Сократ. Что же, друг, мой, — вот мы и нашли ис- тинное знание?

Теэтет. Очевидно.

Сократ. Итак, правильно ли мы доказали, что бук- ва непознаваема, а слог — познаваем?

Теэтет. По-видимому, да.

Сократ. А скажи, за слог мы почитаем обе буквы, а в случае, когда их больше, все буквы или же некий единый облик, возникший от их сложения?

Теэтет. Мне кажется, все буквы мы считаем слогом.

Сократ. Взгляни же на эти две: сигму и омегу. Обе составляют первый слог моего имени. Разве не это знает тот, кто знает этот слог?

Теэтет. А разве нет?

Сократ. Значит, он знает сигму и омегу?

Теэтет. Да.

Сократ. Как же так? Ни ту, ни другую он не знает и, не зная ни одной, вдруг узнает обе?

Теэтет. Это ужасно нелепо, Сократ.

Сократ. Но ведь ежели, чтобы узнать обе буквы, надо знать каждую из двух, то необходимо, следова- тельно, заранее знать все буквы, чтобы когда-либо узнать слог, — и таким образом уносится стремглав прекрасное, нами сложенное слово.

Теэтет. Кто бы мог ожидать?

Сократ. Знать, плохо мы его стерегли. Ведь, пожа- луй, за слог следовало бы принять не буквы, а возника- ющий из них некий единый вид¹³, имеющий свой собственный единый облик¹⁴, иной, нежели эти буквы.

Теэтет. Ну конечно же. И скорее всего это более верно, чем первое.

Сократ. Давай посмотрим и не будем малодушно отступаться от великого и священного слова.

13 Είδος («эйдос»)

^и ιδέα («идея»)

Теэтет.. Ни в коем случае.

Сократ. Пусть же будет так, как мы только что сказали: единый облик, всякий раз возникающий из сложенных букв, есть слог, будь то в грамматике или во всем прочем.

Теэтет. Разумеется.

Сократ. Поэтому частей у слога быть не должно.

Теэтет. Почему?

Сократ. Потому, что если есть части, то целым не- избежно будут все эти части. А ведь твое слово было, что возникающее из частей целое есть некий единый вид, иной, нежели все части.

Теэтет. Да, это так.

Сократ. А все и целое, по-твоему, одно и то же или разное?

Теэтет. Мне это не совсем ясно. Но раз уж ты ве- лел мне постараться, то я скажу без опасений, что это разное.

Сократ. Старания твои, Теэтет похвальны. А можно ли то же сказать и о твоем ответе — следует проверить.

Теэтет. Давай же проверим.

XLI

Сократ. Итак, целое отлично от всего — таково было наше последнее слово?

Теэтет. Да.

Сократ. А можно ли сказать, что отличаются чем- то «все вместе» и «все»? Например, когда мы счита- ем: один, два, три, четыре, пять, шесть или когда мы произносим такие выражения: «дважды три» или «трижды два» либо «четыре да два» или «три да два да один», или «пять да один», — говорим ли мы вся- кий раз одно и то же или разное?

Теэтет. То же самое.

Сократ. И это было шесть или что-то иное?

Теэтет. Нет, не что иное.

Сократ. Значит, все вместе, названное в каждом из этих выражений, было шесть?

Теэтет. Да.

Сократ. Не получается ли, что говоря «все вмес- те», мы ничего не добавляем?

Теэтет. Ничего не поделаешь.

Сократ. И получается, что мы выговариваем не что иное, как шесть?

Теэтет. Не что иное.

Сократ. Итак, что касается чисел, то, приговари- вая «все» и «все вместе», мы величаем одно и то же?

Теэтет. Очевидно, да.

Сократ. Вот наше слово об этом. А скажи, число плетра¹⁵ и сам плетр - одно и то же?

Теэтет. Да.

Сократ. То же самое и для стадия?¹®

Теэтет. Да.

