Судебные учреждения для сельских обывателей

Низшей судебной инстанцией для крестьян свободного состояния был суд с характерным названием – Нижняя расправа. Это судебное учреждение создавалось «по усмотрению генерал-губернатора в тех городах и округах, где проживали однодворцы, «всяких прежних служб служилые люди», черносошные или государственные крестьяне, а также крестьяне, приписанные к заводам или к «каким ни есть местам» ¹.

В состав Нижней расправы входили коронный судья и восемь заседателей, избираемых из сельских жителей. Как видно из текста ст. 74 Учреждений, судья назначался наместничьим правлением «из чиновных людей». Следовательно, обязательная для других судов строгая сословность подбора судейских кадров здесь нарушалась. Это объясняется тотальной неграмотностью сельского населения страны.

В соответствии со ст. 75 Учреждений, заседатели избирались селениями, которые составляли округ данного суда, из различных слоев населения: «дворян или ученых людей, или из чиновных людей, или из разночинцев, или из поселян, беспорочных людей», удовлетворявших такому условию: «буде за ним нет явного порока»². Утверждал их в должности губернатор. По два заседателя от Нижней расправы направлялись для участия в процессах Нижнего земского и Совестного судов. Нижней расправе были подсудны гражданские и уголовные дела их округа. Инициатива возбуждения принадлежала жалобщикам, истцам, стряпчим, другим судам, наместническому правлению, палатам или Верхней расправе.

Судом второй инстанции для этого сословия была Верхняя расправа, располагавшаяся в губернском городе. Компетенция, порядок деятельности, место этого судебного учреждения полностью аналогичны статусу других сословных судов второго звена. Верхняя расправа состояла из двух председателей и десяти заседателей (избирались из свободных сельских обывателей губернии). Расправный судья и заседатели Верхней расправы определялись на должности тем же порядком, что и члены Нижней расправы. При Верхней расправе находились прокурор, стряпчий казенных и стряпчий уголовных дел. Это судебное учреждение подразделялось на два департамента: уголовных и гражданских дел. В состав каждого департамента входила половина общего присутствия. Как и в других судах, делившихся на департаменты, департамент уголовных дел мог принимать к своему рассмотрению дела гражданские.

В Верхнюю расправу вносились все дела по апелляции на Нижние расправы. Ей были подсудны жалобы и тяжбы селений и жителей, входящих в ее округ, а также уголовные и гражданские дела, относящиеся ко всему селению или возбужденные стряпчими. Пределы подсудности Верхней расправы ограничивались территорией губернии, в которой она была учреждена. Заседания Верхней расправы проходили сессионно три раза в год, в случае же необходимости могли быть назначены внеочередные заседания.

Всесословные судебные учреждения

Третьей инстанцией для каждой из приведенных выше категорий сословных судов были Губернские палаты — Палата уголовного и Палата гражданского суда. Статус новых местных органов вызвал серьезные структурные изменения всей судебной системы государства. Основной идеей екатерининской губернской реформы была идея децентрализации управления, что, в свою очередь, привело к упразднению многих коллегий.

В соответствии со ст. 106 и ст. 115 Учреждений о губерниях, Палаты создавались как местный отдел высшего судебного ведомства. «Палата уголовного суда не что иное есть, как Юстиц-коллегии департамент», а «Палата гражданского суда не что иное есть, как соединенный департамент Юстиц- и Вотчинной коллегий. Заняв место третьей инстанции в судебной системе, Палаты в сфере суда сменили коллегии, которые были упразднены в ходе губернской реформы. Вышестоящей по отношению к ним инстанцией был орган высшего суда в империи — Сенат.

Палата уголовного, так же как и Палата гражданского суда, состояла из председателя, двух советников и двух асессоров. Члены суда назначались Сенатом, председателя в должности утверждал император. Так же как все судебные учреждения, созданные в ходе реформ, Палаты были коллегиальными судебными органами. Они заняли особое положение в системе местных судебных учреждений, что подчеркивалось специальной компетенцией.

