3.8. Меры уголовно-процессуального принуждения

Екатерина Великая была противницей заключения человека под стражу, если вина его не была доказана. В Наказе Уложенной комиссии она говорит о необходимости соблюдения большей осторожности при проведении арестов: «Брать под стражу есть наказание, которое от всех других тем разнится, что оно по необходимости предшествует судебному объявлению преступления. Однако ж наказание сие не может быть наложено, кроме в таком случае, когда вероятно, что гражданин во преступление впал. Чего ради закон должен точно определить те знаки, по которым можно взять под стражу обвиняемого и которые подвергали бы его сему наказанию и словесным допросам, кои также суть некий род наказания, например: глас народа, который его винит; побег его; признание, учиненное им вне суда; свидетельство сообщника, бывшего с ним в том преступлении; угрозы и известная вражда между обвиняемым и обиженным; самое действие преступления и другие подобные знаки довольную могут подать причину, чтобы взять под стражу. Но сии доказательства должны быть определены законом, а не судьями, которых приговоры всегда противоборствуют гражданской вольности, если они не выведены на какой бы то ни было случай из общего правила, в Уложении находящегося. Взять человека под стражу не что иное есть, как хранить опасно особу гражданина обвиняемого, доколе учинится известно, виноват ли он или не невиновен.

Итак, содержание под стражею должно длиться сколь возможно меньше и быть так снисходительно, коль можно. Приговоры судей должны быть народу ведомы так, как и доказательство преступлений, чтобы всяк из граждан мог сказать, что он живет под защитою законов»¹.

Сроки содержания под стражей. Архивные материалы донесли до нас сведения о том, что подследственные, ожидая судебного разбирательства, могли содержаться под стражей десятилетиями.

Екатерина II попыталась искоренить подобные случаи произвола, определив одной из функций учрежденного ею Совестного суда, следить за сроками пребывания в предварительном заключении. Если обвиняемый по прошествии трех дней с момента заключения в тюрьму, не был допрошен или ему не было предъявлено обвинение, то он мог довести об этом до сведения Совестного суда, который принимал необходимые меры к исправлению ситуации. Кроме того, губернские прокуроры и стряпчие должны были еженедельно посещать тюрьмы и доносить наместническому правлению об арестантах, содержащихся в них длительное время². Для достижения той же цели требовалось, чтобы при окончательном решении каждого дела, по которому обвиняемый содержался в тюрьме более года, суд также обсуждал и причины такой медлительности, устанавливая виновных в этом.

3.9. Особенности уголовного судопроизводства екатерининской эпохи

В правление Екатерины уголовное судопроизводство приобрело те устойчивые формы, в которых оно будет оставаться вплоть до Судебной реформы 1864 г. Петровское законодательство, касавшееся, как правило, лишь формальной стороны процесса, было дополнено целым рядом процессуальных институтов, окончательно определивших его содержание. И хоть процесс оставался негласным и письменным, а дела рассматривались без участия сторон, изменился вектор развития судопроизводства.

Выделилась стадия досудебной подготовки дела. Были предприняты попытки правового регулирования предварительного следствие и дознания. Получила законодательное закрепление явка с повинной. Наметилась явная тенденция к гуманизации уголовного судопроизводства.

Самым заметным явлением в этом направлении стало ограничение применения пытки. Еще в самом начале своего царствования Екатерина ограничила ее применение рядом указов. В Наказе Уложенной комиссии она вполне определенно высказалась за ее полную отмену: «Употребление пытки противно здравому рассуждению; само человечество вопиет против оныя и требует, чтоб она была вовсе уничтожена. Человека не можно почитать виноватым прежде приговора судейского, и законы не могут лишить его защиты своей прежде, нежели доказано будет, что он нарушил оные»¹.

«По законам тот невинен,– продолжает императрица, – чье преступление не доказано». (Курсив мой – Т.А.). Она добавляет: «Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собою в том, чтоб он мог говорити правду. …Тогда и невинный закричит, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. …Посему пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего»¹. До конца своего правления императрица вела непримиримую борьбу против этого страшного способа получения доказательств.

