Основные идеи и этапы развития критической теории общества Хоркхаймера, Адорно, Маркузе

Предыстория критической теории общества прежде всего связана с марксистской духовной родословной главных ее создателей, а также с тем обстоятельством, что объединявший их Институт социальных ис­следований возник на волне кризисных социальных процессов 20 — 30-х годов нашего столетия. Германия не случайно оказалась в их эпицентре. Молодая демократия Веймарской республики не могла справиться с углублявшимися противоречиями, обернувшимися ко­ричневой чумой фашизма, а потом и второй мировой войной. Станов­ление виднейших мыслителей франкфуртской школы в значительной степени определялось необходимостью откликаться на социальные проблемы, что, впрочем, облегчалось их увлеченностью марксизмом, всегда ориентировавшим философию на осмысление общественной практики.

Обращение к анализу истоков, причин фашизма, к исследованию национал-социалистической идеологии — одна из заслуг Института социальных исследований. В начале 30-х годов франкфуртцы при­надлежали к числу тех сравнительно немногих европейских интеллек­туалов, которые почувствовали всю глубину опасности, исходящей от национал-социалистического движения. Они предупреждали о возмож­ности прихода к власти Гитлера и его партии, причем делали это на основе экономических, социологических, культурологических иссле­дований состояния дел в Веймарской республике, осуществленных на рубеже 20-х и 30-х годов. Поначалу Институт социальных исследова­ний концентрировался на политэкономических проблемах. Это были прежде всего две темы: теория кризиса капитализма и теория плано­вого хозяйства. Дискуссии велись о том, способен ли капитализм пре­одолеть кризис самостоятельно или такое преодоление возможно лишь путем насильственной социальной революции. В политэкономических вопросах главным авторитетом в Институте был Фридрих Поллок.

После вступления на пост директора Института Макса Хоркхай­мера экономические и социологические исследования не прекратились. Однако произошел решительный поворот к особому жанру работ, ха­рактерных именно для франкфуртской школы. Речь идет о своеобраз­ном сплаве философии (особенно учений о разуме, деятельности, сво­боде), психологии, социальной философии, социологии, политэконо­мии. При этом преимущественное внимание уделялось той проблема­тике, которая была задана Марксом, а потом развита социологией знания и познания — вопросам о связи между развитием общества, истории (в том числе социально-экономическим развитием) и духов­ной культурой, т. е. идеями, идеалами, ценностями тех или иных ис­торических эпох. Характерно, что целый ряд животрепещущих, тре­бующих безотлагательного осмысления и решения проблем — и преж­де всего вопрос о фашизме и национал-социализме — франкфуртцы начинали обсуждать в этой весьма сложной и широкой теоретической перспективе.

Если экономисты и социологи (Ф. Поллок, Ф. Нейман, Т. Гайгер и др.) считали главным в фашизме его связь с капиталистическими отношениями (Ф. Поллок говорил о "позднем капитализме", Ф. Ней­ман о "тоталитарном монополистическом капитализме"), — то фило­софы видели главное в прочерчивании связи между злоключениями "европейского духа" и логически из них вытекающими фашистскими идеями и умонастроениями.

Критики не без оснований подчеркивают, что социально-полити­ческая сторона реальных процессов и событий, приведших к фашизму в Европе, франкфуртцев интересовала очень мало⁸. Вместе с тем было бы неверно не признать особых заслуг франкфуртской школы в ост­рой постановке и тщательном анализе проблематики авторитаризма и тоталитаризма, которой сотрудники Института уделили особое внима­ние уже в эмиграции. Результатом стала объемистая, в 1000 страниц, работа "Авторитарная личность", издателем которой был Адорно. Важ­нейший и до сих пор актуальный замысел книги состоял в том, чтобы с помощью методов философии, социологии, психологии изучить тип личности, ставшей или могущей стать питательной средой для фашиз­ма или другого вида тоталитаризма — словом, исследовать "тип мен- тальности", сознание, ценности, психологию "потенциально фашист­ской личности, одна из структур которой состоит в ее особой подвласт­ности антидемократической пропаганде"⁹. Наряду с антидемократиз­мом ориентаций исследованию были подвергнуты и структуры созна­ния и действия авторитарной личности, такие как крайний "этноцент­ризм" (национализм), неизменно включающий вражду к другим на­циям (например, антисемитизм); агрессивность и постоянное тяготе­ние к применению силы; жажда кровопролитий и презрение к челове­ческой жизни; деструктивность и цинизм и т.д. Теоретические выводы опирались на конкретные социологические исследования. Широко ис­пользовались приемы психоанализа (например, специальное внима­ние было уделено исследованию детского опыта "потенциально фаши­стской личности"). Под несомненным влиянием франкфуртцев тема авторитаризма, тоталитаризма широко вошла в философию и социо­логию XX в. (хотя их воздействие на других выдающихся исследова­телей этой проблематики, например Ханну Арендт, никакие следует преувеличивать).

