1) «Истории-в-себе»,

1) «Истории-в-себе», т. е. истории без точки зрения, не бывает вооб­ще¹⁷. Во внеязыковой действительности существуют не истории, а только безграничный, абсолютно непрерывный континуум собы­тий. Отбор элементов из событий, который дает историю как результат, всегда руководствуется точкой зрения во всех различае­мых пяти планах¹⁸.

2) Перспективация,

2) Перспективация, являющаяся не просто отдельной операцией сре­ди многих других, представляет собой импликат всех операций, ко­торые в предлагаемой модели относятся ко всем трем трансформа­циям. Таким образом, точка зрения образуется при прохождении нарративного материала через три указанные трансформации.

Далее мы рассматриваем названные три трансформации и определя­ем роль, которую при образовании точки зрения играют производящие их операции.

От событий к истории

Повествование — это отбор отдельных элементов (ситуаций, лиц, действий) и некоторых из их свойств. Таким отбором создается исто­рия. В отличие от безграничных событий, история, имея начало и ко­нец и обладая определенным количеством событийных элементов и их характеристик, во всех отношениях ограничена.

Отбор элементов и их свойств в фикциональном повествователь­ном произведении принадлежит нарратору. Автор вручает ему нарра­тивный материал в виде событий, являющихся продуктом своего ав­торского изобретения, но сам автор отбирающей инстанцией не явля­ется. В отличие от выше упомянутых теорий наша модель предусма-

¹⁷ Ср. данное выше, на с. 121, определение точки зрения.

¹⁸ «Реальная история», существование которой постулируется в исследова­ниях «бытового повествования» (Erzählen im Alltag), т. e. «история в собственном смысле слова — происшествия, разыгравшиеся в определенное время в определен­ном месте» (Рэбейн 1980, 66), оказывается чисто умозрительным конструктом.

163

тривает участие нарратора с самого начала нарративных трансформа­ций.

Производя свой отбор, нарратор как бы пролагает сквозь нарратив­ный материал смысловую линию, которая выделяет одни элементы и оставляет другие в стороне. Пролагая такую смысловую линию, нарра­тор руководствуется критерием их релевантности, т. е. значимости, для той конкретной истории, которую он собирается рассказать.

Понятие «смысловая линия», как и противопоставление «события» (Geschehen) — «история» (Geschichte), восходит к работе немецкого философа Георга Зиммеля «Проблема исторического времени» (1916). По Зиммелю, историк должен проложить «идеальную линию» сквозь бесконечное множество «атомов» определенного отрывка ми­ровых событий, чтобы получить такие историографические единицы, как «Семилетняя война» или «Цорндорфская битва». Проложению «идеальной линии» предшествует абстрактное представление о том, что значимо для данной историографической единицы и что нет. Если исторические события отличаются «непрерывностью» (Stetigkeit), то история, по необходимости, является «прерывной» (diskontinuierlich).

Эти заключения философа можно перенести и на фикциональную литературу. Подобно тому, как историк пишет свою собственную ис­торию об определенных событиях, совмещая отдельные элементы из того или другого отрывка непрерывной действительности под общим понятием («Семилетняя война»), так и нарратор создает свою индиви­дуальную историю о повествуемых им событиях¹⁹.

Тут может возникнуть возражение, что в фикциональном произве­дении «событий», собственно, нет. Такой тезис был выдвинут, напри­мер, Д. Кон (1995, 108). Ученая видит «абсолютное различие» между историографическим и фикциональным повествованием, полагая это различие в том, что первое обладает не только «историей» (story) и

¹⁹ Сопоставление нарратора и историографа проводит американский теоретик истории Хейден Уайт (1973), рассматривающий активность историографа как ет­plotment (т. е. «приведение исторических фактов в сюжет»). Создавая этот тер­мин, Уайт ссылается на различение русскими формалистами понятий «фабула» (story) и «сюжет» (plot). Поскольку emplotment основывается на нарративных при­емах (ср., напр., Уайт 1985), Уайт снимает противопоставление фактуальных и фикциональных текстов, что без особого восторга было принято европейской нау­кой (ср. Нюннинг 1995, 129—144).

164

«дискурсом», но и третьим уровнем, «референтной ступенью» (Refe­renzstufe). Против этого следует возразить, что такой референтный уровень существует и в фикциональном повествовании, хотя и не в виде заданной реальной действительности, а в модусе подразумевае­мой фиктивной действительности. События доступны читателю не сами по себе, а лишь как конструкт, как реконструкт, созданный им на основе истории. Кон права с точки зрения генетической, но в генера­тивной, порождающей модели события являются тем референтным уровнем, который логически предшествует всем актам отбора. А ото­бранность элементов ощущается на каждом шагу, прежде всего в тех отрывках, где заметны какие-то лакуны, т. е. неотобранные элементы (о них см. ниже).

Поскольку события — это не что иное, как подразумеваемый ис­ходный материал для отбора, результатом которого является история, они могут быть определены не по отношению к реальному миру — точнее: к господствующим в данном мире категориям, — а только к са­мой подразумевающей их истории. События имеют только ту онтоло­гическую характеристику и те прагматические возможности, которы­ми наделена сама история. Ответы на вопросы, какая онтология осу­ществляется, какие инстанции могут в данном мире выступать как агенты, какие акции в принципе возможны и т. п., дают не события, а история. Поэтому события категориально целиком предопределены подразумевающей их историей.