Ситуационные факторы
Начало анализу ситуационных детерминантов оказания помощи положила монография Латане и Дарли под названием «Неотзывчивый свидетель: почему он не помогает?» (В. Latane, J. M. Darley, 1970]. Остановимся сначала на повседневных ситуациях. К прохожим или пассажирам нью-йоркского метро по разнообразным поводам внезапно обращаются за помощью. Полученные здесь данные очень просты, они сводятся к вычислению процента людей из числа всех, оказавшихся в данной ситуации, которые реагируют на нее действенной помощью. Примером может служить просьба у прохожего небольшой суммы денег. Если человек спрашивает: «Не дадите ли вы мне 25 центов?», то лишь 34% людей удовлетворяют его просьбу. Этот показатель растет, если проситель добавляет свое имя (49%) либо ссылается в качестве причины своей просьбы на необходимость позвонить (64%) или на украденный кошелек (72%).
Этот пример, как и многие другие, показывает, что человек, потенциально являющийся субъектом действия помощи, первым делом должен ближе познакомиться с ситуацией и разобраться в происходящем, т. е. выяснить, нуждается ли кто-либо в помощи, какой характер она должна принять и стоит ли вмешиваться ему лично. Прохожие, о которых шла речь в нашем примере, прежде всего старались уяснить себе мотивацию обратившегося за помощью человека: то ли он просто попрошайничает, считая меня за дурака, то ли ему нужно преодолеть временное затруднение, то ли он незаслуженно оказался в бедственном положении. Сообщаемые просящим дополнительные сведения ограничивают диапазон приписываемых ему потенциальных намерений и увеличивают частоту интерпретации ситуации как бедственного, требующего оказания помощи положения. Соответственно повышается и частота ее предоставления. Остается невыясненным только, почему 34% людей дают деньги даже в неопределенной ситуации (простая просьба о деньгах) и почему 28% людей отказываются удовлетворить просьбу при полной ясности (украденный кошелек). Воспринимают ли ситуацию представители первой группы как требующую помощи (например, «несчастный нищий»), или же они считают просьбу нахальной, но испытывают неловкость или страх при мысли об отказе? Расценивают ли вошедшие во вторую группу люди ситуацию как все еще не требующую помощи, или они считают помощь необходимой, но не могут решиться ее оказать?
Взвешивание затрат и пользы
Для объяснения полученного материала Латане и Дарли привлекли модель «затрат и пользы» [J. W. Thibaut, H. H. Kelley, 1959] (а не модель «ожидаемой ценности»). Они предложили элементарную схему использования этой модели, сводящуюся к вычислению соотношения затрат и пользы действий только помогающего субъекта в случае оказания и неоказания им помощи и сопоставлению между собой полученных значений. Исходя из соображений, навеянных теорией справедливости [J. S. Adams, 1963; Е. Walster, J. A. Piliavin, 1972], и эмпирических данных [см.: J. Schopler, 1967], можно предположить, что на деле оказывающий помощь принимает также в расчет соотношение затрат и пользы для обратившегося за помощью, особенно, вероятно, в тех случаях, когда последствия неоказания помощи были бы слишком существенны. Согласно одному из очевидных следствий модели «затрат и пользы», человек тем менее готов оказать помощь, чем дороже она ему обходится [L. Berkowitz, L. R. Daniels, 1964], т.е. чем выше поставленные на карту ставки.