Палата уголовного суда ведала должностными преступлениями, т.е. делами, касавшимися в основном господствующего класса. В качестве суда второй инстанции палата решала дела по наиболее тяжким преступлениям, рассмотренным сословными судами губернии, причем не как кассационная или апелляционная, а как ревизионно-решающая инстанция.

Пределы подсудности палат ограничивались территорией губерний, в которых были учреждены. От вышестоящих органов (императора, Сената) они получали повеления в форме указов, им же подавали рапорты и донесения.

Несомненный интерес представляет организация Совестного суда, образованного по высочайшему повелению Екатерины II, в ходе губернской реформы 1775 г. Этот суд сочетал в себе функции суда по особым категориям дел, третейского суда и даже прокуратуры (в современном понимании).

Совестный суд в России, созданный «Учреждениями для управления губерний Всероссийской империи», стоял вне общей системы судебных инстанций. Он состоял из назначаемого генерал-губернатором судьи и шести заседателей, избиравшихся по двое от каждого сословия. Кандидаты на должность совестного судьи выбирались каждым судебным органом соответствующей губернии и представлялись на утверждение губернатора¹.

Судья должен был обладать следующими качествами: «…способный, совестный, рассудительный, справедливый и беспорочный человек²". Заседатели должны были быть «люди добросовестные, законы знающие и учение имеющие»¹. Дела лиц определенного сословия рассматривались коллегией представителей всех сословий, но под председательством коронного судьи-дворянина.

Штат совестного суда включал в себя коронного судью², шесть заседателей, двух канцелярских служащих (регистратора и подканцеляриста) и низших чиновников: вахмистра, выполнявшего различные поручения суда, и сторожа. Совестный судья согласно ст. 396 Учреждений назначался наместником, а заседатели выбирались³. Заседатели менялись через каждые три года⁴.

Текст Учреждений не дает полного представления о том, в какой степени в этом судебном учреждении проявляло себя сословное представительство. Был ли это «суд равных», или заседатели лишь выбирались по сословиям, а во время судебного разбирательства они присутствовали всем составом, были всесословными судьями? Материалы Тульского совестного суда свидетельствуют о том, что состав этого суда был всесословным. При рассмотрении дела, касающегося представителя того или иного сословия, присутствовали выборные от всех сословий, их подписи стоят под всеми судебными решениями.

Разбирательство дела не допускалось, если отсутствовали представители того сословия, к которому относился правонарушитель. Например, если рассматривалось дело дворянина, то решение по нему могли вынести только в присутствии заседателей от дворян. Никакого кворума для начала судебного разбирательства установлено не было. Обязательным было лишь присутствие совестного судьи⁵. Совестный суд должен был собираться на свои заседания три раза в год, а также «когда дело есть».

Ведению этого суда подлежали гражданские дела, которые могли быть рассмотрены в примирительном порядке. Ст. 400 гласит: «Совестнаго суда должность есть в гражданских делах примирять тех спорящихся, кои прозьбою прибегают к разбирательству совестнаго суда…» Причем, совестный суд должен был предложить посредникам свое мнение, «как примирить без разорения, без тяжбы, без спора или ябеды истца и ответчика…»¹.

Как видно из текста закона, совестный суд был призван решать те гражданские дела, которые не были предусмотрены законом, а также следующие категории уголовных дел: 1) дела по преступлениям умалишенных и малолетних; 2) дела о колдовстве; 3) дела по жалобам на незаконное содержание в тюрьме.

Отметим, что дела первых трех категорий: о малолетних, безумных и о суевериях (колдовстве) выделялись в особую группу и до принятия Учреждений. Однако ст. 399 этого закона более пристальное внимание, чем предыдущее законодательство², уделяет понятиям вменяемости и невменяемости лиц. Еще в Наказе Уложенной комиссии императрица подвела прочный фундамент под неточные определения предыдущих законов, поэтому вполне понятным становится отнесение этих категорий дел к ведению Совестного суда.

