Заключение

Рис. 2.4 обобщенно представляет историю исследования проблемы мо­тивации. На нем схематично изобра­жены все три направления— теоретико-инстинктивное, теоретико-личностное и теоретико-ассоциативное, а также пять различ­ных линий внутри двух последних направлений. Очерк истории пробле­мы, которому посвящена эта глава, с одной стороны, должен дать читате­лю представление о разнообразии и диапазоне исследований и теорий, которые так или иначе связаны с мотивами и мотивацией. С другой стороны, он может послужить в качестве общей ориентирующей схемы при анализе мотивации, изучение ко­торой началось слишком недавно, чтобы иметь собственную историю. Наиболее удачной попыткой создания такого исторического обзора нам представляется фундаментальная ра­бота Мадсена [К. В. Madsen, 1974].

Последующие главы книги посвяще­ны преимущественно линиям психоло­гии мотивации и когнитивной психоло­гии. Автору всегда приходится отда­вать предпочтение одному в ущерб другому, если только он не собирает­ся писать Handbuch или справочник [как это делается в: С. N. Gofer, М. Н. Appley, 1964; Н. Thomae, 1965]. С нашей точки зрения, более целесо­образно посвятить книгу линии психо­логии мотивации, так как именно в ней плодотворно перекрещиваются традиции психологии личности, когни­тивной психологии и психологии на­учения. Изучая «высшие» человече­ские мотивы, представители психоло­гии мотивации не только пришли к осознанию всех основных проблем мотивации, но и развернули интенсив­ные исследования с целью их реше­ния. В работах этого направления все более прочные позиции завоевывает объяснение поведения как процесса взаимодействия изменчивых ситуаци­онных факторов с относительно по­стоянными личностными характери­стиками.

Глава 4

Ситуационные детерминанты поведения

При объяснении поведения с первого взгляда исходят из личности, что позволяет сконцентрировать внима­ние почти исключительно на индиви­дуальных различиях. При теоретико-личностном подходе классификации мотивационных диспозиций придается первостепенное значение. Ведь толь­ко она выделяет базовые перемен­ные, позволяющие предсказывать ин­дивидуальные различия в поведении. И неважно, как называть такие базо­вые переменные — инстинкты, склон­ности, потребности, влечения или мо­тивы. В любом случае речь идет о диспозициях, счета которых при объ­яснении постоянства поведения в из­меняющихся ситуациях трудно опро­тестовать. Они одновременно призва­ны объяснить, что побуждает и что направляет деятельность. Ситуацион­ные детерминанты лишь актуализуют поведение, а затем им управляет мотивационная диспозиция. Согласно нашему различению мотива и мотива­ции, здесь мы имеем дело с психоло­гией мотивации без мотивации, т. е. с одними лишь мотивами или, в край­нем случае, с обусловленными моти­вами различиями мотивации.

Уже этот пробел указывает на воз­можность другой постановки пробле­мы, при которой основное внимание обращается на ситуационную специ­фичность поведения, а не на индиви­дуальные различия. Как вообще запу­скается последовательность дей­ствий, как она направляется целью, согласуется с требованиями актуаль­ной ситуации и, наконец, приходит к своему завершению? К этим вопро­сам, акцентирующим внимание на де­терминантах конкретного протекания деятельности, на ее функциональных аспектах, обращено объяснение пове­дения со второго взгляда. Указав на активированную в данный момент мотивационную диспозицию и тем более на набор инстинктов, ответить на них нельзя. Вопросы задаются не об об­щем мотиве, а о конкретных мотива­ционных процессах. Дискуссии об ин­стинктах породили протест против диспозиционального объяснения. До­верие к нему было подорвано, осо­бенно в связи с бихевиоризмом. Та­кое объяснение представлялось «ми­стическим», поскольку используемые при этом понятия вряд ли можно было перевести в доступную для эм­пирической проверки форму, и, сле­довательно, столь скороспелые гло­бальные объяснения мешали деталь­ному анализу. В усилиях исследовате­лей возникло смещение на объясне­ние того, что побуждает деятельность и что ею управляет, исследователям хотелось добраться до «фактиче­ских» основ поведения, а не до чего-то весьма общего и трудно изучаемо­го, не до чего-то унаследованного, а до протекающих в организме физи­ологических процессов, которые мож­но зафиксировать. Вот как описывал бунт бихевиористов несколько деся­тилетий спустя Г. Мюррей:

