Этапы дискуссий о модерне в философии (ю. Хабермас)

В 80 —90-х годах, когда термины "модерн" и "постмодернизм" ста­ли определять философские, эстетические, этические дискуссии, при­нявший активное участие в этом дискурсе Ю. Хабермас одним из пер­вых привел в систему разрозненные идеи и умонастроения и возвел их истоки к понятиям и формулам, возникшим еще в XIX в. Инициато­ром спора о модерне — как эпохе "нового времени" — Хабермас счи­тает Гегеля. "Гегель не был первым философом, который принадле­жал новому времени, но он был первым, для кого эпоха модерна стала проблемой. В его теории впервые стала явной констелляция модерна, осознания времени, эпохи и рациональности"⁴. В качестве специфи­ческих черт эпохи модерна Гегель выделил и подчеркнул "беспокой­ство", внутреннее брожение, быструю динамику, непрерывность пре­образований и рождения нового; силу дифференциации и обособле­ния (Macht der Entzweiung), диалектически синтезированную с силой объединения, интеграции (Macht der Vereinigung).

Выражая одну из центральных идей современного гегелеведческо- го дискурса, Хабермас справедливо отметил: "Гегель прежде всего открыл принцип нового времени — принцип субъективности. Из это­го принципа он объясняет и преимущества нововременного мира, и его кризисный характер: этот мир осознает себя одновременно как мир прогресса и отчуждения духа. И поэтому первая попытка осоз­нать эпоху модерна в понятиях была объединена с критикой модерна" (S.27). Субъективность как принцип модерна расшифровывается у Гегеля через индивидуализм, право на критику, через автономию де­ятельности и через особую значимость идеалистической философии.

Учения левых гегельянцев, правых гегельянцев и Ницше Хабер­мас рассматривает как "три перспективы" дальнейшего обсуждения "проекта модерна". Хабермас считает, что ряд идей второй половины XIX в., выдвинутых гегельянцами и марксистами, по существу не пре­терпел изменения в "постмодернистской" критике со стороны Ницше, Хайдеггера, Лакана, Фуко и Деррида. Это уверенность, что разум в эпоху модерна стал инструментом власти, угнетения, контроля. И все же гегельянцы и марксисты возлагали надежды на обновленный ра­зум, способный до основания преобразовать царство превращенных форм и иллюзий. В этом отношении позиция Ницше была кардиналь­но отличной: "он отказался от ревизии понятия разума и распрощался с диалектикой Просвещения" (S. 106—107).

В хайдеггеровской "деструкции" модерна, в ряде пунктов примы­кающей к идеям Ницше, Хабермас особо выделяет и подробно (на примере текста "Бытия и времени") прослеживает попытку Хайдегге­ра разрушить центральную опору философии модерна — философию субъективности с ее теорией взаимодействия субъекта и объекта. "На место субъекта, который противостоит объективному миру в качестве познающего целостность существующих содержаний (Sachverhalte) и действующего по отношению к нему, — на место него может быть выдвинуто толкование, согласно которому акты познавания и действия, исполняющиеся в объективированной установке, суть только произ­водные от лежащего в их основе внутреннего стояния (Innestehen) в жизненном мире, который толкуется как контекст и первооснова ин­туитивно понимаемого мира" (S.176). Что касается знаменитого хай- цеггеровского поворота (Kehre), то Хабермас выделяет здесь следую- цие изменения по сравнению с "проектом модерна". 1. Хайдеггер от­казывается от претензий метафизики на само-оправдание, на послед- iee обоснование. "Событие бытия может быть узнано и представлено только в виде прозрения и рассказа, без привлечения аргументации и )бъяснения" (S.181). 2. Хайдеггер отрекается, так сказать, от автор­ских прав Dasein на набрасывание проекта мира — теперь права на "творение смысла" передаются самому бытию. 3. Хайдеггер вообще отказывается от иерархии мышления, которое отыскивает нечто "пер­вое", основополагающее, исходное, будь то проект традиционной мета­физики или трансцендентализм от Канта до Гуссерля (S.181). И хотя Хабермас доказывает, что в философии Хайдеггера остается немало от опровергаемой "философии субъекта", становится ясно: хайдегге- рианство дает решающий импульс для постмодернистского "устранения субъектеf из философии. Вместе с тем на примере Деррида Хабермас показывает, что и хайдеггеровское учение фран­цузские постмодернисты стремятся "преодолеть", односторонне тол­куя Хайдеггера как "завершителя" эпохи модерна.