Решительное намерение Екатерины избавить уголовное судопроизводство от пытки не нашло поддержки у депутатов Уложенной комиссии. Так, в наказе дворян Верейского уезда говорилось буквально следующее: «Не соизволено ли будет приводным разбойникам и татям по прежним узаконениям для большего страха и всеконечного пресечения злодейств, производить в губернских, провинциальных и приписных канцеляриях без увещеваний пытки, потому что без того никакого злодеяния искоренить и в страх злодеев привести нельзя. Многие воры, пойманные и приведенные с поличным в краже, только того поличного и винятся, а прежние воровства скрывают»².

Суздальское дворянство в своем наказе жаловалось на уничтожение смертной казни и ограничение пыток, ибо «некоторые не видя смертоубийцам достойного истязания и казни, чинят не токмо посторонним, но люди и крестьяне своим помещикам и помещицам смертные убийства, и мучительные притом поругания, и разбои, и грабежи, и такое воровство время от времени умножается»³.

Им вторят крапивенские дворяне, предлагавшие в своем наказе «для скорейшего решения, а злодеев искоренения в страх другим, не повелено ль будет по-прежнему быть в уездных городах розыскам и экзекуциям; а увещевания отменить для того, что подлый народ неучен и не знающий закона и от увещевания истины не объявит, от чего умножилось разных злодеев; а повелено бы было по-прежнему разыскивать» ⁴.

Как видно из приведенных примеров, депутаты в качестве единственно возможного способа борьбы с преступностью видели возвращение пыток и жестоких наказаний для воров и разбойников. Анализ депутатских наказов позволяет убедиться в том, что представители российского дворянства в увеличении числа разбоев винили исключительно беглых крепостных крестьян. Однако сквозь строчки наказов, достаточно четко проступает истинная, пусть еще не очень хорошо сформулированная, причина расстройства правосудия. « А хотя об истреблении воров и разбойников узаконение и есть, но помощи мало, ибо о нарядах надлежащих команд для сыска и поимки злодеев делаются распоряжения столь медленно, что злодеи успевают разграбя многих, уйти на такой же промысел в другие места и уезды; дворянам же и крестьянам ловить оных злодеев опасно, трудно и почти невозможно, ибо когда оные злодеи, коим-либо образом пойманные, в город привожены бывают, то или на расписки выпускаются, или за неимением настоящего караула сами из тюрем уходят и мучительным образом отмщают дворянам и крестьянам, о них донесшим или их изымавшим»¹. (Курсив мой – Т.А.).

Следовательно, решение проблемы коренилось не в возвращении к традиционным и таким привычным для русского человека формам уголовного судопроизводства, а в создании профессиональных органов борьбы с преступностью.

О том, с какой настойчивостью стремилась императрица искоренить пытку из судопроизводства, свидетельствуют материалы дела скандально известной помещицы Салтыковой. Жена ротмистра конной гвардии Глеба Салтыкова Дарья Николаевна, овдовевшая в 25 лет, имела в своем управлении несколько имений, толпу крепостных слуг, и отличалась чудовищной жестокостью. Собственными руками она била и калечила своих людей, припекала их уши раскаленными щипцами, обливала кипятком, а за малейшую провинность забивала до смерти своих слуг.

«Сознание безнаказанности, пишет С.М. Соловьев, возможности по родственным связям и богатству запугать и задарить судей разнуздывало Салтыкову, и, действительно, более шести лет жалобы на не крепостных оставались без последствий, жалобщиков наказывали и отсылали назад к госпоже»¹.

В 1762 году известия о злодеяниях помещицы, погубившей сто человек, дошли и до Екатерины. Юстиц-коллегия начала следствие и через год, в 1763 году, пришла к выводу, что Салтыкову, «яко оказавшуюся в смертных убийствах весьма подозрительною, во изыскании истины надлежит пытать»².

Подобное предложение никак не согласовывалось с мнением императрицы, имевшей известный взгляд на этот предмет. В применении пытки она отказала, повелев: «Объявить Салтыковой, что все обстоятельства оного дела и многих людей свидетельство доводят ее до пытки, что с нею действительно и последует, если она не принесет чистосердечного признания»³.

Кроме того, Екатерина распорядилась «определить к ней искусного, честного жития и в Божественном Писании знающего священника на месяц, который бы увещевал ее к признанию, и если от сего еще не почувствует она в совести своей угрызения, то чтоб он приготовил ее к неизбежной пытке, а потом показать ей жестокость розыска приговоренным к тому преступником, и если еще и тогда чистосердечия от нее не будет, то представить ее и. в-ву, не объявляя ей о том последнем представлении, и ожидать указа»⁴.