Сократ. Так же и число войска и самое войско? И все подобное таким же образом? Ведь каждое из них' есть и сущее «все» и число «все».

Теэтет. Да.

Сократ. А число каждого есть не что иное, как его части?¹⁷

Теэтет. Не что иное.

Сократ. А что имеет части, то будет из частей?

Теэтет. Очевидно.

Сократ. А все части есть все, как мы договорились, коль скоро все будет все число.

15 Плетр — мера длины или площади.

14. Стадий — мера длины.

¹⁷ В русском языке слово «число» мы привыкли понимать как число вещей, сочетание «число вещи» режет нам слух, однако именно в этом сочетании нам придется понять и за- помнить слово «число», выступающее в русских переводах единственным заменителем греческого άριθμός.

Теэтет. Так.

Сократ. Значит, целое не будет из частей, ибо тог- да оно было бы всем, будучи всеми частями.

Теэтет. Видимо, не будет.

Сократ. А то, что есть часть, — разве иного чего-то часть, а не целого?

Теэтет. Часть — это часть всего.

Сократ. Ты храбро отбиваешься, Теэтет. А когда это все ничего не претерпело, оно есть то же самое все?

Теэтет. Непременно.

Сократ. А целое — разве не есть то же самое, у чего не отнято ничто ни с какой стороны? То же, у чего что-то отнято, не есть ни все, ни целое, причем из одного и того же вместе получается одно и то же.

Теэтет. Теперь мне кажется, что целое ничем не отличается от всего.

Сократ. Итак, мы говорили, будто у чего есть части, то и как целое, и как все будет всеми этими частями?

Теэтет. Да, так мы и говорили.

Сократ. Вернемся опять к прежнему. Если слог не есть буквы, то неизбежно буквы эти он будет иметь не как свои части, иначе, будучи тождественным этим буквам, он будет познаваем наравне с ними?

Теэтет. Так.

Сократ. Значит, во избежание этого мы полагали его отличным от этих букв?

Теэтет. Да.

Сократ. Что же? Если буквы не суть части слога, то можешь ли ты указать какие-то другие части слога вместо его букв?

Теэтет. Нет, конечно. Смешно было бы, Сократ, отбросив одни буквы устремляться за другими, — а признай я у слога части, вышло бы именно так.

Сократ. Разумеется, Теэтет. Последнее наше слово было то, что слог есть некий облик, не имеющий частей.

Теэтет. Видимо, так.

Сократ. Помнишь, дружок, как немногим раньше мы одобрили то суждение, что-де нет слова для первона- чал, из которых складывается все прочее, поскольку каждое из первоначал лишено состава, и неправиль- но было бы прилагать к нему отличные от него и чуж- дые ему словечки «есть*, «это», каковая причина и делает его бессловесным и непознаваемым.

Теэтет. Помню.

Сократ. Не это ли причина также и того, что единый вид не имеет частей? Ибо я не вижу другой причины.

Теэтет. Кажется, другой и нет.

Сократ. Так не причислить ли и слог к тому же виду, коль скоро он не имеет частей и есть один еди- ный облик?

Теэтет. Скорее всего, да.

Сократ. Следовательно, если слог состоит из мно- гих букв и.есть нечто целое, буквы же - его части, то равно познаваемы и равно изречимы будут и слоги и буквы, поскольку все вместе части оказались тем же,' что и целое.

Теэтет. Правильно.

Сократ. Если же он - единое и не имеет частей, то как слог, так и букву нельзя прояснить словом и нельзя познать, ибо все это вызвано одной и той же причиной.

Теэтет. Ничего не могу возразить.

Сократ. Итак, мы не можем принять того сужде- ния, что-де слог доступен познанию и речи, буква же

• напротив?

Теэтет. Нет, если мы поверим нашему слову.

Сократ. А с другой стороны, не примешь ли ты скорее противоположное утверждение, в правоте ко- торого ты мог убедиться сам, обучаясь грамоте?

