уверенность в том, что наш мир еще достаточно молод). Возможно, это отступление от темы и нор- мы изложения дает нам один из первых примеров того, что в новой литературе мы называем лиричес- ким отступлением, — нетерпеливого выражения еще не вполне осознанных чувств, не до конца продуман- ных мыслей, в то время когда очередная законченная порция материала изложена и когда читатель, да и сам автор, имеет право на отдых после долгого и напряженного следования за логикой доказательств. Это можно сопоставить с подмеченной К. Бюхне- ром⁴⁰ манерой Лукреция на конец доказательства какого-либо положения оставлять не столько суще- ственный, сколько блестящий аргумент, поразитель- ный своей неожиданностью или юмором, — прием, известный в педагогике и дающий возможность слу- шателям отдохнуть и восстановить способность вос- приятия. То, что эти заключительные эпизоды не могут считаться заключениями в методическом смысле, установил Ф. Клингнер, который не гово- рит прямо об отступлениях в конце книг у Лукре- ция, но аналогичные концовки-«заключения» в «Георгиках» Вергилия определяет как экскурсы⁴¹. Остается указать на так называемые prooemienartige Parenthesen⁴², представляющие собой как бы сокра- щенный вариант вступления со своими микро-ргоро- sitio и микро-recapitulatio и со своей интерлюдией монологического характера, которая также может быть причислена к отступлениям (I, 400-418; I, 921-950;

6. 703-711).

40 Biichner к. Ober den Aufbau von Beweisreihen in Lukrez / Philologus, 92 (1937), s. 69.

41 Klingner f. Philosophie und Dichtkunst am Ende des zweiten Buches des.Lukrez / Hermes, 80 (1952), s. 28 ff.

42 Cm. Gompf, op. Cit., s. 95 ff.

Итак, об отступлениях в поэме Лукреция можно говорить лишь применительно к прелюдиям в на- чале каждой книги, интерлюдиям в середине I и VI или extra causam II, III и IV книг, которые выпадают из господствующей системы организации материала. Отступления для Лукреция — это не средство вве- дения дополнительного материала (такие средства возведены им в норму), а паузы в развитии изложе- ния, ритмически отмечающие наиболее крупные единицы композиционного членения поэмы.

Концепция природы у Лукреция

К началу нашего столетия заботами классической филологии почти каждое положение доктрины Лукре- ция было возведено к известным или не дошедшим до нас эпикуровским источникам, талантливым гексамет- рическим переложением которых считалась поэма «О природе вещей» (см. Bailey С. Т. Lucrecti Cari de rerum natura libri sex. Oxford. 1947, v. v. 1-3. V. 1. Introduc- tion to the Commentary, II, § 1). Тенденция к рассмот- рению Лукреция не только как самобытного поэта, -но и как оригинального философа сравнительно нова (см. статьи С. Я. Лурье и Я. М. Боровского во II томе изда- ния: Лукреций. О природе вещей, тт. I—II, АН СССР,' 1946-1947) и не подкреплена еще достаточно выве- ренным критическим аппаратом. Тем не менее в на- стоящее время уже можно говорить о том, что вопрос о существенных расхождениях материализма Лукре- ция с материализмом Эпикура и о причинах такого расхождения поставлен и требует своего разрешения.

Здесь прежде всего заслуживает внимания то тео- ретическое представление, которое послужило осно- вой образа «творческой, созидательной природы» (II, 1116-7), противопоставленного в лукрецианской кар- тине мира «нехудожественной» природе Эпикура (см. Я. М. Боровский. О термине natura у Лукреция. «Ученые записки ЛГУ», 1952, № 161, вып. 18, № 2. стр. 236). Я. М. Боровский провел фундаментальное исследова- ние истории латинского термина natura и послужив- шего для него образцом греческого physis. Он пришел к выводу, что в этой лукрециевой персонификации впервые в античной литературе зафиксировано пред-

ставление о природе как гипостазированном единстве и творческой силе одновременно (см. там же, стр. 235). Задача предлагаемой статьи — попытаться, с одной стороны, определить, какое место занимает такое не эпикуровское представление в конструируемой Лук- рецием атомистической системе мирообъяснения, а с другой — выяснить, какие изменения в материалис- тическом мировоззрении связаны с этим образом при- роды-искусницы, природы — матери всех вещей.

Лукреций начинает систематическое изложение философского материала своей поэмы с формулиров- ки тезиса, который скрыто или явно лежит в основе многих предшествующих или последующих философ- ских систем: «Ничто не возникает из ничего». Посмот- рим, какой специфический смысл имеет это положение внутри комплекса представлений Лукреция. Букваль- но nullam rem е nilo gigni divinitus umquam (I, 150) следует перевести так: «ни одна вещь не возникает из ничего неким божественным образом». Комментато- ры, как правило, не видят здесь существенных откло- нений от эпикуровского: ούδέν γίνεται έκ του μή δντος, πάν γάρ έκ παντός έγίνετ’ άν σπερμάτων γε ούδέν προσδεόμενον «ничто [не] возникает из небытия [ведь не соответствует действительности], чтобы всякое воз- никало из всякого, не нуждаясь в каких-либо семе- нах». Однако при всей словесной близости мы находим здесь интересное смещение акцента: Эпикур говорит о недопустимости небытия (для него и тело и пустота существуют, в этом его отличие от Демокрита), Лукре- ций понимает это как указание на закономерный ха- рактер всего происходящего (именно ссылкой на регулярность естественных процессов он и подтверж- дает свой тезис — 1, 159 слл.). Тем более нельзя счи- тать здесь «проходным» слово divinitus (божественным образом). В соответствующем контексте у Эпикура вообще нет речи о богах, Лукреций же специально