И все-таки главной теоретической сферой, где критическая теория общества нарабатывала свои главные идеи, оказалась критика духа, культуры, философии. Эта критика отнюдь не была изобретением франкфуртцев, что признавали они сами, возводя традиции своей те­ории к критической философии Канта. Критику цивилизации и куль­туры можно найти в работах Шопенгауэра, Ницше, Шпенглера, Гус­серля, Хайдеггера и ряда других философов. Необходимо подчерк­нуть, что "критика культуры" (Kulturkritik) вообще стала в высшей степени популярной в европейской, особенно немецкой, литературе после первой мировой войны. Такие понятия и выражения как "упа­док", "закат", "кризис", "отчуждение", "разрушение" применительно к европейской культуре и цивилизации были более чем обычными. Философия франкфуртской школы, впитав идеи прежней "филосо­фии кризиса", философской критики европейской культуры и циви­лизации, придала им обобщенное и весьма радикальное выражение.

Франкфуртцы многому научились у Маркса. Его критика капита­лизма считалась непревзойденной, во-первых, потому что опиралась на экономические, социально-философские, политологические иссле­дования, и, во-вторых, потому что Маркс, обладавший несомненным литературным талантом, создал целый арсенал обличительных поня­тий и характеристик капитализма как системы, а также "буржуазной мысли", "буржуазной культуры" и т.д. (Они и сейчас продолжают оказывать влияние на европейскую мысль, причем не только на мысль марксистскую или промарксистскую.) И как бы ни менялось потом отношение франкфуртцев к Марксу и марксизму, резкость их крити­цизма в адрес европейской цивилизации и практическое отождествле­ние эпохи нового и новейшего времени с капиталистической цивилиза­цией показывают, что в этих существенных пунктах они оставались последователями Маркса. Правда, перемещение внимания с социаль­но-экономических на духовные, культурные процессы все же отлича­ло франкфуртцев и от марксистов-ортодоксов, и от самого Маркса.

Книга Хоркхаймера и Адорно "Диалектика Просвещения"¹⁰ была первой систематизацией главных идей критической теории общества. Каковы же эти идеи?

1. В книге Хоркхаймера и Адорно Просвещение толкуется в рас­ширительном смысле. Имеется в виду не только и даже не столько исторически конкретная философия Просвещения XVIII в., а скорее совокупность идей, идеалов, принципов, ценностей европейской куль­туры нового и новейшего времени. Авторы "Диалектики Просвеще­ния" исходят из того, что просветительская мысль как бы резюмиро­вала те идеи, нормы и принципы, благодаря которым европейское человечество на протяжении веков мыслило создать цивилизацию и освободиться от варварства. Как же оценивают Хоркхаймер и Адорно результаты многовекового развития человечества, подытоженные ши­роко понятым Просвещением? Эта оценка в целом негативна. Поисти­не разгромная критика европейской цивилизации, критика Просвеще­ния и послужила одним из оснований критической теории общества франкфуртской школы. Критика у Хоркхаймера и Адорно "духа Про­свещения", философии Просвещения весьма многомерна, богата яр­кими характеристиками и тонкими наблюдениями. Однако это иссле­дование просветительских философских традиций пронизывает не дух спокойного критического анализа, а страстное, категорическое "вели­кое отрицание" классической мысли.

2. Хоркхаймер и Адорно — под влиянием молодого Маркса, а также упомянутых критических тенденций философии прошлого и XX в. — акцентировали идеи универсального отчуждения, "овеществ­ления" человеческой личности, товарного фетишизма как основных черт деятельности и культуры цивилизации нового времени. Они осо­бо подчеркивали опасность коммерциализации культуры, которая обо­рачивалась ее деградацией.

3. Эти многоразличные негативные характеристики Хоркхаймер и Адорно как бы подводят к единому пункту, или общему знаменателю. Им они считают принцип господства, доминирования, который куль­тура, философия нового времени поместили во главу угла. В этом они были продолжателями "самосознания" европейской культуры с того далекого времени, когда люди поставили перед собой цель — освобо­диться из-под власти природы и подчинить природу через познание ее законов. Итог оказался прямо противоположным: использовав приро­ду, человечество как бы восстановило ее против себя. Отчуждение от природы — вот парадоксальный результат намерения господствовать над природой, который красноречиво свидетельствует о крахе идеоло­гии доминирования. Это — лишь одно из проявлений неожиданной и трагической "диалектики просвещения".

4. Рассуждения о диалектике Просвещения Хоркхаймера и Адор­но достаточно оригинальны. Ранее господствовала точка зрения, что просветительская мысль еще не доросла до разработки теории диалек­тики. Но отнюдь не эта тема интересует Хоркхаймера и Адорно. Они имеют в виду диалектические процессы, в которые была объективно втянута идеология Просвещения (не забудем, понятого в расшири­тельном смысле). Цели и намерения философов, писателей, деятелей культуры и искусства (сумевших внедрить свои идеи в умы многих поколений людей) вызывали прямо противоположный эффект. От­чуждение от природы, которую люди намеревались покорить, а глав­ное, подчинение человека человеку, господство над себе подобными вместо господства над природой — вот основные проявления диалек­тики Просвещения.