Теэтет. Какое же?

Сократ. Обучаясь, ты старался различать каждую букву самое по себе и на взгляд и на слух, чтобы в

речи и в письме тебя не смущало их расположение. Не правда ли?

Теэтет. Истинная правда.

Сократ. Ведь и у кифариста, я думаю, ты научился в конце концов умению следить за каждым звуком и оп- ределять, от какой струны он исходит. Не так ли? А звуки — это буквы музыки, и с этим согласится всякий.

Теэтет. Непременно.

Сократ. И если судить обо всем прочем следовало бы, отправляясь от постигнутых нами букв и слогов, то мы сказали бы, что для совершенного усвоения любого урока род букв дает и более отчетливое и бо- лее могущественное знание, чем род слогов. И если кто-то утверждал бы, что слог познаваем, а буква не познаваема по рождению своему, то мы подумали бы, что это ребячество, вольное или невольное.

Теэтет. Несомненно.

XLII

Сократ. Мне кажется, доказать это можно еще иначе, однако не забыть бы нам об исходном нашем утверждении. Рассмотрим, в каком, собственно, смыс- ле сказано, что слово, сопровождающее возникнове- ние истинного воззрения, становится конечным знанием.

Теэтет. Давай посмотрим.

Сократ. Итак, повтори, что означает у нас это са- мое слово. На мой взгляд, речь идет об одном из трех.

Теэтет. Из каких трех?

Сократ. Первое, пожалуй, вот что: обнаруживать свою мысль через звуки посредством глаголов и имен, отпечатлевая свое воззрение в потоке, исходящем из уст, как в зеркале или в воде. Или ты не находишь, что слово имеет этот смысл?

Теэтет. Нахожу. По крайней мере можно утверж- дать, что произносящий слова так именно и поступает.

Сократ. И делать это может всякий, т. е. более или менёе удачно объявлять свои воззрения по поводу каж- дой вещи, если он не глух и нем от рождения; поэто- му, сколько ни есть правильных воззрений, все они обнаруживаются при посредничестве слова, и, следо- вательно, ничье правильное воззрение не окажется вне знания.

(Е) Теэтет. Ты прав.

Сократ. Не будем, однако, поспешно обвинять в пустословии того, кто объявил знанием то, что мы теперь рассматриваем. Ведь может статься, слово его было не об этом, но об ином. А именно: когда о каж- дом спрашивают, что это такое, и ответ дается по- средством [перечисления составляющих это] «букв».

Теэтет. О чем ты говоришь, Сократ? Приведи ка- кой-нибудь пример.

Сократ.^Например, Гесиод говорил, что в повозке сто деревянных частей, назвать которые я не в состо- янии, да и ты, я думаю, тоже. Но достаточно и того, если на вопрос, что есть повозка, мы сможем назвать в ответ колеса, оси, кузов, поручни, ярмо.

Теэтет. Думаю, этого достаточно.

Сократ. А может быть, наш ответ показался бы смешным, как если бы на вопрос о твоем имени мы стали бы произносить один за другим слоги и сочли бы себя грамматиками, способными сказать свое сло- во об имени Теэтета по всем правилам грамматики потому только, что, имея правильное воззрение, мы выговариваем буква за буквой наши слова, Ведь мы заявили до этого, что нельзя рассуждать о чем-то со знанием дела, пока, имея о каждом истинное воззре- ние, не определишь его посредством перечисления составляющих его «букв».

Теэтет. Правда.

Сократ. Получается, что мы относительно повозки имеем правильное воззрение, тот же, кто способен

разложить ее существо на сто частей, вместе с этим присоединяет к истинному воззрению еще и слово, причем бывший обладатель воззрения становится ис- кушенным знатоком, ибо он определил целое через буквы¹⁸.

Теэтет. Но разве это хорошо? Как по-твоему, Со- крат?