Для проверки положения о падении с ростом затрат готовности к оказанию помощи Алленом (цит. по: В. Latane, J. M. Darley, 1970] был проведен следующий эксперимент в нью-йоркском метро. Два помощника экспериментатора (П1 и П2) входили в вагон; П1 садился рядом с одним из пассажиров, П2 подходил к ним и, обращаясь сразу к обоим, спрашивал, направляется ли поезд в центр или в пригород. На это П1 всегда давал неверный ответ, после чего фиксировалось, поправлял его пассажир или нет. В двух других экспериментальных ситуациях этой сцене предшествовал небольшой эпизод: П2 спотыкался о ногу П1. В одном случае П1 (дававший затем неверный ответ) реагировал на это сильным раздражением, вплоть до угрозы физического воздействия, в другом — ограничивался сдержанным замечанием. Полученные результаты вполне согласуются с предположением о влиянии затрат. Без предварительного эпизода ложный ответ исправляли 50% пассажиров, при слабом варианте стычки П1 со споткнувшимся П2 их доля уменьшилась до 28%, а когда стычка приобретала угрожающий характер, она составила всего лишь 16%. Очевидно, что в двух последних случаях потенциально готовые оказать помощь пассажиры боялись, что в результате их вмешательства сидящий рядом с ними сосед снова начнет скандалить, причем теперь уже направит свой гнев на них. Одновременно в этом исследовании был зафиксирован другой ситуационный фактор поведения помощи — снятие с себя ответственности. Частота исправления ложного ответа была меньшей, если задававший вопрос человек обращался не к обоим пассажирам одновременно (50%), а лишь к неверно информировавшему его П2 (16%).
Характерной чертой только что описанного эксперимента, как и многих других исследований (в том числе моделирующих действительно бедственные положения), является непосредственная понятность и предсказуемость их результатов «человеком с улицы». Это наглядно продемонстрировали Пеннер, Саммерс, Брукмайр и Дертке [L. A. Pen пег, L. S. Summers, D. A. Brookmire, M. С. Dertke, 1976], использовавшие прием «потерянного доллара». «Потерянная» долларовая банкнота лежала либо в бумажнике (где был также и адрес его владельца), либо в конверте, адресованном в университетскую кассу, либо же просто на полу или на стуле. Доллар мог быть найден в одном из трех различных помещений: (1) в одной из лабораторий своего (психологического) факультета, где нашедший его студент в одиночестве выполнял задание в качестве испытуемого; (2) в помещении чужого факультета, где студент слушал курс по какой-либо вспомогательной дисциплине; (3) в умывальной комнате университетского туалета. Как и следовало ожидать, доллар присваивался тем чаще, чем большей анонимностью характеризовалось место находки (т. е. чем оно дальше находилось от места, где человек был «у себя дома» и где его знали): в умывальной комнате — в 58, на чужом факультете—в 18, у себя на факультете—в 15% случаев (см. рис. 8.1 а). Кроме того, с ростом анонимности доллар все реже возвращался владельцу — соответствующие показатели составляют 18, 35 и 40% (в прочих случаях доллар игнорировался). В то же время независимо от места находки доллар в бумажнике чаще возвращался, чем в конверте, а последний — чаще, чем просто лежащий доллар (и, соответственно, реже присваивался, см. рис. 8.1 в).
Рис. 8.1. Реакция испытуемых на найденный ими доллар в зависимости от: а) места находки и б) особенностей находки (L.A.Penner et al. P. 282)
В исследовании, моделирующем этот эксперимент, испытуемых (каждого отдельно) просили представить себе одну из ситуаций, задаваемых 9-клеточной матрицей условий (например, «доллар в бумажнике в умывальной комнате»), и спрашивали, как, по их мнению, будут действовать в этой ситуации они сами и другие люди. Результаты этого опроса полностью совпали с фактически полученными данными. Испытуемые, принимавшие участие в симулирующем исследовании, должны были также оценить, во-первых, какой вред будет причинен владельцу, во-вторых, насколько сильный риск связан с присвоением доллара и, в-третьих, каковы могут быть причины такого присвоения. Все они единодушно пришли к выводу, что наибольший ущерб будет нанесен владельцу доллара в бумажнике, наименьший — владельцу просто лежащего доллара. Наиболее опасным испытуемые сочли присвоить доллар на своем факультете, в то время как присвоение его в умывальной комнате они оценили как наименее рискованное.