5. Другая черта этой трагической диалектики: человечество с по­мощью просветительства намеревалось устранить мифы, сделать яс­ным и доступным знание; но в результате оно создало новые мифы. К таким новым мифам причисляются абсолютный рационализм и сциен­тизм, т.е. мифология разума и науки. И здесь снова сказывается пара­доксальная диалектика Просвещения. Ибо Просвещение намерева­лось именно с помощью разума и науки освободить, осчастливить че­ловека и человечество. Между тем результат снова оказался трагико- диалектическим, причем в отношении и разума и человечества. Из якобы "великого и свободного" разум на деле стал инструментальным разумом, его понятия, концепции, нормы оказались не способами ос­вобождения, а инструментами господства, причем не столько над при­родой, сколько над другими людьми. В итоге начало складываться отчуждение человека и человечества от разума и науки. Хоркхаймер и Адорно формулируют и более общий тезис: "Люди оплачивают рас­ширение своей власти отчуждением от того, над чем властвуют"^и.

6. В "Диалектике Просвещения" дана подробная критика научно­го и философского разума нового времени. Хоркхаймер и Адорно на­зывают идеологию Просвещения "тоталитарной системой" (но такова, впрочем, всякая целостная система идей, возводящая в абсолют некие абстрактные принципы). Логика критики такова. Наука и философия Просвещения интересуются не одноразовыми, непосредственными, не­повторимыми процессами, а лишь общим, повторяющимся — тем са­мым осуществляется "негация непосредственного", вводится "прин­цип повторения". Приведение к абстрактным, лучше всего к матема­тическим, стандартам — другой принцип просветительской науки. Мир как бы упаковывается в систему понятий, категорий логики. Несмот­ря на то что все эти занятия кажутся весьма далекими от жизни, они служат вполне конкретной социальной цели. Ибо универсализация идей, их доминирование в концептуальной сфере вырастают на основе действительного "актуального господства" в реальной жизни человека и человечества. Математические процедуры становятся, так сказать, ритуалом мышления и превращают живые мыслительные процессы в "вещественные" инструменты. Создается математическая, сциентист­ская мифология, за фасадом которой скрывается то же самое усилива­ющееся господство одних людей над другими.

7. Разрушение, закат, затмение разума находят специфическое проявление в философии — в частности, в том, что позитивистская, прагматическая, словом утилитаристская, инструментализация разу­ма не только констатируется, но возводится в особую заслугу совре­менной научной мысли. Критикуя инструментализацию разума, его "затмение", Хоркхаймер и Адорно отнюдь не отказываются от рацио­нализма. Напротив, критику и "самокритику" разума они расценива­ют как необходимую предпосылку его спасения от всех и всяческих угроз, как поворот от господства-подчинения с помощью инструмен­тального разума к действительному освобождению человека и челове­чества. Но в ближайшей перспективе не приходится ожидать ни отме­ны глубоко укоренившихся отношений господства—подчинения, ни изменения веками доминировавших идей и принципов. Тем не менее критика общества и критика разума остаются первостепенной задачей философии, а также задачей литературы и искусства.

Такими были основные принципы критической теории общества, как она была обоснована в "Диалектике Просвещения" и других рабо­тах франкфуртцев 30 —40-х годов.

В дальнейшем, в послевоенный период (и даже перед лицом не­сомненных успехов Западной Европы в экономической области и в создании правового государства) франкфуртцы не смягчили свою кри­тику западной цивилизации и ее культуры. Теория общества сохрани­ла и даже усилила свои критические импульсы. Наиболее влиятель­ными из произведений представителей франкфуртской школы стали: работа Т. Адорно "Негативная диалектика" (1966) и Г. Маркузе "Од­номерный человек" (1964). Но это произошло уже в новой историчес­кой ситуации.

В конце 50—начале 60-х годов государства Западной Европы и США вступили в полосу относительной стабилизации, благоприятной экономической конъюнктуры, быстрой демократизации. В то время там закладывались — разумеется, через трудности и противоречия, не снятые и сегодня, — основы правовых государств современного типа, создавались предпосылки для мощного научно-технического рывка. На этой волне родились апологетические концепции "государства все­общего благосостояния", "общества всеобщего изобилия" и т.д. Франк­фуртцы, основываясь на критической теории общества, решительно выступили против подобного апологетического сознания и против со­циальных и духовных бед, таких как потребительство, рост во имя роста, духовное опустошение личности и т.д.