Довольно серьезные затруднения вызывает толкование той части ст. 399, где говорится об отнесении к ведению совестного суда дел, «касающихся до таковых преступников, кои иногда более по несчастливому какому ни наесть приключению, либо по стечению различных обстоятельств впали в прегрешения, судьбу их отягощающия выше мер ими содеяннаго, так же преступления учиненныя безумным, или малолетным., и дела колдунов, или колдовства, по елику в оных заключается глупость. Обман и невежество, надлежит отсылать в совестный суд, который един право имеет учинить о вышеписанном решение»¹.

Небрежная редакция этой части статьи не позволяла точно определить подсудность этих правонарушений. Слишком некорректны были их признаки для квалификации преступлений. Можно предположить, что судьи екатерининского времени мало интересовались вопросами происхождения этих неточностей. Они должны были руководствоваться этим законом в своей процессуальной деятельности. Лишь изредка Сенат приходил к ним на помощь, дополняя и разъясняя некоторые казусы.

Скорее всего неточности, допущенные в ст. 399, заставляли совестного судью решать вопрос о подсудности того или иного дела, обращаться к ст. 397, устанавливающей принципы судопроизводства: «1. человеколюбие вообще, 2. почтение к особе ближнего, яко человеку, 3. отвращение от угнетения или притеснения человечества». Кроме того, в данной статье подчеркивалось, что « совестный суд вообще судит так, как и все прочие суды по законам, но как совестный суд установляется быть преградою частной, личной безопасности» и что, совестный суд ни когда судьбы ни чьей да не отяготит, но вверяется оному совестный разбор и осторожное и милосердное окончание дел ему порученных…»².

На практике совестный суд был не только первой инстанцией по преступлениям, совершенным малолетними, безумными или людьми, «впавшими в прегрешение» по несчастливому стечению обстоятельств, по делам о колдовстве, но и осуществлял ревизию решенных уголовных дел, пересылаемых из других судебных учреждений. Совестный суд, обладая всеми свойствами обычного судебного учреждения, мог руководствоваться не только буквой закона, но и такими категориями как «разум» и «справедливость».

Как показала судебная практика, количество гражданских дел в совестных судах всегда превышало количество дел уголовных¹. Особая популярность этого судебного учреждения у населения объяснялась характером судебного разбирательства. Согласно ст. 400 Учреждений это разбирательство было направлено на примирение сторон. Если в силу каких-то причин примирение было невозможно, то допускалось участие мировых посредников, избираемых самими тяжущимися.

В этой же статье определялись и задачи Совестного суда по рассмотрению гражданских споров: «1) доставить обеим сторонам законную, честную и безтяжебную жизнь; 2) злобы, распри и ссоры прекратить; 3) доставить каждому ему принадлежащее; 4) облегчить судебные места примирением спорящих лиц»².

Важнейшей задачей Совестного суда было обеспечение процессуальных гарантий прав личности, впервые установленных екатерининским законодательством. Арестованный должен был в трехдневный срок получить мотивированное постановление об основании ареста и фабулу обвинения. В соответствии со ст. 401 Учреждений всякий подданный в случае его задержания и содержания более трех дней в тюрьме без предъявления обвинения и без проведения допроса мог обратиться в Совестный суд с соответствующим прошением.

В тех случаях, когда он не подозревался в делах об оскорблении императорского величества, об измене, об убийстве, разбое или воровстве, задержанный должен был быть отправлен в Совестный суд с описанием обстоятельств дела. Доставка подозреваемого гарантировалась высоким штрафом (по 300 руб. с председателя и 100 руб. с заседателя) в случае неисполнения требования Совестного суда более суток. Если Совестный суд устанавливал, что содержащийся в тюрьме не обвиняется в вышеперечисленных преступлениях, то он освобождался «на поруки». Пока дело не будет окончательно решено, обвиняемого уже никто не мог повторно заключить в тюрьму.

