служить только внутреннее единство поэмы на всех уровнях ее рассмотрения, т. е. единство эстетических принципов, определивших поиски поэта как в облас- ти литературного творчества, так и в области фило- софского миротолкования. Задача предлагаемой статьи

• сопоставление некоторых наблюдений над законо- мерностями построения поэмы Лукреция как жанро- вого целого, с одной стороны, и над основными чертами представленной в поэме новой материалистической картины мира — с другой.

Внимательное рассмотрение философского материа- ла, изложенного в поэме, позволяет заключить, что про- изведение Лукреция не дает академически точного воспроизведения системы мировоззрения, изложенного в эпикуровских источниках. Скорее это своеобразная фантазия на темы греческой атомистики, выполненная в соответствии со вкусом, потребностями и собственным мироощущением автора. Новая картина мира, представ- ленная з поэме, может рассматриваться как выражение эстетических взглядов самого Лукреция, поскольку имен- но на созерцании лика природы (naturae species) сосре- доточились интересы и его образовательной каноники, и нецессариальной физики, и партикулярной этики. Четыре раза во вступлениях к отдельным книгам по- эмы повторяется следующее утверждение:

Hunc igitur terrorem animi tenebrasque necessest Non radii solis neque lucida tela diei Discutiant, sed naturae species ratioque.⁵

(I, 146-148)

5 «Значит, изгнать этот страх из души и потемки рассеять Должны не солнца лучи и не света сиянье дневного,

Но природа сама своим видом и внутренним строем».

В стихотворном переводе здесь и далее текст цитируется, по изданию: Лукреций, О природе вещей, тт. 1-11, Изд-во АН СССР, 1946-1947.

В предлагаемой статье мы последовательно разбе- рем species — внешний облик объективного мира в представлении Лукреция, ratio — предлагаемый им путь объяснения видимого — и, наконец, самое при- роду — natura — проясненный лик мироздания.

Species

В основе каноники Лукреция лежат представления о запечатанной истине, о герое, расторгнувшем запрет- ные затворы, о переданной лампаде знания, о золо- том мёде учительских речей. Вещь постигается не путем растолкования сути в явлении, а путем прозре- ния, причем мир трактуется как темнота, ясное виде- ние — там, за стенами этого мира (1, 72-79). Пафос подобного воспаряющего прозрения выражен во вступ- лении к III книге поэмы (14-30). Здесь же рисуется картина заселенных богами междумирий, чтобы тра- гическому несовершенству этого мира противо- поставить идеальную обитель богов.

Какими же чертами наделяет Лукреций свой идеал блаженства и красоты? Так же как этический идеал Лукреция характеризуется в основном привативными предписаниями (следует не столько искать удоволь- ствий, сколько избегать страданий), столь же прива- тивен и его эстетический идеал: там нет ни туч, ни снега, ни ветра, ни дождя, — позитивная же характе- ристика только одна: там есть свет, рассеянный улыб- чивый свет.

Заметим, речь идет не о солнце — солнце принад- лежит только нашему миру. В физико-теоретическом смысле свет не представляет для Лукреция ничего исключительного (см. II, 142-164). По-видимому, есть основания говорить о некоторой двойственности обра- за света в поэме. Свет солнца, трактуемый еще и как жар (vapor), — это свет облекающий (convestire sua perfundens omnia luce — ср. IV, 377, где наступление

тени выражается метафорой spoliare — «стягивать шкуру»), он одевает вещи теплом, цветом, сообщает им живительную силу. Этот свет — сокрывающий, обманчивый. Свет познания — свет совлекающий, обнажающий, раскрывающий, в этом образе нельзя видеть аналогию с солнечным светом. Здесь источник метафоры иной. В системе каноники Эпикура солнеч- ный свет практически не предусмотрен, подобия ле- тят от вещей всегда, во все стороны, независимо от освещения или присутствия зрения. Темнота же, как объясняет Лукреций, заполняет глаза, и потому в тем- ноте мы не воспринимаем зрительных образов вещей.

Свет просвещения — это не тот свет, который оде- вает и согревает, освещает, а тот, который виден (clarum lumen), виден сам весь в себе и не есть лишь явление чего-то другого. То же представление о самооб- наруживающемся зрелище лежит в основе словосочета- ния res apertae (открытые вещи), которым переводится греческое слово φαινόμενα у Лукреция. Подобный пе- ревод — не результат логических умозаключений в процессе анализа понятия, это выражение глубокой эстетической интуиции: вещь конкретна, она не есть более или менее удачная копия некоего образца, она не есть представитель какого-то общего рода, вещь есть сама свой род, своя природа, сращение своих перво- начал.

С таким видением предметов окружающего мира можно сопоставить жанровую конкретность произве- дения Лукреция. Автор менее всего скован жанровы- ми нормами и не стремится в ходе работы над поэмой воспроизвести какой-то стоящий у него перед глаза- ми образец, в результате чего в дидактическую поэму включаются формальные приемы и сюжеты, восходя- щие к лирической эпиграмме, философической элегии, эллинистической драме, научно-повествовательной прозе и т. п. У Лукреция нет определенного понятия

об источнике видового многообразия чувственных ве- щей, зато взгляд его постоянно ищет структуры вещи, ее архитектоники. Этой эстетической потребности соот- ветствует этимологическая прозрачность выражения, морфологическая пластичность языка (эксплуатиру- ющего «внутреннюю форму» слова), конструктивность композиционных схем.

Творческий волюнтаризм Лукреция-поэта отвечает его конкретному восприятию объективных данностей: он видит структурные возможности приема, оставляя без внимания систему внешних связей приемов внут- ри жанрового целого (так, например, эпическое срав- нение становится у Лукреция прежде всего средством композиционной организации материала).

Интересно в этой связи представление Лукреция о материале вещи, выраженное в интерпретации мате- рин как запаса вещества, строительного материала в руках изобретательного творца. Примечателен здесь эпитет daedala (см. daedala tellus — II, 223, naturax daedala rerum — V, 234), восходящий к греческому δαιδάλλω, что приблизительно значит «разнообразить», «варьировать» и связывается с именем легендарного Дедала. Представление о создании новых вещей из новых комбинаций все того же материала могло привести и в поэтическом творчестве к такому вос- приятию композиции, когда поэта нисколько не пуга- ет возможность повторений как отдельных звуков (ассонансы, аллитерации, этимологические фигуры, столь частые у Лукреция), так и целых строк, а порой и довольно крупных эпизодов. Сам по себе элемент не делает вещи, не дает смысла, смысл — в сочетании элементов, в контексте, а контексты для повторяющих- ся элементов у Лукреция всегда разные (что отличает существенным образом его повторы от гомеровских повторов в сходных, типических ситуациях). Умозри- тельная аналогия материальных первоначал и букв