Хоркхаймер в 1962 г. так говорил о надеждах на общество всеоб­щего процветания: "Такие разумные речи-обещания не выполнены. Какими бы верными они ни были, все это звучит как мечта. Люди — несмотря на весь официальный оптимизм — подвергнуты гонениям; они живут в постоянном страхе за себя, своих детей, свой народ. Се­годня, когда производство, дело достигло такого развития, когда про­цветает тщательная работа самых разных видов, когда для правильно­го формирования человеческих отношений открыты новые возможно­сти — сегодня же возникает растущая угроза своего рода душевной апатии..."¹².

"Негативная диалектика" Адорно снова возвращала читателя к раз­межеванию франкфуртцев с философией нового времени. И не толь­ко с просветительской мыслью, а со всей философией, которая дос­тигла своей кульминации в немецкой классике. Три критические идеи, пожалуй, наиболее существенны и актуальны сегодня.

Во-первых, философскую классику Адорно обвинял в том, что по­нятиям-принципам единства, целостности, тотальности придавался са­модовлеющий характер. И это было совсем не невинное философское "творчество": когда тотальности строго подчиняли отдельные части и элементы, усматривая в такой подчиненности ни много ни мало как саму истину, то отсюда, считал Адорно, было рукой подать до тотали­тарных социальных "экспериментов". Идея Адорно, которую сегодня разделяют многие мыслители, состоит в том, что нужна новая диалек­тика, устанавливающая принципиальное равноправие целого и состав­ляющих его элементов, "справедливое" отношение единичного—осо­бенного-всеобщего, а не господство всеобщего над единичным и осо­бенным.

Во-вторых, классической диалектике вменялось в вину злоупот­ребление категориями "тождество" и "отождествление" — в чем опять- таки усматривались философские и идейные истоки нивелирования личностей, конформизма. Истинно диалектическое мышление, соглас­но Адорно, требует, чтобы именно уникальность, неповторяемость, "инаковость" моей и всякой другой личности — их "нетождествен­ность" друг другу — были прежде всего приняты в расчет, для чего требуется отличная от классики категориальная диалектика.

Подобным образом, в-третьих, обстоит дело с противоположнос­тью субъекта—объекта, столь существенной для философии. Фило­софская классика, при всем разнообразии ее оттенков, в новое время стала отдавать предпочтение субъекту. Дело новой, "негативной" ди­алектики, согласно Адорно,— вернуть философию к простой и нео­провержимой идее, согласно которой объект, пусть он мыслится толь­ко субъектом, всегда преддан субъекту в своей "инаковости". Первен­ство объекта, предупреждает Адорно, не следует толковать в смысле марксистского материализма, неминуемо ведущего к упрощенному "эко­номическому материализму"¹³.

Адорно, Хоркхаймер, Маркузе, более молодые франкфуртцы все­гда стремились соединить диалектические философские рассуждения с анализом общественных отношений и реалий, с воспитанием крити­ческого, нонконформистского сознания. Влияние франкфуртской шко­лы не ограничивалось философией и социологией. Адорно, к приме­ру, был известнейшим музыковедом, создателем оригинальной фило­софии музыки. Влияние Адорно, Хоркхаймера и других франкфурт­цев на культуру подтверждается целым рядом свидетельств. Б. Брехт, например, в 40-х годах участвовал в дискуссиях франкфуртцев в Ка­лифорнии и даже замышлял написать пьесу, так или иначе связанную с историей Института. Томас Манн в 1948 г. писал: «Адорно — один из тончайших, острейших и критически глубочайших умов, которые сегодня имеются. Сам будучи творческим музыкантом, он одновре­менно одарен такой аналитической способностью и таким даром выра­зительности, которые по точности и вразумляющей силе не име­ют себе равных... Я очень хорошо знаю его произведение ("Филосо­фия новой музыки"): оно в известной степени давало мне стимулы и было поучительным при написании "Доктора Фаустуса", моего рома­на о музыканте»¹⁴.

Франкфуртская философия глубоко повлияла на сознание бунту­ющей молодежи, которая в конце 60 — начале 70-х годов оказалась в центре социальных движений протеста на Западе. Наиболее популяр­ными их идеологами стали Герберт Маркузе (1898 — 1979) и Э. Фромм (1900—1980), чьи учения уже были результатом объединения ряда исходных идей франкфуртской школы со специфическим образом пе­реработанным фрейдизмом.Путь Маркузе от его самых ранних разработок до наиболее извес­тной его книги "Одномерный человек" (1964) был характерен для представителей франкфуртской школы его поколения, да и для нема­лого числа тех, кого на Западе относили также и к марксистскому крылу философии.

