рую ориентировались все последующие великие поэты Рима: Вергилий, Овидий, Лукан.

Логически не определенное представление о есте- ственной закономерности остается в поэме не более как художественной интуицией. Много раз упоминая об «узах естества» (И, 302; V, 924; VI, 906-907 и др.), намекая на «некоторую скрытую склонность в вещах» (I, 173), на «какую-то потаенную силу» (V, 1233), на «конечную возможность» каждой вещи (I, 76) и, на- конец, на «определенное предрасположение» (III, 787), Лукреций не пришел тем не менее к логическому оп- ределению природы всех вещей вообще, равно как и природы единичной вещи. То, что он именует «своей природой» каждой вещи, не выходит за пределы ее физических характеристик. После физики (μετά τά φυσικά) для Лукреция ничего нет. Поэтому синонимом слова natura у него выступает метафора fines —«пре- делы», «грани» вещи, что сближает его в эстетическом отношении с досократиками.

Концепция предела у поэта заслуживает внимания. Решающим для характеристики этого понятия при- ходится признать следующий контекст, о важности которого свидетельствует неоднократное повторение его в качестве последнего аргумента, непреложной истины:

Nam quodcumque suis mutatum finibus exit

Continuo hoc mors est illius quod fuit ante¹².

(I, 792-793 = 11, 753-754 = 111, 519-520.)

Можно видеть, что пределы вещи противопостав- ляются ее смерти, как бытие небытию. Кроме того, здесь встречается интересная перифраза: illius quod fuit ante — «того, чем оно было раньше». В этом естест-

12 «Ведь коль из граней своих что-нибудь изменяясь выходит, Это тем самым есть смерть для того, чем оно было раньше».

венном контекстуально, но философски косноязычном выражении Лукреция заключена интуиция предель- ного развития: развитие есть развитие только до оп- ределенного предела, за которым оно уже есть смерть. В другом, почти тождественном этому, контексте из- менение, связанное с развитием, выступает полным синонимом постепенного умирания: Quod mutatur enim dissolvitur, interit ergo — III, 756. Более того, глаголу mutari («изменяться») как несоответствию реальнос- ти противопоставляется глагол constare («сохранить постоянство») как истинное положение вещей (I, 166).

Значит ли это утверждение постоянства отрицание развития вообще? В последнем контексте, собственно, речь идет о постоянстве рода, который сохраняется в процессе роста растительных и животных организмов (I, 189-191). Этот же принцип «возрастания при со- хранении рода» распространяется на концепцию всех вещей вообще (I, 561-564). Не случайно здесь упот- ребляется метафорическое выражение aevi contingere florem — «достигнуть цвета своего века». В данном случае это не троп, а фигура мысли: у Лукреция нет иного понимания развития, кроме происходящего из аналогии живой и неживой природы. Наиболее ясно очерчено это авторское представление в следующем образе:

Nam sua cuique locis ex omnibus omnia plagis Corpora distribuuntur et ad sua saecla recedunt,

Umor ad umorem, terrene corpore terra Crescit, et ignem ignes procudunt aetheraque aether, Donee ad extremum crescendi perfica finem Omnia perduxit rerum natura creatrix;

Ut fit ubi nilo jam plus est quod datur intra Vitalis venas quam quod fluit atgue recedit.

Omnibus hie aetas debet consistere rebus Hie natura suis refrenat viribus auctum.

(II, 1112-1121)

«Ибо тела, исходя отовсюду, посредством ударов Распределяются все по местам сообразно их роду:

Влага ко влаге течет, земля же из тела земного Вся вырастает, огонь — из огней и эфир — из эфира, Вплоть до тех пор, пока все до предельного роста природа Не доведет и конца не положит вещей совершенству;

Что происходит, когда собирается в жизненных жилах Столько же, сколько из них, вытекая наружу, исходит. Тут для всего настает предельного возраста время,

Тут на развитье вещей природа узду налагает».