«Во времена расцвета примитивного бихеви­оризма главной мишенью для нападок и крити­ческих выступлений стало господствовавшее тогда понятие «инстинкт». В подсознании аме­риканцев это понятие было как-то связано не только с образом холодного и чопорного бри­танца, размышлениями в тиши кабинета, но еще и с порочным понятием конституциональ­ной обусловленности и его отталкивающим отпрыском — расизмом. Непростительной ошиб­кой Мак-Дауголла было допущение, что вместе с определенными диспозициями человек насле­дует: паттерн бегства вместе со страхом, пат­терн борьбы вместе с гневом, паттерн опека­ющего поведения вместе с жалостью и т. д.

Показав, что большинству инструментальных актов научаются и большинству целевых объ­ектов (специфических ценностей) тоже, соци­альные психологи не стали тратить время на разбирательство дела Мак-Дауголла. С его теорией инстинктов, судя по всему, и так было покончено. Но она тут же воскресла в новой форме и под новым именем — сначала как «влечение», а позднее как «потребность». Это перевоплощение никак не устранявшегося представления о направляющей силе привет­ствовалось некоторыми как провозвестник но­вой, научной, эры в психологии» [Н. Murray, 1951, р. 454 — 455].

В этой главе обсуждаются важней­шие теоретические течения, связан­ные с решительным отходом от диспозициональных категорий и обраще­нием к объяснению поведения, оттал­кивающемуся от ситуации. Центр ин­тересов смещается на поведение в его интраиндивидуальных изменениях во времени, в частности на феномены научения. На ум приходят ассоциатив­ные концепции образования связей между стимулом и реакцией благода­ря накоплению пространственно-временных сочетаний. В какой степе­ни поведение совершается за счет простых стимульно-реактивных свя­зей без участия движущих сил, моти­вации, было главным дискуссионным вопросом в споре между Ахом и Леви-ном. Вопрос о способе связи компо­нентов научения и мотивации остает­ся и по сей день центральной пробле­мой психологов, разрабатывающих пограничные области психологии на­учения и психологии мотивации. Од­нако в 20-е гг. сначала обратились к более подробному изучению движу­щих сил, пытаясь через изучение ис­ходных условий и последующих эф­фектов сделать наблюдаемыми не­наблюдаемые величины «потреб­ность» и «влечение», которые наряду с внешними стимулами определяли поведение как его внутренние ситу­ативные детерминанты. Все это под­готовило почву для теории влечения Халла, отдельные постулаты которой будут рассмотрены здесь в свете эм­пирических подтверждений их обос­нованности. Влечения отчасти схожи со старым пониманием инстинкта, в частности с его энергетической побу­дительной функцией.

Позднейшее постулирование приоб­ретенных производных влечений и трактовка влечения как интенсивного стимула имели целью распространить теорию влечения на поведение, которое непосредственно не выводится из состояний физиологических потребно­стей. Под влиянием психоаналитиче­ской теории бихевиористы стали вы­ходить за пределы экспериментиро­вания с животными на сложные пси­хологические феномены человеческо­го поведения. В первую очередь они занялись феноменами конфликтов, что способствовало плодотворной ин­теграции теории научения, психоана­лиза и теоретико-полевых представ­лений.

Вслед за теорией конфликтов бу­дет рассмотрен вклад, который вне­сли в обсуждение проблемы ситуаци­онной детерминации поведения тра­диции психологии активации и когни­тивной психологии. И если физиоло­гически ориентированные теории ак­тивации развивали психологию влече­ний, то различные когнитивные те­ории доказывали влияние на поведе­ние когнитивной оценки ситуации. В них подчеркивалась роль промежу­точных когнитивных процессов в фе­номенах мотивации. В теоретических подходах к мотивации через когни­тивную оценку ситуации необычайно интенсивные исследования породила теория когнитивного диссонанса.