С молодых лет испытавший влияние революционаристских идеа­лов, Маркузе болезненно пережил поражение революции 1918 г. в Германии. Уже в 20-х годах усилился интерес Маркузе к философии. Немалое влияние на него оказали работы венгерских марксистов Лу­кача "История и классовое сознание" и Корша "Марксизм и филосо­фия". После выхода в свет "Бытия и времени" Хайдеггера и до 1932 г. Маркузе испытал увлечение хайдеггеровской философией, которая — благодаря категориям "существование", "смерть", "забота" — ка­залась близкой конкретному бытию отдельного человека. Однако по­том пришло разочарование. Как сказал Маркузе в 1977 г. в беседе с Ю. Хабермасом: «По видимости столь конкретные понятия как суще­ствование, забота снова обратились в дурные абстрактные понятия. Всё это время я читал и продолжал читать Маркса. И вот вышли из печати "Экономическо-философские рукописи" Маркса. Тогда, веро­ятно, и произошел поворот»¹⁵. В 1932 г. Маркузе стал работать во Франкфуртском институте социальных исследований. В этот период, как отмечал сам Маркузе, три основных момента определяли и его собственные исследования, и сотрудничество с другими франкфурт- цами. Во-первых, это было углубленное исследование марксизма, марк­систской теории. Во-вторых, вместе с другими франкфуртцами, Мар­кузе пытался раскрыть истоки и суть фашизма. В-третьих, Маркузе увлекся психоанализом. Результатом явились работы Маркузе "Но­вые источники к обоснованию исторического материализма", «Ком­ментарий к "Экономическо-философским рукописям"» (1932).

Особенно глубокое воздействие идей Маркузе приходится на 60-е годы. В это время студенческие волнения в США, майские события 1968 г. во Франции, выступления молодежи в странах Востока имели своей первопричиной целый ряд социальных проблем, не снятых и сегодня в динамично развивающихся государствах Запада и Востока. Бунтующее молодое поколение имело обыкновение воспринимать со­циальные проблемы сквозь призму нравственных, духовных, куль­турных утрат, в связи с отношением "отцов-детей", со смысложиз- ненными вопросами о смерти, грехе, покаянии, вине, ответственнос­ти, достоинстве личности. Вот почему к числу главных идейных ис­точников их борьбы и протеста, наряду с экзистенциализмом и фрей­дизмом, можно отнести и идеи франкфуртцев. Правда, тут была сво­его рода сложность. Студенты Парижа на своих демонстрациях несли плакат, на котором были написаны три заглавных буквы "М" — и мало кто из демонстрантов не знал, что это значит: Маркс, Мао, Мар­кузе были их кумирами. А вот Маркузе заявил в интервью журналу "Экспресс": "Я ощущаю свою солидарность с движением возмущен­ных студентов, но я ни в коей мере не являюсь их рупором. Это пресса и реклама присвоили мне такой титул и превратили мои идеи в ходкий товар... Но, как я полагаю, лишь очень немногие студенты читали хоть что-нибудь из мною написанного"¹⁶. В чем-то Маркузе был, несомненно, прав: идеология студенческого, молодежного дви­жения протеста включала в себя такое множество элементов, что "при­вязывать" ее именно к опубликованным работам Маркузе вряд ли справедливо. А все-таки книгу Маркузе "Одномерный человек", опуб­ликованную в 1964 г., но приобретшую особую популярность в мя­тежном и тревожном 1968 г., с восторгом прочитало немалое число тех, кто строил баррикады на улицах Парижа, кто боролся против вьетнамской войны.

Каковы же изложенные в этой книге основные идеи Маркузе? Преж­де всего, он широко использовал и далее развил критические идеи, критическую теорию франкфуртцев. Он собрал воедино все, в сущно­сти, основные обвинения, которые со времени Маркса и до 60-х годов нашего века были брошены в адрес системы капитализма, эксплуата­ции, "принципа производительности", "технической рациональности" с ее тенденцией деперсонализации, т.е. обезличения производства и общения, и т.д. Общество и системы высокой производительности тру­да, правовое государство, демократические процедуры — все было подвергнуто решительной критике. "Великий Отказ" должен стать, согласно Маркузе, главным нравственно оправданным способом отно­шения к такому обществу. Кстати, Маркузе считал, что дело не толь­ко в капиталистической системе — и социалистические страны прихо­дят или придут к подобным социальным и духовным формам, струк­турам жизни. Общий вывод Маркузе: индустриально развитое общество нашей эпохи по природе своей "одномерно" — в эко­номике в нем все приводится к мотивам прибыли, экономической ра­циональности, потребительства, в политике — к "репрессивной терпи­мости", униформизму, манипуляторству, в культуре — к коммерциа­лизации, выхолащиванию духовного и нравственного начал. "Обще­ство производительности разрушает, — писал Маркузе, — свободное развитие человеческих потребностей и задатков; мир в нем поддер­живается постоянной угрозой войны; его рост зависит от подавления тех реальных возможностей, которые — на индивидуальном, нацио­нальном и международном уровнях — способствовали бы освобожде­нию от борьбы за существование"¹⁷. Соответственно формируется "од­номерный человек" как продукт и одновременно предпосылка "одно­мерного общества".