Даже после того, как эти средства не помогли, и помещица не призналась, императрица все равно не дала согласия на применение пытки. Провели повальный обыск, который подтвердил все подозрения в отношении Салтыковой. После этого в Полицмейстерской канцелярии, Сыскном приказе и Тайной канцелярии были подняты все старые дела о помещице. Оказалось, что по причине взяток, все эти дела завершились в ее пользу. Во время расследования, проводимого Юстиц-коллегией, выяснилось, что люди Салтыковой обвинили ее в убийстве 75 человек. Юстиц-коллегия, после рассмотрения дела, посчитала доказанными убийства 38 человек, в отношении еще 26, оставила помещицу в подозрении.

Только в октябре 1768 года последовал высочайший указ Сенату, текст которого приведен в работе С.М. Соловьева. «Рассмотрев поданный нам от Сената доклад о уголовных делах известной бесчеловечной вдовы Дарьи Николаевой дочери, нашли мы, что сей урод рода человеческого не мог воспричинствовать в столь разные и того великого числа душегубства над своими собственными слугами обоего пола одним первым движением ярости, свойственным развращенным сердцам, но надлежит полагать, хотя к горшему оскорблению человечества, что она особливо пред многими другими убийцами в свете имеет душу совершенно богоотступную и крайне мучительскую. Чего ради повелеваем нашему Сенату: 1) Лишить ее дворянского звания и запретить во всей нашей империи, чтоб она ни от кого никогда, ни в каких судебных местах и ни по каким делам впредь именована не была названием рода ни отца своего, ни мужа. 2) Приказать в Москве, где она ныне под караулом содержится, в нарочно к тому назначенный и во всем городе обнародованный день вывести ее на первую (т.е. главную, Красную) площадь и, поставя на эшафот, прочесть пред всем народом заключенную над нею в Юстиц-коллегии сентенцию с присовокуплением к тому сего нашего указа, а потом приковать ее стоячую на том же эшафоте к столбу и прицепить на шею лист с надписью большими словами: «Мучительница и душегубица». 3) Когда она выстоит целый час на сем поносительном зрелище, то чтоб лишить ее злую душу в сей жизни всякого человеческого сообщества, а от крови человеческой смердящее ее тело предать промыслу творца всех тварей, приказать, заключа в железы, отвести оттуда ее в один из женских монастырей, находящийся в Белом или Земляном городе, и там подле которой ни есть церкви посадить в нарочно сделанную подземельную тюрьму, в которой по смерть ее содержать таким образом, чтоб она ниоткуда света не имела. Пищу ей обыкновенную старческую (монашескую) подавать туда со свечою, которую опять у ней гасить, как скоро она наестся, а из сего заключения выводить ее во время каждого церковного служения в такое место, откуда бы она могла оное слышать, не входя в церковь»¹. Как видно из вышесказанного, императрице удалось обойтись в этом случае без пытки.

Принцип уважения чести и достоинства личности активно внедрялся императрицей в уголовный процесс. На недопустимости применения пытки при производстве следственных действий она настаивала даже в том случае, если дело касалось государственных преступлений. Так, в деле архиепископа Ростовского Арсения Мацеевича, активно выступившего в 1763 году против светской власти, предпринявшей секуляризацию церковных земель, пытка не применялась вообще, а наказание, вынесенное обвиняемому, было на удивление мягким.

По приговору суда он был лишен сана и должен был дать подписку, что впредь не будет «именоваться или действовать митрополитом, ни архиереем, ни в другом духовном сане». Екатерина, как сказано в акте приговора, «по своему природному великодушию, милосердию и человеколюбию», освободив Арсения от гражданского суда, повелела сослать его в архангельскую епархию, в Николаевский Корельский монастырь, назначив ему кормовых денег по 50 копеек в день. Бывшего митрополита должны были сторожить один унтер-офицер и четыре солдата².