Если учесть, что срок пребывания в предварительном заключении Учреждениями о губерниях был установлен до года (Ст. 188, 207 и др.), то весьма существенным и гуманным было предоставление такой возможности освободиться из него. Институт отдачи на поруки не являлся новым для русского права: согласно Соборному Уложению 1649 г., он был почти всеобщим способом обеспечения явки подсудимого и ответчика в суд при состязательном процессе¹.

Следует особо подчеркнуть, что Совестный суд в своих решениях мог руководствоваться не только законами, но и «естественной справедливостью». В случаях недовольства решением совестного суда можно было обжаловать его в «вышнем» совестном суде – специально организованном суде посредников, назначаемых императором².

Компетенция совестного суда распространялась на губернию, в которой он был учрежден. Совестный суд являлся инстанцией, равной палате, верхним судам и магистратам (Учреждения о губерниях, ст. 63, 396-403, 430). Статья 430 провозглашала относительную независимость Совестного суда, который был подчинен только монарху, «Вышнему» совестному суду и Сенату³. Однако практика деятельности всех местных судебных учреждений предусматривала ревизию их деятельности государевыми наместниками.

Наместники не только принимали к сведению постановления совестного суда, но могли выражать свое согласие или несогласие с вынесенными этим судом решениями. Так, по поводу приговора в отношении малолетних крестьянских детей по делу об участии их в убийстве подпоручика Хомякова (тульский совестный суд вынес решение о заключении их в смирительный дом), наместник М. Кречетников выразил свое письменное согласие, подчеркнув справедливость судебного решения и рекомендуя его к «надлежащему исполнению»¹.

Закон не требовал санкции генерал-губернатора на решения совестных судов. Указанный случай можно объяснить тем политическим резонансом, который должно было вызвать убийство помещика своими крестьянами. Надзор наместника в большинстве случаев имел своей целью гарантировать, чтобы «совестный суд от дел не ему порученных воздержался».

Как показывает практика деятельности совестных судов, эти судебные учреждения успешно действовали в качестве судов первой инстанции по гражданским спорам, а вот по уголовным делам – они в большинстве случаев превратились в комиссии при палатах уголовных дел Гражданского правления. В этом качестве совестные суды лишь подтверждали в своих протоколах уже состоявшиеся судебные решения, не рассматривая дело по существу.

Следовательно, превратить эти новые для России судебные учреждения в действительно независимые суды, которые должны были стоять на страже личной безопасности граждан, не вполне получилось. Совестные суды в России просуществовали около столетия, что объяснялось теми гуманными демократическими началами в организации и процессе, которые были провозглашены при их учреждении, хотя и не были полностью реализованы.

Совестные суды предполагалось создать во всех губерниях, поэтому их можно считать относящимися к общеимперской системе². Но были еще и другие особые суды, территориальная подсудность которых являлась исключительной и распространялась лишь на дела обеих столиц. Это Верхний и Нижний надворные суды.

Верхний надворный суд состоял из двух председателей, двух советников и четырех асессоров. При нем состояли прокурор, стряпчий казенных и стряпчий уголовных дел. Он подразделялся на два департамента — уголовный и гражданский. Каждый включал в себя половину членов полного присутствия. Уголовный департамент мог в случае необходимости рассматривать и решать гражданские дела. Председатели Верхнего надворного суда утверждались императрицей по представлению Сената. Советники, стряпчие, асессоры назначались Сенатом. Верхнему надворному суду подчинялся Нижний надворный суд, учрежденный в той же столице. Верхний надворный суд являлся апелляционной инстанцией для Нижнего.

Нижний надворный суд состоял из надворного судьи и двух заседателей, назначавшихся Сенатом. Нижний надворный суд являлся инстанцией, равной уездному суду, дворянской опеке, городовому магистрату или Ратуше, сиротскому суду и Нижней расправе. Надворные суды разбирали дела лиц, пребывавших в Москве и С.-Петербурге по службе военной, придворной или гражданской, а также по собственным делам, касавшимся их промыслов или иных занятий, за исключением должностных преступлений. Дела уголовные подлежали обязательной ревизии уголовной палаты¹.