Сократ. Так же, как по-твоему, дружок. И если ты допускаешь, что слово для каждого есть путь, про- ходящий через буквы, а путь через слоги или через что-то еще большее неразумен, то скажи мне об этом, чтобы мы вместе могли это рассмотреть.

Теэтет. Я охотно это допускаю.

Сократ. Считаешь ли ты кого-нибудь знатоком чего- то, когда он то же самое относит порой к одному, по- рой — к другому или когда к тому же самому он относит то одно, то другое?

Теэтет. Клянусь Зевсом, я не считаю.

Сократ. А не припомнишь ли ты, с чего и ты, и другие начинали изучение букв?

Теэтет. Ты, разумеешь, что к тому же самому слогу мы относили то одну, то другую букву или ту же самую букву ставили то в подобающий, а то и в иной слог?

Сократ. Я разумею это.

Теэтет. Нет, клянусь Зевсом, я этого не забыл и не считаю знатоками тех, кто допускает подобное.

¹⁸ Как одно слово состоит из букв (иначе: как, произнося сло- во, мы произносим одну за другой его буквы), так наше слово о повозке может состоять из многих слов, каждое из которых будет словом об одной из составляющих повозку частей. Логос в этом случае сохраняет собирательное значение глагола λέγει v и означает не просто проговоренную мысль о предмете, но слож- носоставную мысль о сложносоставном предмете. Слово в таком смысле означает не одно слово, но много слов, как в сочетани- ях: «Слово о полку Игореве», «Слово о словах» и т. п.

Сократ. Тогда как же? Если в одно и то же время, изображая имя Теэтета, кто-то подумает, что следует написать Т и е, и напишет их, а потом, принимаясь писать имя Феодора, тоже напишет Т и е, подумав, что так и следует, — то, скажем ли мы, что он знает первый слог ваших имен?

Теэтет. Но мы только что договорились, что в этом случае его нельзя считать знатоком.

Сократ. А что мешает ему так же поступить и со вторым, и с третьим, и с четвертым слогом?

Теэтет. Ничто.

Сократ. Однако он соединяет с истинным воззре- нием перечисленные буквы, когда пишет имя Теэтета по порядку?

Теэтет. Это ясно.

Сократ. Значит, еще не имея знания, он уже име- ет, как мы говорим, правильное воззрение?

Теэтет. Да.

Сократ. И правильное воззрение он проясняет сло-> вом, поскольку он держит путь через буквы, а мы со- гласились, что это и есть слово.

Теэтет. Правда.

Сократ. Выходит, бывает правильное воззрение в соединении со словом, которое нельзя назвать зна- нием.

Теэтет. Боюсь, что да.

XLIII

Сократ. Мы полагали, что обогатились наиболее ис- тинным словом о знании, но, как видно, это был сон. Или не будем винить себя раньше времени? Ведь мо- жет статься, слово нужно определять не так, как мы рассмотрели, а последним из тех трех видов, ибо мы говорили, что только один из них имел в виду тот, кто определил знание как правильное воззрение, про- ясненное словом.

Теэтет. Ты прав. Действительно, одно еще оста- лось. Первое было как бы изображение мысли в зву- ке, второе — недавно рассмотренный путь через буквы к целому, — а что же третье? Каково будет твое слово?

Сократ. Таково, как сказали бы многие: уметь на- звать какой-либо знак, по которому искомое можно было бы отличить от всего прочего.

Теэтет. Какое слово и о чем мог бы ты указать для примера?

Сократ. Например, если угодно, заговорив о солн- це, я думаю, достаточно будет показать, что оно са- мое яркое из всего идущего по небу над землей.

Теэтет. Разумеется.

Сократ. Подумай же, чего ради это сказано. Не об этом ли мы недавно толковали, что-де если схватишь отличие каждой вещи от прочих, то схватишь, как говорят некоторые, слово именно этой вещи? А пока ты захватываешь что-то общее, то у тебя будет лишь слово общности этих вещей.