Важнейший для постмодернизма шаг делается, согласно Хабермасу, в хайдеггеровском толковании языка: "Для Хайдеггера язык образует медиум истории бытия; грамматика языковых образов мира обеспечива­ет мощное дооотологическое познание бытия. Хайдеггер удовлетворяет­ся, собственно, тем, чтобы обозначить язык в качестве дома бытия; несмотря на указанное языку привилегированное положение Хайдеггер никогда не исследовал язык сколько-нибудь систематически. И вот тут в дело вступает Деррида". Он использует лингвистику, как она была разработана де Соссюром, для целей критики метафизики. Он делает реальные шаги от философии сознания, к философии языка, что, согласно Хабермасу, и является принципиальным отличием фи­лософии постструктурализма (S.193). Анализируя грамматологию Дер­рида, его философию письма, Хабермас показывает, что и у Деррида, как и у Хайдеггера, несмотря на все претензии, не преодолеваются ни философия субъекта, ни философия сознания (S.197). Главный же упрек в адрес Деррида со стороны Хабермаса: в грамматологической деконструкции Деррида мы встречаемся с "мифологизацией обществен­ных патологий"; в противовес авторитету Священного писания утверж­дается — чуть ли не в качестве Библии — бессвязное, путаное, эзоте­рическое "письмо"; место "некомпетентной", угнетающей индивида науки занимает непомерно возвеличенная лингвистика. Деррида бли­зок к "анархическому желанию взорвать континуум истории" (S.214).

Один из главных пунктов размежевания Хабермаса с постмодерни­стами — проблема критики разума. "В последнее десятилетие, — от­мечал Хабермас в книге 1988 г. "Философский дискурс [эпохи] мо­дерна", — критика разума стала почти что модой" (S.352). При этом речь идет отнюдь не о продолжении критики разума, начатой Кантом. В эпоху постмодернизма прозвучало множество обвинительных речей философов в адрес разума, якобы "тоталитарно" подчинившего себе тело, чувства, действия человека и в форме "логоса" науки осуще­ствившего "диктаторское правление" над обществом и историей. Если отвлечься от того, сколь справедлива эта критика (в частности, от­влечься от сомнения: а не "правят" ли сегодня человеком и обще­ством, наоборот, неразумие, недомыслие), — то остается важный воп­рос, который Хабермас четко ставит перед глашатаями постмодерниз­ма. Это вопрос о том, что предлагается вместо научно-технического, логического разума в качестве его противоположности и замены? От чего современный человек может и должен ждать ниспровержения "диктатуры разума"?

Хабермас показывает, сколь зыбки, неустойчивы, анонимны и не­надежны противоядия, предлагаемые против субъективизма универ­сальных разума и логоса, якобы отравивших западную цивилизацию. Дополнительное критическое соображение Хабермаса: он подчеркива­ет, что низложить якобы всесильный и вездесущий разум "поручает­ся" экзотическим, периферийным, маргинальным (т.е. где-то "на краю" примостившимся) образованиям духа. Хайдеггер возлагает надежды на некие архаические "первоистоки" метафизики, Фуко — на изыска­ния "археологии" гуманитарных наук, Деррида — на почти неулови­мую технику прочтения "письма", другие философы — на обретение людьми "детского родства" по отношению к природе, к телу и теле­сности или на искупление обществом его вины перед "вторым полом". И конечно, спасительная роль вверяется "сверхавангардному" искус­ству, которому предоставляется абсолютная свобода в его постмодер­нистских поисках. Как бы ни были интересны отдельные темы и ре­шения, выдвигаемые в борьбе против разума, философия на исходе XX в. пока не предложила ничего спасительного и конструктивного вместо шумно ниспровергаемых науки и разума. Более того, предпо­сылки "философии субъекта", "философии сознания", от которых надеялись избавиться, сохранились и в большинстве бунтарских кон­цепций. Таков вывод Хабермаса.

Сам Хабермас предлагает новый проект критики разума и его об­новления — через разработку концепции коммуникативного разума, о которой уже говорилось в посвященной его учению главе. Необходи­мо иметь в виду, что Хабермаса можно (условно) отнести к той группе истолкователей и критиков проекта модерна — т.е., собственно, тра­диций философии нового времени, философии Просвещения, — кото­рые выступают за пре-одоление этих богатых и разнообразных тради­ций. Он не соглашается, как мы видели, с основными установками постмодернистской критики, которая претендует на коренное отрица­ние проекта модерна. А теперь, охарактеризовав распространенное сегодня на Западе понимание проекта модерна, попытаемся разоб­раться в противопоставляемом ему постмодернистском проекте.