В 1782 г. система судебных органов империи была дополнена созданными в городах Управами благочиния. В состав управы входили городничий, пристав уголовных дел, пристав гражданских дел и два ратмана. Ратманы избирались горожанами. В компетенцию управы, помимо полицейских дел, входило рассмотрение маловажных уголовных и гражданских дел (до 20 руб.), также производство следствий². Законом, регламентирующим ее организацию и деятельность, был «Устав благочиния или полицейский», утвержденный 8 апреля 1782 г.

Отметим, что в ходе губернской реформы 1775 г. наконец-то завершился сложный процесс образования прокуратуры как системы специальных органов. Петровское законодательство, заложившее первый камень в основание российской прокуратуры – «ока государева», почти ничего не говорило о конкретных функциях прокуроров, не определяло их права и обязанности. Екатерина не только исправила это упущение, но и обеспечила прокурорским надзором все без исключения органы местного управления.

В соответствии с текстом Учреждений в каждой губернии учреждались должности губернского прокурора и его помощников – губернских стряпчих, прокуроров и стряпчих при всех сословных судах второй инстанции и должности уездных стряпчих. За ними закреплялись обязанности по общему и судебному надзору. Из контекста видно, что прокуроры должны были заниматься преимущественно общим, а стряпчие судебным надзором.

В законе компетенция губернского прокурора и губернских стряпчих определялась следующим образом: они «смотрят и бдение имеют о сохранении везде всякого порядка законами определенного, и в производстве и отправлении самых дел. Они сохраняют целость власти, установлений и интереса императорского величества, наблюдают, чтоб запрещенных сборов с народа никто не собирал, и долг имеют истреблять повсюду зловредные взятки»¹.

Помимо осуществления судебного и общего надзора на прокуроров возлагали надзор за местами лишения свободы. Помимо надзорных функций, прокуроры получили право налагать штрафы за беспорядки в суде, причем часть от этих доходов они могли обращать в свою пользу, что должно было стимулировать их правоохранительную деятельность и повышать бдительность в соблюдении законности.

Прокуроры при местных судах подчинились прокурору при губернском правлении, губернскому прокурору. Губернский прокурор находился в двойном подчинении: генерал-прокурора и генерал-губернатора. Учреждения о губерниях создавали довольно стройную систему прокуратуры, основанную на строгой иерархии². Общая дореформенная судебная система России не знала института адвокатуры. Однако губернские и уездные стряпчие выполняли функции, сходные с обязанностями адвокатов. Они могли выступать защитниками и ходатаями по делам несовершеннолетних, обществ, монастырей, церквей, архиерейских домов¹. Эти поверенные выступали по доверенности.

Стремясь сделать судебные учреждения доступными для населения, а защиту прав своих граждан более реальной, императрица установила довольно оригинальную систему судопроизводства, наиболее приспособленную, по ее мнению, к российской действительности. Вывод о том, насколько успешной стала екатерининская губернская реформа, лучше всего можно сделать на конкретном примере образования наместничеств. Наиболее показательной можно считать историю «учреждения» Ярославской губернии. Эта губерния не только была открыта одной из первых (шестая по счету), но и по своим административно-территориальным параметрам и составу учреждений наиболее полно подходила к нормам, установленным законом.

Наместниками или генерал-губернаторами во вновь открываемые губернии назначались лица, пользовавшиеся особым доверием императрицы. Первым ярославским наместником был назначен Алексей Петрович Мельгунов, управлявший губернией в течение одиннадцати лет. После образования Ярославского наместничества он откроет Костромскую губернию, а через год Вологодскую, затем, в 1784 г., Архангельскую.

После завершения формирования территории наместничества, генерал-губернатору предстояло решить две важнейшие задачи — найти необходимое количество кандидатов на замещение предусмотренных «Штатом наместничества» должностей и осуществить передачу дел из старых присутственных мест в новые.

