой. Половая любовь — это не агапе, это естественное чувство, нуждающееся в духовном претворении, она освящается и преображается в Церкви. У В.С. этого нет.

В.С. хотел увековечить любовь между двоими. В ответ Е.Т. предлагает пример. Саддукеи пришли ко Христу с вопросом: у одной женщины было семеро мужей, и каждый умирал. Как же быть? Кто кого здесь увековечивает? Ясно, что оставаясь на позициях В.С., мы ответа не найдем. А как быть с теми, чья любовь не имела отклика? Как с образом Божиим? «Царство Божие похоже на увековеченный роман — оно населено любящими человеческими парами, навеки сочетавшимися воедино, в одну бессмертную и абсолютную индивидуальность» (1, т.1, с.583). А в Евангелии сказано, что в Царстве люди будут как Ангелы на небесах. Брак, который в земных условиях благословляется Церковью, в вечность не переходит.

«В будущей вечной жизни, где Бог будет всем во всем, потому самому нет места для исключительного отношения одного ограниченного лица к другому; одностороннее блаженство с возлюбленным или возлюбленною тут станет невозможным, потому что всеедин­ство, а вместе с ним и блаженство будет явным для всех. Райское состояние именно в том и заключается, что всякая тварь становится равною своей божественной идее, предвечная Мудрость открывается во всей своей полноте во всех и каждом» (с.585).

Касается Е.Т. и вопроса об андрогине — о единстве двоих в «абсолютной индивидуальности». С подачи В.С. платоновская тема андрогина впоследствии привлекла внимание Н. Бердяева и др. наших авторов. В.С. уверял, что таков всеобщий путь спасения. Но и с этим нельзя согласиться. Е.Т. не принял также соловьевское понимание смысла венчания. Действительно ли возлагаемые венцы означают то же, что и мученичество свидетелей веры? Конечно, брак — это отнюдь не гладкое совместное существование, в нем бывают тяжелые, мучительные периоды, но не следует сверх меры сближать крест Христов и венцы брачные.

Подводя итог, Е.Т. пишет: «Место половой любви — у преддверия рая, а не в вечной и бессмертной жизни» (с.586). Всякая попытка относительное, земное возводить в ранг абсолютного кончается разрушением относительного: «Попытка возвести половую любовь в идеал абсолютной и вечной жизни ведет только к утрате той относительной ценности, которая в действительности бесспорно ей должна принадлежать. Навязывая любви задачу, ей непосильную и несовместимую с самым ее существом, Соловьев зато пренебрегает тем, что составляет действительное ее призвание» (с.590).

Итоговый вывод: «Я решаюсь утверждать, что его понимание любви ненормально именно с точки зрения быть долженствующего. О нормальности в смысле физиологическом, или естественном, не может быть и речи: на нее не претендует сам Соловьев. Половое воздержание при самом интимном общении и интенсивной взаимной любви вряд ли может быть признано вполне нормальным и с точки зрения чисто че­ловеческой. А с точки зрения Божеской Св. Писание, как известно, находит лучшим вступать в брак, нежели разжигаться. Своим путем Соловьев надеется достигнуть той “цельности человеческого существа”, которая представляется ему абсолютной нормой. В действительности как раз наоборот: этим обостряется антагонизм духа и плоти и усиливается их раздвоение. — Такое понимание любви ни с какой точки зрения не может быть признано здоровым, и всего менее с точки зрения религиозной» (с.587-588).