Теэтет. Понимаю. И мне кажется, было прекрас- но называть именно это словом¹⁹.

¹⁹ Здесь следует иметь в виду, что как буква для собеседни- ков из диалога Платона означает в грамматическом смысле и букву, и звук — вещи, в современной лингвистике противо- положные, так и слово может быть понято и как собственно слово, и как противостоящее ему в новейшей науке понятие. Таким образом, сумма значений логоса в данном контексте

• членораздельная, четко артикулированная и отчетливо выраженная вовне мысль. Можно ли утверждать, что у Плато- на логос имеет такое значение везде и всегда? Ответ на такой вопрос должен быть дан лишь на материале этих «везде и всегда», т. е. путем просмотра одного за другим всех контек- стов, где встречается это слово. Такая задача выходит, разуме- ется, за рамки предлагаемой статьи. Однако уже теперь можно с уверенностью сказать: нить, которую нам удалось нащупать

Сократ. Кто же соединяет с правильным воззрени- ем на какое-то сущее отличение его от прочих, тот и будет знатоком того, от чего прежде он имел лишь воззрение.

Теэтет. Так мы и скажем.

Сократ. И вот теперь, оказавшись уже совсем близ- ко к тому, что я обрисовал, подобно живописцу, я

под словом «логос» в контексте «Теэтета», сама является слож- но сплетенной и многообразно окрашенной, но какими бы своими волокнами или оттенками ни выступала данная нить на лицевой стороне текста (иные волокна и оттенки остава- лись бы на это время скрытыми с изнанки), ее фактура, впол- не выявившаяся, наверное, лишь здесь, в «Теэтете», останется неизменной везде и всегда, т. е. свою членораздельную чет- кость логос будет сохранять в значениях и речи, и смыслового склада, и понятия или любой другой логической категории. М. Хайдеггер, рассматривая этимологическую емкость и сферу приложения термина λόγος в древнегреческой философии, приходит к выводу, что в основе своей λόγος означает собира- тельное единение и в этом смысле может быть отождествлен с Единым (см.: Heidegger М. Vortrage und Aufsatze. Pfullingen, 1954, S. 213, 219-220). М. Хайдегтер, бесспорно,.прав, возводя философский смысл логоса к значению глагола λέγειv, традици- онный перевод которого - собирать (sammeln), однако в таком толковании ускользает один существенный момент: «собирать»

• это «брать* — слово, принадлежащее другому, столь же важ- ному для философской терминологии семантическому гнезду (по-гречески λαμβάνω); глаголу же λέγειν более адекватен рус- ский глагол «сочетать», исходящий из того же корневого гнез- да, что и «считать» (как и «читать»; ср. латинский глагол legere и германский lesen), «счет», «отчет», «четкость», «отчетли- вость». Этим характером отчетливости и многосложной члено- раздельности логос как раз и отличен не только от Единого, но и от других понятий, с которыми он то и дело тесно соприкаса- ется, как-то: «речь», «мысль», «ум», «эйдос».

ничего не могу разобрать. А ведь издали изображение казалось таким красноречивым!

Теэтет. В чем же дело?

Сократ. Расскажу, если смогу. Коль скоро я имею правильное воззрение от тебя, то, присоединив к нему еще и слово, я узнаю тебя, если же нет, то останусь лишь с одним воззрением?

Теэтет. Да.

Сократ. А слово было истолкованием твоего отличия?

Теэтет. Так.

Сократ. Когда же я имел лишь воззрение, то преж- де всего я не захватывал мыслью ничего из того, чем ты отличаешься от других?

Теэтет. Видимо, нет.

Сократ. Значит, я мыслил что-то общее, что тебе присуще ничуть не в большей степени, чем кому-то другому?

Теэтет. Непременно.

