§ 7. Духовное наследие Чаадаева

Значение Чаадаева для развития русской философии трудно переоценить. В его сочинениях были заданы все главные темы, которые определяли это развитие вплоть до начала XX века. Уже современники и ближайшие последователи Чаадаева подхватывают и углубляют эти темы. Прежде всего здесь необходимо назвать Владимира Одоевского и двух родоначальников славянофильства Алексея Хомякова и Ивана Киреевского.

Чаадаев был парадоксальной фигурой в русской культуре первой половины XIX века. И один из парадоксов, связанных с ним, относится к характеру его влияния на современников. Как известно, публикация первого из «Философических писем» в 1836 г. (по крайней мере через шесть лет после его написания) вызвала бурную и очень противоречивую реакцию в обществе, привела к тому, что Чаадаев был официально объявлен «сумасшедшим» и лишен права обнародовать свои работы. В результате все остальные письма из его главного сочинения дошли до читателей с большим опозданием, а пять из них были впервые опубликованы только в 1935 (1) г., т. е. в то время, когда развитие русской религиозной философии фактически завершилось (через насильственное изгнание и уничтожение главных ее представителей).

В связи с этим невозможно говорить о прямом воздействии философских идей Чаадаева на последующих мыслителей. Однако здесь необходимо учесть одну очень характерную для культурной жизни России XIX века черту: духовные процессы здесь в значительно большей степени, чем в Западной Европе, определялись деятельностью различных (и, как правило, полярных по идеологии) интеллектуальных «кружков», союзов, сообществ, внутри которых происходило активное обсуждение новых идей и направлений, позже находивших себе выражение в творчестве отдельных представителей этих объединений. Духовная атмосфера эпохи формировалась всеми ее значимыми представителями, окончательная же формулировка главных составляющих нового мировоззрения могла принадлежать далеко не тем, кто играл центральную роль в его зарождении.

Творческая судьба Чаадаева выглядит трагичной, как была трагичной судьба многих других русских мыслителей, существовавших в условиях жесткой правительственной цензуры, в обществе, не имевшем развитых демократических традиций. Однако более пристальный взгляд на место и роль Чаадаева в духовной истории России приводит к существенному смягчению первоначальной оценки. Чаадаев после «катастрофы» 1836 г. стал легендарной фигурой во всех интеллектуальных кружках Москвы, и если невозможно говорить о прямом воздействии его сочинений на современников, все же необходимо признать непосредственное распространение его идей через атмосферу живых дискуссий, характерных для всей той эпохи. Поэтому мы можем на законном основании утверждать, что идеи, сформулированные Чаадаевым в его «Философических письмах», получили дальнейшее развитие в трудах его младших современников, которые хотя и не читали их в полном объеме (впрочем, некоторые из них ходили в списках, не будучи опубликованными), но наверняка знали о главных философских принципах, в них изложенных.

Возвращаясь к анализу философской концепции Чаадаева, еще раз сформулируем основные ее составляющие.

Наиболее известной и громко прозвучавшей ее темой стала проблема исторической судьбы России. По-разному оценивая историю России в разные периоды своего творчества, Чаадаев неуклонно подчеркивает особый характер развития России и пытается понять причины его отличия от исторического развития Западной Европы.

Указанную тему можно назвать историософской. Важнейшей собственно философской проблемой для Чаадаева стало выявление духовной сущности христианства и оценка его исторического значения.

Христианство, как мировоззрение, есть, по Чаадаеву, та форма, в которой человечество осознает действие в мире реальной духовной силы, преобразующей мир и человеческую жизнь. В этой идее намечается оригинальное мистическое понимание христианства; как полагает Чаадаев, для христианина главным является не просто религиозное «признание» божественного воздействия на мир, не просто исповедание веры, подобное принятию новой научной теории, а мистическое соединение своей эмпирической личности с указанной духовной силой, мистическое прочувствование ее действия в душе.

Нужно отметить, что господство мистических элементов в философских взглядах Чаадаева вовсе не является случайным, оно, безусловно, отражает веяния времени (помимо того, что оно связано с давней и стойкой мистической традицией в самом православии). Эпоха 1811-1822 гг. была эпохой небывалого расцвета мистицизма в России; различные мистико-гностические сообщества - в первую очередь, масонские ложи - пользовались официальным покровительством монархов и высокопоставленных чиновников правительства, а их членами полагали за честь быть все образованные люди того времени (в том числе, конечно, и Чаадаев). Даже запрет на деятельность этих обществ, последовавший в 1822 г., не привел к мгновенному исчезновению традиции, существовавшей к тому времени уже в течение целого столетия. Поэтому глубокий мистицизм Чаадаева, отмечаемый многими исследователями⁵⁷, не вызывает сомнений, несмотря на известные попытки марксистской истории философии доказать обратное.

Третья важнейшая составляющая мировоззрения Чаадаева - это необычное, в сравнении с существовавшей в западной философии традицией, представление о сущности человека. Чаадаев размыкает человеческую субъективность как в ее эмпирическом, так и в «трансцендентальном» измерении. Отдельный эмпирический субъект понимается им как органическая часть «мирового сознания», «мирового субъекта». Утверждая, что пространственно-временная локализация каждого человека есть, по сути, иллюзия, вызванная действием нашего свободного, противобожественного выбора, Чаадаев доказывает наличие глубокого единства, даже тождества, человеческого бытия с бытием всего мира. Тем самым, уже у родоначальника самобытной русской философии мы обнаруживаем тяготение к такому пониманию человека, которое в западной философии получило развитие только в самом конце XIX века, в частности в философии А. Бергсона (см. Введение). В этой связи можно добавить, что развиваемое Чаадаевым представление о времени также очень близко к тому, как будет трактовать время французский философ. Как и у Бергсона, у Чаадаева человеческое бытие охватывает все время, и только свободный выбор отдельных «срезов» времени (осуществляемый через память и воображение) привязывает нас к ограниченному промежутку времени, заслоняющему «перспективу» вечности.

Наконец, в качестве последней, четвертой составляющей «системы» Чаадаева (тесно примыкающей к предыдущей) выступает его концепция свободы человека как греха. Будучи в своей сущности единым со всем мировым бытием, человек в то же время оказывается важнейшим дезорганизующим фактором, разрушающим исходное единство мира, приводящим мир через свободу к хаосу и злу. Здесь становится понятным определение христианства как реальной духовной силы в мире: именно эта сила противодействует свободе человека, противодействует хаосу и злу и возвращает мир к цельности и единству. При этом нужно еще раз подчеркнуть важнейший момент в рассуждениях Чаадаева: он полагает, что указанная сила, которая, по всей видимости, тождественна с христианским Богом, не смогла бы осуществить свою цель, если бы человек не имел возможности сделать определенное усилие ей навстречу. Человек должен выбрать христианский идеал жизни, и только в этом случае, отказавшись от своей противобожественной свободы, он соединяется с Богом, и Бог начинает восстановление утраченного совершенства и единства мира, преодолевает хаос и зло. Вне всяких сомнений, здесь обнаруживается своеобразная философская версия гностицизма.

По указанным направлениям и происходит философское развитие у младших современников Чаадаева, определивших совместно с ним лицо русской философии.