Всем нам не составит труда, рассуждает Маркузе, "опознать" в самих себе "одномерных" людей. Мы подавлены, подчинены внешни­ми экономическими и политическими силами — и послушно "строим" себя по их образу и подобию. Мы — конформисты. Мы поддержива­ем то "примирение противоположностей", в котором заинтересованы власти предержащие. Мы устремляемся в погоню за материальными благами. Наши мысли и наши чувства — это либо "счастливое созна­ние" обладателей вещественных благ, либо "несчастное сознание" тех, кто устремлен в погоню за благами, услугами, престижем. В "проме­теевской" погоне за эффективностью мы потеряли непосредственную "дионисийскую" радость жизни, общения, наслаждения искусством. Нас обуревают подавленные комплексы и прорывающиеся наружу ин­дивидуальные и коллективные психозы. Таким был начертанный Маркузе образ общества и индивида нашего времени.

Естественно, что в адрес критической теории общества Маркузе и других франкфуртцев неоднократно высказывались резкие и нередко оправданные замечания. Они, как правило, формулировались в фор­ме вопросов. Если современное развитое индустриальное общество од­номерно, если человек лишен индивидуальности и духовности, есть ли у человечества какие-то гуманные, нравственные перспективы? Да и действительно ли критична критическая теория общества, если она под флагом уничтожающей критики нивелирует разнонаправленные социально-исторические тенденции, делает из потенциально свободно­го человека раба, уже безнадежно закованного в цепи нового рабства? Что же тогда остается — стихийный бунт неподчинившегося мень­шинства? Все это очень нелегкие и до сих пор не разрешенные вопро­сы. Вот один из ответов Маркузе на вопросы журнала "Экспресс": "Нет, я не анархист, потому что я не могу себе представить, как мож­но победить общество, которое мобилизовано и организовано в борьбе против всякого революционного движения, против всякой эффектив­ной оппозиции; я не вижу, как можно без всякой организации бороть­ся против такого общества, с его столь концентрированной властью, включая военную и полицейскую"¹⁸.

Поставив немало острых, актуальных и сегодня вопросов, франк­фуртская школа и до сих пор зримо присутствует в панораме фило­софских дискуссий. Но, конечно, всего определеннее влияние ее идей сказывается в работе тех современных мыслителей, которые первое время развивались под ее непосредственным воздействием. Это — уже упомянутые Ю. Хабермас и К.-О. Апель, а также А. Шмидт, К. Оффе и др. О них речь в данной книге учебника пойдет позже.

ЛИТЕРАТУРА

' О франкфуртской школе, Институте социальных исследований и критической теории общества см.: Wellmes A. Kritische Gesellschafts- theorie und Positivismus. Frankfurt a.M., 1969; Tar Z. The Frankfurt School. The critical theories of Max Horkheimer and Theodor W. Adorno. N. Y., 1977; Jay M. Dialektische Fantasie. Die Geschichte der Frankfurter Schule und des Institute fur Sozialforschung 1923—1950. Frankfurt a.M., 1981; Foundation of the Frankfurt School of Social Research. New Brunswick, 1984; Vollrath E. Metapolis und Apolitie // Perspektiven der Philosophie. Neues Jahrbuch, 1989. Bd. 15; Grand Hotel Abgrund, Eine Photobiographie der Frankfurter Schule. Hamburg, 1990; Asbach O. Kritische Gesellschaftstheorie und historische Praxis. Entwicklung der kritischen Theorie bei Max Horkheimer 1930-1942/43. Frankfurt a.M., 1997.

2. Tar Z. The Frankfurt School. P. 4

3. Reijen W. v., Schmid G., Noerr Sch. Kritische Theorie — am Abgrund // Grand Hotel Abgrund. S. 7.

4. Tar Z. Op. cit. P. 23.

5. Ibid. P. 25.

6. Horkheimer M. Die gegenwartige Lage der Sozialphilosophie und die Aufgaben eines Institute fUr Sozialforschung. Frankfurter Univer- sitatsreden, 1931. P. 3-16.

7. Grand Hotel Abgrund. S. 20.

8. Vollrath E. Metapolis und Apolitie// Perspektiven der Philosophie. Neues Jahrbuch, 1989. Bd. 15.

9. Adorno Th. The Autoritarian Personality. N.Y., 1950. P.l.

10. Horkheimer M., Adorno Th. Dialektik der Aufklarung. Amsterdam, 1947.

" Ibid. S. 25.

12. Horkheimer M. Gesammelte Schriften. Nachgelassene Schriften. 1934-1972. Frankfurt a.M., 1989. Bd. 13. S. 50.

13. Adorno Th. Gesammelte Schriften. Frankfurt a.M., 1972. Bd. 8.

14. Adorno Th. Gesammelte Schriften. Dossier. Suhrkamp. Frankfurt a.M., 1978.

15. См.: Habermas J. Philosophisch-politische Profil. Frankfurt a.M., 1987. S. 267.