Сократ. Так скажи, ради Зевса, чем же больше в таком случае я имел воззрение от тебя, нежели от кого- то другого? Предположим, что мыслил я, будто суще- ствует вот этот Теэтет, который есть человек, с носом, глазами, ртом и прочими членами тела. Разве такое рассуждение заставило бы меня мыслить Теэтета ско- рее, чем Феодора или — по пословице — последнего из мидийцев?

Теэтет. А как же быть?

Сократ. Но если я мыслю не только имеющего нос и глаза, но курносого и пучеглазого, то не больше ли я мыслю тебя, нежели себя самого или кого-то такого же?

Теэтет. Ничуть не больше.

Сократ. И не прежде, я думаю, получится воззре- ние от Теэтета, чем когда эта твоя курносость даст мне какой-то отличительный от других, какие я ви- дел, курносостей памятный признак, — и так же во всем остальном, из чего ты состоишь. Она же, если я

149

и завтра тебя встречу, напомнит мне о тебе и даст правильное воззрение.

Теэтет. Ты совершенно прав.

Сократ. Значит, по поводу каждого бывает и пра- вильное воззрение и воззрение отличительное?

Теэтет. Очевидно.

Сократ. Тогда что бы еще могло значить это присо- единение слова к правильному воззрению? Ведь край- не смешным оказывается наставление, призывающее примыслить, чем что-то отличается от прочего.

Теэтет. Почему?

Сократ. Потому что оно приказывает нам к тому, чье отличие от прочего мы имеем правильное воззре- ние, присоединить правильное воззрение на то, чем оно отличается от прочего. И сколько бы мы ни пере- матывали туда-сюда один и тот же свиток, это ничего не прибавит к тому наставлению, которое по справед- ливости следовало бы назвать приказанием слепого, ибо лишь в ослеплении простительно приказывать присоединить то, что имеем, чтобы постигнуть то, от чего мы уже имеем воззрение.

Теэтет. Если это так, то что же ты хотел выве- дать, задавая вопросы?

Сократ. Если бы «узнать», мой мальчик, означало присоединить слово, а не отличительное воззрение, то мы бы радовались приобретению прекраснейшего из слов о знании. Ведь познание — это некоторое овладе- ние знанием, — не так ли?

Теэтет. Так.

Сократ. Значит, на вопрос, что есть знание, можно ответить, видимо, что это правильное воззрение со знанием различия. Ведь присоединение слова заклю- чалось для него в этом.

Теэтет. Видимо.

Сократ. Вот уж простодушны мы были бы, если, исследуя знание, мы говорили бы, что знание - это

правильное воззрение со знанием будь то различия, будь то чего другого. И выходит, Теэтет, что ни чув- ство, ни истинное воззрение, ни слово, присоединив- шееся к истинному воззрению, пожалуй, не есть знание.

Теэтет. Видимо, нет.

Сократ. И мы все еще беременны чем-то и мучимся, дружок, этим знанием или все уже произвели на свет?

Теэтет. Клянусь Зевсом, с твоей легкой руки я сказал больше, чем носил в себе.

Сократ. И повивальное искусство наше признает все это мертворожденным и недостойным воспитания?

Теэтет. Решительно все.

XLIV

Сократ. Итак, если ты впредь соберешься забере- менеть чем-то, Теэтет, и разродишься, то после ны- нешнего упражнения плоды твои будут гораздо лучше; если же будешь пуст, то менее тягостен будешь окружа- ющим, целомудренно и кротко полагая, что не ведаешь того, чего не изведал. Ведь только этого умеет добивать- ся мое искусство, а больше ничего, и мне неведомо нич- то из того, что известно прочим великим и дивным мужам, сколько ни есть их и сколько ни было. А по- вивальное искусство мать моя и я получили в удел от бога, она — для женщин, я — для юношей, благород- ных и славных. Теперь же я должен идти к царскому портику из-за того обвинения, что написал на меня Мелит. Завтра, Феодор, мы опять здесь встретимся.