Типы диегетического нарратора

Повествуемое «я» может в диегесисе присутствовать в разной степе­ни. Женетт (1972, 253—254) допускает только две степени этого при­сутствия, предполагая, что повествователь (вернее — повествуемое «я») не может быть заурядным статистом — повествователь может быть либо главным героем («автодиегетический нарратор», пример: «Жиль Блаз» Лесажа), либо наблюдателем и очевидцем (пример: док­тор Ватсон у Конан-Дойля). Сюзан Лансер (1981, 160), оставаясь в рамках женеттовской терминологии, предложила более детальную схе­му, включающую градацию из пяти степеней участия в диегесисе и со­ответствующих отдалений от «гетеродиегетического», т. е. недиегети­ческого нарратора. Схема эта является не только теоретически прием-

91

лемой, но и практикабельной. Переводя ее женеттовскую термино­логию, мы получаем следующую схему:

1: Непричастный нарратор (не присутствующий в повествуемой истории)

2: Непричастный очевидец

3: Очевидец-протагонист

4: Второстепенный персонаж

5: Один из главных персонажей

6: Главный герой (нарратор-протагонист)

Приведем к типам 2—5 примеры из русской литературы.

Тип 2 — Примером непричастного очевидца будет повествуемое «я» нарратора «Братьев Карамазовых». Анонимный хроникер, который по­вествует о событиях, разыгравшихся тринадцать лет назад в «нашем» уезде, хотя и присутствовал тогда в мире диегесиса, никакого диегети­ческого значения не имеет. Если автору нужна прямая интроспекция в сознание действующих персонажей, то он заменяет ограниченного хро­никера всеведущим и вездесущим недиегетическим нарратором (см. выше с. 66).

Тип 3 — В отличие от анонимного нарратора «Братьев Карамазовых», нарратор в «Бесах» — хроникер Антон Лаврентьевич Г-в, приступив­ший «к описанию недавних и столь странных событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе», — играет некоторую диегетическую роль. Поскольку его главная задача заключается в ре­конструкции своих впечатлений и составлении тех «твердых данных» которые он черпал из общей молвы и из противоречивых свидетельств вторичных нарраторов, акцент сделан не на повествуемом, а на повест­вующем «я». Диегетическое существование этого очевидца-протаго­ниста служит прежде всего мотивировке сложной реконструкции про­исшедшего.

92

Тип 4 — Второстепенный персонаж, выступающий как диегетический нарратор, — имеет двойную форму в главе «Бэла» лермонтовского «Героя нашего времени». Как в первичном рассказе анонимного путе­шественника, так и во вторичном рассказе Максима Максимыча в цент­ре стоит не повествуемое «я», а загадочный Печорин, который в пер­вой главе романа видится как бы через двойную призму.

Тип 5 — Повествуемое «я» как один из главных персонажей, встреча­ется в «Станционном смотрителе» и «Выстреле» Пушкина. Путешест­венник первой повести играет в жизни обоих героев, Вырина и Дуни, несколько двусмысленную роль, поскольку он был дважды «первым». Это из его рук спившийся позднее Вырин получает первый (в рамках повествуемной истории) стакан пунша, да и во второй приезд путе­шественник развязывает ему язык посредством рома. Кроме того, он выступает, опять-таки в диегесисе, как первый соблазнитель, удосто­ившись поцелуя Дуни (или как первый мужчина, будящий в ней соблаз­нительницу). А в «Выстреле» повествуемое «я» играет важную диеге­тическую роль как собеседник обоих дуэлянтов и как человек, в раз­ных жизненных ситуациях проникающийся их представлениями и цен­ностями: если в первой главе неопытный юноша находился под впечат­лением романтичности Сильвио, то пятью годами позже он, повзрослев и остепенившись, испытывает трепет перед богатством графа⁴⁹.

Тип 6 — Повествуемое «я» как главный герой, т. е. собственно авто­биографический нарратор, — представлен в «Подростке» Достоевско­го, где Аркадий Долгорукий — центральная фигура диегесиса.

При всей ее детализированности, эта типология, конечно, всех воз­можных позиций повествуемых «я» исчерпать не может. Куда отнести, например, «Бедную Лизу»? Вплоть до самого конца повесть рассказы­вает сильно выявленный, субъективный, личный, но при этом всеведу­щий, проникающий в самые тайные чувства и мысли своих героев нар­ратор, который участия в истории, разыгравшейся «лет за тридцать пе­ред сим», не принимал. Только в самом конце, когда после смерти Лизы излагается Nachgeschichte, он сообщает, что познакомился с Эрастом за год до его смерти и что Эраст ему «сию историю» рассказал. Итак, нар­ратор входит в диегесис на его крайней периферии. Но эта встреча с

⁴⁹ Ср. подробные анализы: Шмид 1996а, 148, 169.

93

Эрастом, которая служит мотивировке знания нарратора, не делает его, собственно говоря, диегетическим.