Однако на этом данное дело не закончилось. Находясь в заключении, Арсений пользовался большей свободою, чем ему было дозволено. Он собирал возле себя монахов и караульных солдат и вел с ними беседы о современных событиях и действиях ненавистного ему правительства. Он нередко говорил о том, что Екатерине не следовало принимать престола. «Государыня наша», - заметил он однажды, - «не природная и не тверда в законе нашем». Резко отзывался Арсений о новгородском архиепископе Сеченове, пользовавшимся особым доверием императрицы¹.

Один из присутствовавших при этих речах монах донес об их содержании начальству. И в 1767 году, в архангельской канцелярии началось новое следствие, при котором, по желанию императрицы было также строго запрещено применять пытки. Следствие по делу велось тайно. Лишь немногие высшие сановники были посвящены в подробности дела. Екатерина прекрасно осознавала опасность, заключавшуюся в подобных разговорах. Доносчиков щедро наградили. А тех, кто слышал опасные речи и не сообщил о них, наказали. Самому же возмутителю спокойствия был вынесен наредкость мягкий приговор. Его не казнили, а приговорили к вечному заточению в Ревельском каземате.

Еще одно громкое политическое дело той эпохи – дело Мировича, можно считать эталоном применения принципов гуманности и человеколюбия в уголовном процессе, так настойчиво насаждаемых Екатериной II. Речь идет о расследовании неудачной попытки освободить в 1764 году бывшего претендента на российский престол Иоанна Антоновича из Шлиссельбургской крепости, которая была предпринята офицером смоленского полка Мировичем, и квалифицировалось как заговор против государства.

Предварительное следствие, порученное генерал-поручику Веймарну, велось довольно продолжительное время. Было допрошено множество свидетелей. Мирович брал всю вину на себя и давал откровенные показания. Екатерина внимательно следила за процессом и просматривала многие материалы дела. Вот что она писала сановникам, принимавшим участие в следствие по делу относительно сестер обвиняемого: «Осторожность вашу не инако, как похвалить могу, что вы за Мировичами приказали без огласки подсматривать; однако, если дело не дойдет до них, то арестовать их не для чего, понеже пословица есть: брат мой, а ум свой. Все же я никак не желаю, чтоб невинные пострадали»¹.

Для окончательного суда над изменниками и вынесения приговора была образована специальная комиссия, в состав которой вошли представители Сената, Синода, особы первых трех классов и президенты коллегий. Один из членов этого суда, барон Черкасов представил письменное мнение о том, что Мировича надобно пытать с целью «открыть сообщников или наустителей»².

Собрание не только не одобрило мнение Черкасова, но даже сочло его оскорбительным. «Нам необходимо нужно жестоким розыском злодею оправдать себя не токмо пред всеми теперь живущими, но и следующими по насъ родами, а то опасаюсь, чтобы не имели причины почитать нас машинами от посторонняго вдохновения движущимися, или и комедиантами». Мировичъ не был подвергнуть пытке. Его приговорили к смертной казни. Капралы и солдаты, участвовавшие в «заговоре» были отправлены в ссылку и на каторгу³.

Анализ законодательных актов екатерининской эпохи позволяет представить, как выглядела на практике стадия судебного следствия. После изложения пунктов обвинения, против которого подсудимому предстоит на суде защищаться, начинался допрос «с увещеванием»⁴, затем, если подсудимый признавал свою вину и называл сообщников, следовал сыск и арест последних. Далее с ними проводились очные ставки, а потом, допрос соучастников, во время которого последние могли предъявить доказательства своей невиновности. Если все, против кого было выдвинуто обвинение, признавали свою вину и чистосердечно рассказывали суду обо всех известных им обстоятельствах дела, судебное следствие на этом заканчивалось.

В том случае, если кто-либо из «оговоренных» на очных ставках и допросах не признавал своей вины, то назначалась пытка. Не удавалось добиться признания под пыткой – проводился большой повальный обыск. «И буде в обыску оговоренаго одобрят все или большая половина обыскных людей, – отмечалось в законе, – то оговореного, – гласит закон, – не пытать, но решить дело о приводном, а оговоренаго на поруки освободить, дабы напрасного кровопролития не было, тем, что лутче в неизвестии, и не имея точнаго обличения, виновнаго свободить, нежели невиннаго истязать по утверждению одних пыток, ибо одна пытка не может быть верным изобличением оговореному…»¹.