16. L'Express, 1968. 23-29 Sept. P. 54.

17. Marcuse H. Der eindimensionale Mensch. Neuwied; (West) В., 1967. S. 11-12.

L'Express, 1968. 23-29 Sept. P. 56

.Глава 8

КОММУНИКАТИВНЫЕ ТЕОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДЕЙСТВИЯ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

Ю. ХАБЕРМАС

Жизненный путь и сочинения. "Феномен" Хабермаса

Юрген Хабермас ¹, один из самых значительных философов со­временности, родился в Дюссельдорфе в 1929 г. В конце 40 — начале 50-х годов он учился в Гёттингене, Цюрихе и Бонне, причем специаль­но изучал не только философию, но и психологию, историю, немец­кую литературу, экономические науки. Кандидатская диссертация была написана и защищена Хабермасом в Боннском университете, у извес­тного философа Эриха Ротхакера. Опубликованная на ее основе кни­га называлась "Абсолютное в истории. О двойственности мысли Шел­линга" (1954). Вскоре Хабермас начал работать во Франкфурте, в Институте социальных исследований, в качестве ассистента Теодора Адорно. Важно принять в расчет особенности исторического периода, в который происходило формирование Хабермаса как оригинального мыслителя. Он принадлежал к тем представителям молодого поколе­ния послевоенной Германии, которые болезненно переживали позор фашизма, требовали от своей нации признания и осознания вины, покаяния, самоанализа. Они вошли в философскую мысль, движи­мые очистительными идейно-нравственными импульсами. Их ненависть к любым формам тоталитаризма, антидемократизма, националисти­ческого шовинизма, человеконенавистничества, их постоянная готов­ность к критике каких бы то ни было нарушений прав человека и процедур демократического действия сыграли немалую роль в воз­рождении лежавшей в руинах Германии и ее освобождении от насле­дия гитлеризма.

Наряду с немецкой классической философией решающее влияние на становление Хабермаса как мыслителя оказали некоторые идеи Маркса и марксизма, а также философские и социологические кон­цепции основателей франкфуртской школы. У Хоркхаймера и Адор­но Хабермас многому научился и впоследствии неоднократно возда­вал им должное. Однако скоро обнаружилось, что Хабермас и другие молодые франкфуртцы ищут свой путь в философии. Одним из пунк­тов размежевания был вопрос о степени близости или, наоборот, вза­имоотделения философии и политики. Лидеры Института социальных исследований, на себе испытавшие последствия беспрецедентных со­циальных и политический потрясений, считали необходимым дистан­цироваться от политики. С этим не соглашались молодые франкфурт­цы, в частности и в особенности Юрген Хабермас. Он полагал, что философия не только может, но должна участвовать в политических дискуссиях, именно философски осмысливая политические процессы. Но дело было не только в отношении к политике. Хабермас вступил на путь, который все более уводил его от того понимания философии модерна, философии Просвещения, которое предложили основатели франкфуртской школы. Адорно скорее помогал Хабермасу двигаться по собственному пути. Но Хоркхаймеру устремления молодого фило­софа казались слишком политизированными ². (Более подробно об отношении Хабермаса к франкфуртской школе — далее.)

В результате докторскую диссертацию — а ею стала программная работа "Структурные изменения общественности" — Хабермасу при­шлось защищать не во Франкфурте, а в Марбурге, куда его для этой цели пригласил влиятельный тогда социальный философ марксистс­кой ориентации В.Абендрот. В 1961 г. диссертация была защищена. С тех пор книга Хабермаса "Структурные изменения общественности" посвященная Абендроту, выдержала около 20 изданий и была переве­дена на многие языки мира. (В предисловии к вышедшему в 1990 г. 17-му изданию Хабермас подробно высказался о том, какие идеи этой книги близки ему и сегодня, а какие оказались между тем пересмот­ренными.) После защиты докторской диссертации Хабермас стал экстраординарным профессором в Гейдельбергском университете, при­чем его приглашению способствовали К.Левит и Г.Г.Гадамер. Крити­ческое осмысление экзистенциализма и герменевтики тоже было важ­ным источником становления и изменения учения Хабермаса. В 1964 г. он возвратился во Франкфурт, заняв кафедру, которую прежде воз­главлял Хоркхаймер. С 1971 по 1980 г. Хабермас был одним из ди­ректоров Института исследования жизненных условий научно-тех­нического мира (Институт был расположен в Штарнберге, близ Мюн­хена, и принадлежал к системе институтов им.Макса Планка), а позд­нее, с 1980 по 1982 г., работал в Институте социальных наук им.Мак­са Планка. Преподавания во Франкфурте он не прерывал. С 1983 по 1994 г. Хабермас был профессором Университета во Франкфурте-на- Майне. Он постоянно читал курсы лекций, выступал с докладами в США, странах Европы и Азии. В 1989 г. Хабермас впервые прочитал серию докладов в Москве, в Институте философии Российской акаде­мии наук.