Итак, развитие представляется как рост, рост как накопление количества, качество сохраняется посто- янным, выступая синонимом рода (здесь — sua saecla). Только в этом месте единственный раз Лукреций обмол- вился о том, как он представляет себе этот extremum finem, «крайний предел*, тождественный природе вещи: «когда то, что притекает и отступает, не превы- шает того, что дано в жизненных жилах», — т. е. речь идет о существенном равновесии состава, фикси- руемом как эмпирический факт. В подобном описа- тельном выражении сообщается пока еще некоторое логически определенное представление. Далее следуют персонификации («естество силами своими обуздыва- ет увеличение») за которыми нет иной мыслительной реальности, кроме все тех же растительно-животных аналогий (II, 1122-1143).

Представления Лукреция о пределах вещи не шли, вероятно, дальше его формул: res rem finire videtur (I, 998), «одна вещь ограничена другой вещью» и verum positura discrepitant res (II, 1018), «вещи различаются расположением». Positura шире понимается как material concursus motus ordo positura figurae (II, 1020), «стече- ние, движения, порядок, расположение и очертания вещества».· Таким образом, вещь ограничена только извне, что же касается внутреннего определения, то

вещь есть сама вещь. Лукреций не признает качествен- ных переходов, вся его полемика с досократикой про- никнута твердой убежденностью в том, что из огня не может получиться воды, а из дерева — крови. Грани качества непреодолимы. Для объяснения же вполне эмпирической взаимопереходности вещей он допускает элементарную многородность каждой вещи (11, 583-585).

Итак, сопоставляя различные эквиваленты поня- тия природы вещи у Лукреция: «пределы», «род» («племя»), «расположение», — мы приходим к выво- ду, что для лукрециевското чувства рациональности характерно было представление о вещи как о само- бытной смеси разнородных элементов и о развитии как о прибавлении элементов в том же расположении.

В полном соответствии с подобным представлением находится композиционная техника Лукреция: его лите- ратурное произведение есть смесь разнородного материа- ла, а развитие изложения есть нагнетание доказательств при сохранении структуры расположения теоретического и эмпирического материала. Аргументация расчленяется эмпирическими эпизодами, поскольку иначе невозможно было бы отличить один аргумент от другого: одна вещь должна быть ограничена другой вещью.

Но как создать другую, новую вещь? — А так, как создаются вообще все вещи (quoque modo possint res... quaeque creari — III, 34), единственный путь созида- ния — отклонение. Не удивительно, что отступление становится у Лукреция основным двигателем компо- зиции: смешение разнородного — в природе вещей, а другого смысла, помимо структуры, образовавшейся в результате столкновения отклонившихся от прямо- го пути первоначал, у вещи нет. Такая структура вещи

• эмпирическая категория, Лукреций не знает, как она задается по законам естества, с равно как не зна- ет он и принципа стилистического отбора элементов, первоначально заданных ограничений.

У Эпикура можно наметить несколько аналогич- ных уровней рассмотрения: атомы, небесные тела, че- ловеческие индивидуумы, — поскольку элемент каждого из этих уровней мыслился не сводимым ком- бинации более простых частей, наделялся самоопре- делением.

У Лукреция несколько иной принцип расслоения. На первом уровне элементами выступают частицы вещества и ограниченные ими промежутки пустоты, на втором — элементом становится уже род (качество), на третьем — единичная вещь, на четвертом — все вещи. Та ratio-species, которую Лукреций сумел пред- ставить в своей поэме, распространяется, собственно, только на три первых уровня (отклонение определяет движение первоначал, природа вещи определяет ее состав и структуру). Перед силой, действующей на последнее уровне, Лукреций остается в недоумении, более ставя вопросы, нежели давая ответы:

Praeterea genus horriferum natura ferarum Humanae genti infestum terraque marique Cur alit atque auget? Cur anni tempora morbos Apportant? Quare mors immatura vagatur?¹³

(V, 218-221)

Как только логика изложения заносит его на этот уровень, автор прибегает к персонификациям разного рода понятий (земля, Венера, Флора, разум, природа вещей, узы естества), прилагая к ним эпитеты «твор- ца» II, 1117), «кормчего» (I, 21), «вождя» (II, 172) и поглощающий все эти характеристики эпитет родителя. Обещанный «проясненный лик мироздания» (species)

¹³ «Кроме того, почему враждебное роду людскому Племя ужасных зверей природа на суше и в море Кормит, плодит? Почему с переменой погоды болезни Губят людей? И зачем преждевременно смерть настигает?»