Часть чиновников определялась по выборам от сословий, и здесь генерал-губернатору оставалось только общее руководство порядком этих выборов. Но большое количество должностей замещалось и по назначению. Поэтому подбор достойных кандидатур входил в обязанности генерал-губернатора. Так, по представлению ярославского наместника А.П. Мельгунова были замещены вакансии обоих его адъютантов, всех городничих, губернского и уездных землемеров, уездных казначеев, стряпчих, секретарей, а также многочисленных нижних канцелярских служащих¹.

Дело осложнялось еще и тем, что в учрежденном «Штате наместничества» не было определено точное число мелких чиновников (от канцеляриста до копииста), а была положена только общая сумма на их содержание. Следовательно, наместнику предстояло не только найти необходимые кандидатуры, но и определить требуемое число канцелярских служителей для каждого присутственного места. Например, в Палате гражданских дел «Штатом» предусматривалось всего 5 человек: председатель, 2 советника, 2 ассесора. На деле, помимо этих чиновников, в палату определялись протоколист, 2 регистратора, архивариус, 2 канцеляриста, 4 подканцеляриста, 6 копиистов².

Интересно проследить, какими путями шло замещение вакансий. Сохранившиеся архивные материалы свидетельствуют, что на службу поступали по распоряжению Сената, по подбору самого генерал-губернатора, а также по протекциям других администраторов. Стремясь укомплектовать все ключевые посты в новых учреждениях людьми достойными, лично ему знакомыми или рекомендованными заслуживающими доверия лицами, Мельгунов «переманивал» чиновников как из центральных учреждений, так и из других губерний.

Так, по его требованию из Камер-коллегии были переведены в Ярославское наместничество 6 канцеляристов: из Главной соляной конторы — 3, из Главной провиантской конторы — 2, из Ревизион-конторы — 3. Бывший Муромский воевода капитан 2-го ранга Иван Чубарев был определен по предложению Мельгунова советником в Палату гражданских дел, а бывший полоцкой губернской канцелярии прокурор — ярославским губернским прокурором¹.

Труднее всего было укомплектовать штат низших чиновников, их потребовалось в 2 раза больше, чем было определено официальным «Штатом Ярославского наместничества». Поэтому в обстановке острой нехватки приказных Мельгунову пришлось перевести в новые учреждения практически всех старых канцелярских служителей. Но и после этого в канцеляриях присутственных мест недоставало 265 человек².

Мельгунов пытается пополнить недостающее число приказных из солдатских детей ярославских гарнизонных рот, обученных грамоте «на собственном коште отцов их». Но Военная коллегия в сообщении от 23 ноября 1777 г. делать это ему запретила до соответствующего по этому поводу определения Сената. Тогда ярославский генерал-губернатор обратился за помощью к Ростовскому владыке Самуилу с просьбой разрешить увольнение семинаристам и церковникам по их желанию и определение их на свободные вакансий в учреждениях³. Всего за два года по просьбе Мельгунова Самуил отпустил более 60 человек, изъявивших желание поступить в канцелярские служители⁴. Укомплектовать штат наместничества, открытого в 1777 г., удалось, да и то с огромным трудом, только через два года.

Практически одновременно с открытием новых присутственных мест шла работа по передаче дел от старых учреждений новым. Следует заметить, что до введения последних все мероприятия по подготовке реформы осуществлялись с помощью старого аппарата управления. О том, какие трудности пришлось преодолеть новым органам управления на местах при принятии и разборе старых судебных дел, наглядно свидетельствует рапорт ярославского воеводы Михаила Арсеньева А.П. Мельгунову о том, что им разосланы во все провинциальные канцелярии указы с предписанием всем приказным «быть в канцелярии неисходным», а унтер-офицерам их караулить¹.

Практически вся огромная работа по завершению разборки дел и передаче их в соответствующие учреждения легла на плечи городничих², имевших в своем подчинении всего по два канцеляриста. В рапортах городничих, помимо сетования на «малоимение приказных служителей», содержатся просьбы «о прикомандировании к тому разбору секретарей и приказных» из других учреждений.

