12. Язык, поэзия и миф

Как заметил А. Пальяро, в виконианской "новой науке" теории языка отведено особое место. Это ось, вокруг которой, даже если не всегда органично, отстроено грандиозное барочное сооружение неа­политанского мыслителя. Язык, и в самом деле, в его различных конфигурациях отражает все виды человеческой активности. Имен­но посредством языка улавливается единство семьи человеческой. Он и вместилище универсального, и изначальный репертуар обра­зов, хранилище бессознательного и неформулируемого,— все это можно найти в грамматических фигурах, метафорах. Грамотный филологический анализ способен привести к пониманию внутрен­ней логики изменения религиозных и гражданских институтов не как исторических реликтов, а показывая их в живом процессе преодоления.

Язык не принимается волевым решением. Предданный как ком­муникативная диспозиция, язык медленно формируется под давле­нием насущных потребностей народа, проблем, подлежащих немед­ленному решению. По причине этой своей "надприродности" язык стал проводником поведенческого мира древних народов. Вспом­ним, что простонародные наречия ярче всего прочего характеризу­ют, по мнению Вико, и время и нравы.

Язык, поэзия и миф

447

В поисках генетических форм языка Вико предпринимает поиски этимологического плана. "Ум человеческий рождается вместе с чувством-потребностью увидеть себя самого как бы извне телесного, с немалыми усилиями рефлексивного плана". В этом универсальная ценность этимологии во всех языках, вокабулы которых переносят телесные характеристики на значения другого, ментального и душев­ного плана. Например, известны выражения: "Занебесье, или пер­воначало, передние и задние глаза и плечи, голодные глаза, откры­тый на все рот, губы-вазы, зубы-грабли, борода-корневище, влю­биться как растение" — все это говорит лишь об одном: "невежест­венный" человек дает универсуму правило. И. Берлин комментирует наблюдения так: "Когда мы говорим: кровь закипает, — это, конеч­но, метафора, но для древнего человека гнев в буквальном смысле означал кипение крови в жилах... грабли выполняли ту же функцию, что и зубы, а устье — уста реки, земля в рельефе имела как бы шею и язык, вены — минералы и металлы, земля, конечно, имела внутренние органы, дубы никак не обходились без сердца, небеса улыбались и хмурили брови, ветер, понятное дело, приходил в ярость, а вся природа жила и сочувствовала".

Но прежде этих анатомических подробностей языком был жест, в том смысле, что изначально общение устанавливалось через дви­жение. Так, три колоса в руке нашего предка или три выстрела означали "три года". Естественные отношения идеальных понятий демонстрируют иероглифы и идеограммы. Не умея создавать аб­стракции, древние люди как бы портретировали их с помощью фантазии. Вико, таким образом, против трактовки иероглифов как сознательно создаваемого герметического языка для сокрытия рели­гиозных истин от непосвященных. Научный взгляд на древнюю египетскую историю не оставляет сомнений в том, что объективной возможности развития концептуального знания не было, а потому не было и предмета сокрытия. Идеографический язык оснащал естественные связи объектов, а не конвенциональные.

Следом за языком жестов и иероглифов идет язык песни, пере­растающий позже в речитатив и прозаический язык. Песня, обладая определенной композицией, ритмом и рифмой, лучше всего харак­теризует поэтический дух эпохи. Свои сильнейшие чувства, боль и ликование люди всегда доверяли песне, самому экспрессивному средству. Убежденный в том, что первые рефлексии взрослеющей души были малооформленными и незрелыми, Вико полагает поэзию адекватной формой выражения дологического и алогичного позна­ния. Несогласный с греческой трактовкой поэзии как несовершен­ной имитацией реального и катартической ее направленностью, он все же видит автономность поэтического творчества, независимого от разума и вполне оригинального вида активности. Позже Вико

448

Вико

уточнит, что поэзия вовсе не изобретение утонченных умов, не потаенная мудрость, выраженная в мнемотехнике, но, скорее, непо­средственно выраженная форма коллективного сознания, объеди­няющая нас с нашими предками. Гомеровские поэмы — это голос всего греческого народа, а не только одного поэта. Мир поэзии — "Божественный мир". Три века истории соотносятся с тремя фор­мами языка. Язык богов артикулирован минимально, это немое время. Язык героев наполовину нем, наполовину артикулирован. Язык разума максимально членоразделен и искусен, минимально нем. Ясно, что речь не идет о разборке стадий, скорее, о сохранении, впитывании предыдущей эпохи последующей. "Как море принимает в себя мягкие воды рек", так и язык более зрелой эпохи абсорбирует уже бытующие наречия, втягиваемые силой течения. "Божествен­ный Платон" немало преуспел в понимании этих процессов.

С поэзией, по мнению Вико, прекрасно гармонируют мифы. Напрасно Вольтер называл их изобретениями диких мошенников, ведь мифы правдиво и точно рассказывают о нравах тех далеких времен. Не имея, по счастью, логических абстракций, наши предки умели передавать свой опыт через "фантастические универсалии". Мифы поэтому можно назвать природным выражением метафизи­ческих понятий, риторические формы, находимые в них, неразвитые пока, доносят до нас свой особый стиль мышления. Так, например, миф о Тезее и Ариадне отсылает нас к первым морским путешест­виям. Ариадна символизирует искусство мореплавания и навигации, Дедал — Эгейское море. Минотавр — знак первого расового кон­фликта, ведь он — плод кровосмешения. Марс, раненный Мине­рвой, намекает на полное поражение плебеев и торжество патрициев. Цирцея, конечно, утверждает собой господство разнузданной страс­ти, где уже нет места и подобию идеального.

За этот ярко выраженный реализм английский философ Берлин назвал Вико "историческим материалистом, фантастически гениаль­ным". Кадм, Ариадна, Пегас, Аполлон, Марс, Геркулес — каждый из них дает ключ к пониманию какой-то социальной перемены. Все, что слишком рациональным ученым того времени представлялось причудами варваров — крылатые кони, кентавры, дриады и про­чее, — для Вико означало усилия наших предков по комбинирова­нию определенных функций и идей в одном конкретном образе. Необходимо напомнить, что Вико признавал автономность этих ранних культурных форм в том смысле, что любая фаза историчес­кого развития, какой бы "примитивной" она ни была, имеет свою "логику" и особое обаяние. Незаконно оценивать предшествующую эпоху с позиции последующей, как нельзя ругать зиму за то, что она не так ласкова, как весна.