была осмыслена у Лукреция «в обратном направ- лении»: уже стих конструируется по аналогии с ве- щами этого мира, слова подбираются так, чтобы лишний раз продемонстрировать, как «буквы сильны лишь одним измененьем порядка» (I, 827).

Демокритовская «буквенная диалектика» в общем Лукрецию чужда, он не вникает в проблему того, как сочетание букв дает нечто, к сочетанию букв не своди- мое, скорее напротив, он отождествляет структуру вещи с ее сущностью (природой), вернее, просто не знает иной сущности, кроме структуры. И все же какое-то воспоминание об этой «несводимости» сохраняется в некотором ироническом тоне, который приобретают по- вторенные элементы при сопоставлении разных контек- стов, как это случилось Ь известным эпизодом I, 44-49 = 11, 656-661 («природа богов»), давшим повод для легенды о некоем «насмешливом интерполяторе»⁶. Юмористическое отношение к своему произведению, по-видимому, не было свойственно Лукрецию, ирония подобных повторений вполне объективного свойства и происходит от нагруженности эпизодов словесно не выраженным смыслом (в данном случае скрытый ход мысли угадывается за повторением слова расет — «у кого же еще просить мира, как не у богов, в самой природе которых высший мир и покой»⁷.

Наклонность Лукреция к смысловым прегнанциям не подлежит сомнению, о ней прежде всего свидетель- ствует его манера передачи греческих обозначений для основных категорий эпикуровской системы. «Функ- ционируя как термины»⁸, лукрециевские обозначения

6 Lenz Ch., Die wiederholten Verse bei Lukrez, Dr,, 1937, s. 5-6.

7 Friedlander p., Retractationes II, «Hermes*, 1932, стр. 43-44.

8 Боровский я. М., Обозначение вещества и пространства в лексике Лукреция, Сб. «Классическая филология», л., 1959, стр. 120.

не только ничего не теряют от своего этимологически- прозрачного «внутреннего образа», но и навязывают этот свой внутренний образ тому понятию, которое стояло за греческим обозначением. Греческая ύλη, пе- реведенная латинским словом materies, через этимо- логическое отождествление оказалась понятой как mater⁹, мать вещей. То же этимологическое отягощение мы видим в употреблении слова voluptas, которое в сознании Лукреция совместило принцип самоопреде- ления личности — волю — и возведенный в универ- сальный закон этический принцип наслаждения (через отождествление voluptas и voluntas). При этом Лукре- ций даже не пытается теоретическое истолкование подтягивать под свои языковые интуиции, как это делает автор «Кратила», его чувству «художествен- ной правды» вполне отвечает самоочевидность подоб- ных этимологических гипотез, т. е. и здесь принцип построения картины мира и представляющей ее поэмё! оказывается одним и тем же.

Вот еще несколько любопытных совпадений. Лукре- цианскому ощущению порядка вполне удовлетворяло такое представление о всецелостности, когда, имея строго определенное начало в неделимой частице, в семени, в буквице, «сумма материи» оказывалась не- обозримой, являя собой дурную бесконечность нату- рального ряда (ср. обоснование ее бесконечности: от любой точки можно продвигаться дальше — 1,968-983). Очевидно, при таком ощущении целостности вселен- ной автора не должно было смущать то обстоятель- ство, что последняя книга поэмы «как бы обрывается на полуслове»¹⁰, поэму о природе вещей можно продол- жать бесконечно от любой точки, конец ее теряется в

⁹ См.: Там же, стр. 124.

10 Рачинский и., Предисловие к переводу в изд.: Лукреций, о природе вещей, м., 1913, стр. XIX.

бездне пространств. Напротив, представлению о замк- нутой ограниченности миров соответствует кольцевое обрамление минимальных разделов изложения (дока- зательство отдельного тезиса), их замкнутое строение. Если Лукрецию не представлялось нелепым, что в без- мерном протяжении пустоты замкнутые единичные миры чередуются с безразличными к ним интермундия- ми, то мало греха мог находить он и в том, что тесно и рационально организованные разделы изложения, со- ответствующие делению поэмы на книги, перемежают- ся интерлюдиями лирического свойства, уводящими в сторону от проблем физической картины мира.

Можно утверждать, вероятно, что будь у Лукреция аристотелевское ощущение литературной формы с его требованиями к взаимосвязи частей внутри целого, к оформлению начала, середины и конца (ср. «Поэтика», 1450-1451а) и т. п., то вряд ли эпикуровская космо- логия пришлась бы ему по вкусу и едва ли он захотел бы избрать предметом своего поэтического вдохнове- ния столь неизящную с точки зрения классической эстетики физическую картину мира.

Ratio

Мы уже говорили о том, что в системе представле- ний Лукреция центральное место занимает некоторый не вполне определившийся в понятие образ, выражен- ный нераздельным триединым словосочетанием naturae species ratioque, эквивалентом которому слу- жит также выражение res apertae. Природа вещей есть их ratio, в свою очередь, ratio есть правильно увиден- ная species, наконец, сама species и есть rerum natura, природа вещей. Поэтому, выделяя отсюда ratio как предмет самостоятельного рассмотрения, мы не име- ем в виду определить характерную для философии Лукреция логику понятий. Можно даже сказать, что, говоря о ratio, мы будем пользоваться тем же матери-