В ответ на это наместническое правление распорядилось об откомандировании к разборке дел канцеляристов из Уездных судов с тем, чтобы они до часу дня занимались своими непосредственными обязанностями, а затем уже приходили на помощь городничему. Уездным же судьям и заседателям велено было следить за выполнением этого предписания³. Но и это распоряжение не ускорило дела. Углический городничий, титулярный советник Ростиславский жаловался в своем рапорте, что прикомандированные приказные «разбирают дела только при нем, а без него, хотя унтер-офицером принуждаемы бывают, его не слушают и сидят праздно»⁴.

Тормозили разборку документов и застарелые бюрократические болезни: волокита и нерадивость. Старые учреждения исчезли, но личный состав их практически полностью перешел в новые органы управления, где и расцвели пышным цветом служебные нравы бывших канцелярий.

Серьезные трудности, вставшие перед местной администрацией в решении отмеченных выше проблем, были вызваны, на наш взгляд, двумя основными причинами: во -первых, текущее делопроизводство старых присутственных мест было рассчитано на старое административно-территориальное деление; во-вторых, штат наместничества формировался долго, в нем практически отсутствовали компетентные служащие, и решение сложной задачи перестройки всей системы управления наместничеством легло на плечи старых приказных.

К сожалению, добиться полного разделения судебной и административной власти императрице не удалось. Согласно «Учреждению для управления губерний Всероссийской империи»¹ генерал-губернаторы имели право активно вмешиваться в деятельность всех местных судебных органов, вплоть до приостановки исполнения судебных решений. Екатерининское законодательство сосредоточило в руках генерал-губернатора широчайший круг полномочий.

Перед генерал-губернатором стояла цель не только наладить ритмичную работу всех учреждений высшего губернского звена, определить основные направления их работы, но и создать систему строгого контроля за всеми без исключения органами местной администрации. Право надзора, данное государеву наместнику законом, проявлялось в различных формах. Начиная с наблюдения за сохранностью и наполнением казны, порядком исполнения всеми чиновниками служебных обязанностей, наблюдением за законностью судебных решений и кончая делопроизводством².

Одним из основных способов такого надзора были регулярные объезды генерал-губернатором вверенной территории. Они не только давали информацию о проступках администрации, но и позволяли предпринять меры по их устранению. Особое возмущение вызывали у генерал-губернатора упущения мелких канцелярских служащих. Заметив, что канцелярист Иван Носков «пьет до бесчувствия и имеет сообщество с распутными», А. П. Мельгунов решил, что на службе его держать нельзя и распорядился: «Носкова как человека в таких молодых летах, коих ему только тридцать, оставившего службу, и потому обращающегося в праздности, дабы он более в общественную и свою собственную тягость не шатался, отослать в военную контору»¹.

Определение в солдаты мелких чиновников за их проступки было очень распространенным наказанием. За взятки с крестьян копиист земского суда Михаил Савинов был отослан в солдаты «вплоть до усмотрения»². В штатные роты попадали чиновники и просто за «неисправление порядочно должности», как это случилось с Федором Суровцевым — приказным нижней расправы, ратманом Потехиным и канцеляристом Лебедевым, отданным в солдаты «за пьянство и непристойные поступки».

Правда «правосудие» смягчалось, если дело касалось представителей господствующего сословия. Так, ярославская палата уголовного суда представила генерал-губернатору для окончательного решения дело о взятках мышкинского земского исправника Ивана Горохова. Из «краткого экстракта» по делу видно, что исправник был обвинен во взятке 50 руб. с экономического крестьянина Андрея Филиппова. Обвинил его в этом канцелярист романовского нижнего земского суда Илья Капачевский³.