Произведения Хабермаса весьма многочисленны. Основные сочи­нения "Структурные изменения общественности" (1962); "Теория и практика (1963); "Техника и наука как идеология" (1968); "Позна­ние и интерес" (1968); "Труд, познание, прогресс". Статьи 1954 — 1979 гг. (1973); "Культура и критика" (1973); "К вопросу о логике социальных наук" (1977); "Политика, искусство, религия" (1978); "Теория коммуникативного действия" 2 тома (1981); Небольшие по­литические сочинения, т.1 —4 (1981); "Моральное сознание и комму­никативное действие"(1983); "Новая необозримость. Небольшие по­литические сочинения, т.5 (1985); "Постметафизическое мышление" (1988); "Запоздавшая революция" (1990); "Прошлое в качестве буду­щего" (1990); "Разъяснения к этике дискурса" (1991); Тексты и кон­тексты" (1991); "Фактичность и значимость" (1992); "Включение Другого. Очерки политической теории" (1997).

В 1994 г. Хабермас (в 65 лет, как это полагается в Германии ушел в отставку с поста профессора Франкфуртского университета. Но фи­лософ сейчас — в расцвете творческих сил. Он и в последние годы пишет книгу за книгой, выступает с лекциями и докладами в разных странах мира. Своих современников Хабермас и сегодня удивляет тем, что постоянно пребывает в творческом поиске, рождает новые идеи и концепции, уточняет прежние позиции.

О "феномене Хабермаса" много спорили и продолжают спорить. Его философии посвящена огромная литература. Став — вместе с представителями старшего поколения Г.Г.Гадамером, П.Рикером — одним из живых классиков современной философии, Хабермас посто­янно держит руку на пульсе современного дискурса, причем не только в философии, но и в социологии, психологии, философии политики и права. Можно согласиться также и со следующим объяснением "фе­номена Хабермаса", которое дал американский исследователь крити­ческой теории общества М.Джей: «Из многих аспектов примечатель­ной карьеры Хабермаса ничто, вероятно, не является столь же удиви­тельным как его постоянная готовность включиться в конструктивные дебаты с широким кругом критически настроенных собеседников. Есть лишь немного мыслителей, чье теоретическое развитие было бы в столь же сильной степени определено публичными дискуссиями с оппонен­тами — и это происходило на протяжении всей жизни философа, заполненной интенсивными интеллектуальными взаимодействиями. Начиная с его ранних дебатов с немецким студенческим движением в 60-х годах и с его участия в "диспутах о позитивизме", когда он спо­рил с последователями Карла Поппера, затем в его спорах с Г.Г.Гада­мером о герменевтике и Никласом Луманом о теории систем и вплоть до современных контроверз относительно постмодернизма и "норма­лизации" ситуации в Германии... — Хабермас зарекомендовал себя как смелый и ответственный, известный в обществе интеллектуал. Однако он проявляет терпеливую склонность учиться у других» ³.

М.Джей справедливо считает деятельность самого Хабермаса од­ним из наиболее убедительных примеров силы той "коммуникативной рациональности", исследованию которой и оказалась посвященной его Жизнь. По существу идеи и концепции Хабермаса могут быть охарак­теризованы как результаты дискурса, как форма полемики именно с теми теориями и учениями, которые оказали на него наибольшее вли­яние. Они являются также во многом удавшимися попытками синтеза тех тенденций и направлений мысли, которые обычно противостоят друг другу. Прежде чем перейти к характеристике идей, концепций, произведений Хабермаса и поля дискурса, в котором они возникали и эволюционировали, надо сделать замечание о восприятии их именно в нашей стране. В 60—70-х годах о Хабермасе писали главным образом те советские авторы, которые стремились разоблачить его как вред­нейшего "ревизиониста" в марксистском лагере. Для подозрения в "ревизионизме" у марксистских ортодоксов были свои основания: Хабермас, как мы увидим, по мере своего творческого развития все дальше удалялся и от учения Маркса, и от идей того философского марксизма, который имел на Западе немалое влияние в 20—30-х, со­храняя его еще и в 50 —60-х годы. Речь идет о марксизме, связанном с именами Лукача, Корша, Маркузе, Хоркхаймера и Адорно. Насту­пивший к началу 80-х годов новый и весьма плодотворный этап в творческом развитии Хабермаса, отмеченный созданием коммуника­тивной теории действия, этики дискурса и оригинальной философии права, почти не известен широкому кругу читателей. Ибо произведе­ния Хабермаса, за редчайшими исключениями, не были переведены на русский язык и не получили в нашей литературе сколько-нибудь обстоятельного осмысления, что составляет зримый контраст с попу­лярностью Хабермаса в современной мысли Запада, Востока, Латин­ской Америки.