Отбор и точка зрения

Отбор элементов и их свойств создает не только историю, но также перцептивную, пространственную, временную, идеологическую и язы­ковую точку зрения, с которой воспринимаются и осмысливаются со­бытия. В чисто нарраториальном изложении имплицитная перспектив­ность истории более или менее ощутима. Рассмотрим поэтому отрывок текста, отличающийся сложной точкой зрения, характерной для пост­реалистической прозы. Это — начало «Скрипки Ротшильда» Чехова:

Городок был маленький, хуже деревни, и жили в нем почта одни только старики, которые умирали так редко, что даже досадно. В больницу же и в тюремный замок гробов требовалось очень мало. Одним словом, дела были скверные (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч. Т. 8. С. 297).

165

Отрывок излагает исходную ситуацию истории. Отбор элементов (городок, старики, больница, тюремный замок, гробы, дела), их пре­дикации (городок — маленький, хуже деревни; старики умирают так редко, что даже досадно; требуется очень мало гробов) и соединение таких разнообразных единиц, выражающее определенное настроение, воплощают пространственную и идеологическую точку зрения героя, гробовщика Якова Иванова, живущего за счет того, что люди умира­ют. Временная точка зрения, с которой предстает таким образом ис­ходная ситуация, соответствует также позиции героя, который выхо­дит на сцену на пороге между предысторией (развернутой позже в его же воспоминаниях) и теми происшествиями (смерть Марфы, заболева­ние Иванова), которые вызывают главное событие новеллы, а именно «прозрение» сурового гробовщика. Но нельзя сказать, что здесь изла­гается ситуация, образуемая самими элементами событий. В непрерыв­ных событиях ситуаций не существует. Ситуация состоит лишь в со­знании того или другого субъекта, осмысливающего действительность, сводящего ее сложность к немногим элементам, создающего ту или иную историю.

Кто же здесь является таким субъектом? На первый взгляд ка­жется, что маленький городок, редко умирающие старики и скверные дела совмещены в сознании Иванова. Но такой ситуации в сознании героя не существует, потому что отобранные элементы являются не объектами актуального восприятия или воспоминания Иванова, кото­рый сам на сцену истории еще не вышел. Мы имеем дело не с несобст­венно-прямой речью, т. е. более или менее нарраториальным изложе­нием актуального содержания сознания персонажа, а с собственно повествованием нарратора, руководствующегося в отборе и оценке элементов точкой зрения героя, который, однако, в настоящий момент истории не является актуально воспринимающим или осмысливающим данные элементы. Хотя отобранные элементы и определяют мыш­ление и расположение духа гробовщика и в принципе могут всплывать в его сознании, все же их отбор из множества фактов его сознания и их совмещение в данную ситуацию произведены не героем, а нарра­тором. Выбирая как раз те, а не другие элементы, нарратор проложил смысловую линию через имеющиеся в событиях бесчисленные факты сознания. Поэтому в смысле, приобретаемом в истории данными эле­ментами, представлена и его, нарратора, смысловая позиция. Эта по-

166

зиция заключается, например, в открытии коммерческих категорий, определяющих мышление и чувствование Иванова.

Разумеется, нарратор мог бы изложить события или чисто наррато­риально, или последовательно персонально, или руководствоваться точкой зрения другого персонажа, например Ротшильда. Но тогда со­бытия были бы профильтрованы и расположены другим образом. От­раженное в цитируемом отрывке «положение дел» не было бы про­явлено. Словом, получилась бы другая история. Неверно было бы полагать, что решение в пользу того или другого нарратора или той или другой точки зрения истории не касается, как полагает Томашев­ский (1925, 145), констатируя, что фабула в сказке «Калиф Аист» при обмене первичного и вторичного нарраторов «осталась бы та же самая».