Уездный стряпчий возбудил по этому обвинению дело, которое рассматривалось мышкинским уездным судом, а затем, в порядке утверждения, было передано в палату уголовного суда. Следствие по делу тянулось целый год, было опрошено большое количество свидетелей, допрошен сам обвиняемый, но доказать факт взятки так и не удалось. Палата постановила: «Ивану Горохову быть от дела свободному», а секретарю Капачевскому за неосновательный донос здесь в палате сделать выговор. Уездный стряпчий тоже получил выговор, и о его неисправной деятельности было сообщено губернскому прокурору¹.

Если же проступок дворянина затрагивал хоть в какой-то мере интересы государства, то наказание было тяжелым. Пошехонский помещик Афанасий Горемыкин за пристанодержательство беглых воров был лишен чести, звания и сослан в Сибирь². Если сравнить количество дворян, привлеченных к уголовной ответственности за период с 1774 по 1735 гг. с числом других обвиняемых, то можно констатировать стойкий перевес над ними представителей других сословий.

Контролировала всю разветвленную систему судебных учреждений в губернии прокуратура. Прокуроры доносили генерал-губернатору обо всех возникающих недоразумениях и указывали на ошибки в судебных решениях. Ярославский наместник приказал всем секретарям присутственных мест напоминать своим председателям, «дабы вступаемые к производству дела объявляемы были в каждом месте своему прокурору и стряпчему прежде судебного решения».

Прокуроры должны были постоянно напоминать судебным органам о сроках решения дел и проверять обоснованность содержания колодников. Стряпчие, помимо своих основных обязанностей, должны были также следить за строгим выполнением распорядка работы каждым присутственным местом. Пользуясь правом вхождения «к заседанию любого учреждения», они обязаны были наблюдать, чтобы эти органы в своей деятельности соблюдали казенный интерес³.

Как показывает пример проведения губернской реформы в Ярославском наместничестве, разделение функций на уровне губернского и уездного аппаратов управления, проведение принципа децентрализации положительным образом сказались на деятельности местных учреждений. Уменьшилась загруженность присутственных мест, возросла оперативность принятия решений и компетентность должностных лиц. Но существование сословных перегородок в обществе, вызвавшее появление громоздкого аппарата судебных учреждений, сильно затруднило их работу.

Строгая иерархическая подчиненность всех присутственных мест одного ведомства и запрещение им вступать в дела учреждений других ведомств, хотя и определили четкие границы их деятельности, породили волокиту и усилили бюрократическую нагрузку на наместническое правление. Среди всех местных учреждений нововведения меньше всего затронули именно губернское правление. Оно продолжало решать вопросы как административного, финансового, так и судебного свойства.

В практической деятельности местных учреждений проявился целый ряд недостатков, заложенных самим законодательством. Административно-полицейская власть в уездах была слаба и плохо справлялась со своими обязанностями. Еще хуже обстояло дело в городах, где единственным представителем администрации был городничий с мизерным штатом канцелярских служащих. Они объективно не могли справиться со всем грузом возложенных на них задач.

Только введение через десять лет органов городского самоуправления по «Жалованной грамоте городам» 1785 г. ликвидирует незавершенность в системе общегородских учреждений. Пока же все недостатки местного управления должны были компенсироваться за счет полноты власти генерал-губернатора и широты его полномочий¹.

По мнению Л.Ф. Писарьковой, отсутствие эффективного надзора за местной администрацией, децентрализация управления привели к широкому распространению злоупотреблений, получивших характер коллективных должностных преступлений чиновников, связанных круговой порукой, и к тому, что «в последней четверти XVIII в. сложилась система управления, при которой верховная власть осуществляла свои функции посредством не учреждений, а доверенных лиц. В таких условиях обеспечить четкую работу государственной машины и утвердить повсюду законность и правду, как обещала Екатерина II своим подданным в начале своего правления было невозможно» ¹.

Система судоустройства, введенная Екатериной II, с незначительными изменениями просуществовала вплоть до реформы 1864 г. Так, в 1796 г. прекратили существование суды второй инстанции – Губернский магистрат, Верхняя расправа, Верхний земский суд, а их функции перешли к палатам. При Николае I судебная система была дополнена сельской и волостной расправами – судебными учреждениями для государственных крестьян.