§ 2. Международные договоры и общие принципы

международного права как источники уголовного права

В современном конституционном и уголовном законодательстве зарубежных государств общепризнанным является приоритет норм международного права над внутренним законодательством; во многих странах конституционно оформлено включение норм международного права во внутреннюю правовую систему.

Например, ст. 25 Конституции Германии устанавливает, что «общепризнанные нормы международного права являются составной частью федерального права», а также «они имеют преимущество перед законами и порождают права и обязаннос­ти непосредственно для лиц, проживающих на территории Федерации»¹⁴¹. Согласно ст. 96 Конституции Испании «законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законода­тельства»¹⁴². Аналогичные нормы можно найти в конституциях стран СНГ, Австрии, Албании, Болгарии, Венгрии, Литвы, Парагвая, Португалии, Румынии, Словении, США, Франции, Эстонии и многих других стран.

Несмотря на то что конституции многих государств объявляют ратифициро­ванные международные договоры непосредственной частью национального права и даже признают их приоритет над национальными законами, в сфере уголовного права международные акты могут выступать, как правило, только в виде опосредо­ванных источников, т.е. требуют имплементации в национальное законодательство. Сказанное касается как континентальной, так и англо-американской систем права.

Вообще непосредственное применение многих международно-правовых норм не­возможно уже хотя бы потому, что они сами не содержат конкретных уголовно-пра- вовых санкций. Поэтому обязательная сила и приоритетность ратифицированных международных соглашений заключаются в том, что они создают для национального законодателя обязанности привести свое внутреннее право в соответствие с между­народными нормами.

Таким образом, действующее международное уголовное право определяет содержа­ние и направление развития национального уголовного законодательства, но само не вторгается в его сферу и не подменяет его.

Именно в таком духе законодатель решает вопрос о соотношении международ­ного и национального уголовного права в самих уголовных законах.

Так, в странах СНГ и Монголии УК содержат общую формулу, согласно которой Уго­ловный кодекс основывается на Конституции данного государства и общепризнанных принципах и нормах международного права.

В УК Украины это положение усилено дополнительной нормой (ч. 5 ст. 3): «За­коны Украины об уголовной ответственности должны соответствовать положениям, содержащимся в действующих международных договорах, согласие на обязатель­ность которых предоставлено Верховной Радой Украины»¹⁴³.

В УК КНР (ст. 9) идея опосредованного действия международного уголовного права выражена иначе: «К лицу, совершившему преступление, предусмотренное по­ложениями международного договора, который Китайская Народная Республика заключила или к которому присоединилась, в рамках уголовной компетенции Ки­тайской Народной Республики применяется настоящий Кодекс»¹⁴⁴.

В Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. «О приме­нении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международ­ного права и международных договоров Российской Федерации» (п. 6) указывается: «Международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, по­скольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обес­печить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости определенных преступлений внутренним (национальным) законом (например, Единая конвенция о наркотических средствах 1961 года, Международная конвенция о борьбе с захватом заложников 1979 года, Конвенция о борьбе с незакон­ным захватом воздушных судов 1970 года).

Исходя из статьи 54 и пункта «о» статьи 71 Конституции Российской Федерации, а также статьи 8 УК РФ, уголовной ответственности в Российской Федерации под­лежит лицо, совершившее деяние, содержащее все признаки состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом Российской Федерации.

В связи с этим международно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений, должны применяться судами Российской Федерации в тех случаях, когда норма Уголовного кодекса Российской Федерации прямо устанавли­вает необходимость применения международного договора Российской Федерации (например, статьи 355 и 356 УК РФ)»¹⁴⁵.

Таким образом, в некоторых случаях международные договоры все же выступа­ют непосредственными источниками уголовного права. Прежде всего это происходит тогда, когда сами уголовные кодексы и законы содержат отсылку к нормам междуна­родного права. Например, уголовные кодексы стран СНГ и многих других государств при определении пределов действия уголовного закона в пространстве в нескольких случаях прямо отсылают к международным договорам. То же самое касается статей УК, посвященных экстрадиции.

В современном уголовном законодательстве можно найти и другие случаи, когда сам национальный законодатель предусматривает прямое обращение к международ- но-правовым источникам, видимо, считая невозможным полную инкорпорацию со­ответствующих норм в ткань Уголовного кодекса.

Так, согласно ст. 27 УК Эстонии «Противоправным признается деяние, которое соответствует предусмотренному законом составу виновного деяния и противо­правность которого не исключается настоящим Кодексом, иным законом, между­народной конвенцией или международными обычаями»¹⁴⁶.

Отсылки к международным договорам встречаются и в Особенной части, прежде все­го, при формулировании составов международных преступлений. Так, § 425 УК Словакии устанавливает наказание за преступления против человечности, однако никак не раскры­вает этого понятия, отсылая правоприменителя к ст. 7 Римского статута Международного уголовного суда (где содержится подробный перечень соответствующих деяний)¹⁴⁷.

Конституция Португалии (ст. 29) содержит норму, допускающую определение преступности и наказуемости деяния непосредственно международным правом: «1. Никто не может быть ни осужден за уголовное преступление иначе как на основании закона, вошедшего в силу до совершения деяния, ни подвергнут мере пресечения иначе как в случае, предусмотренном ранее вступившим в силу законом. 2. Изло­женное в предыдущем пункте не препятствует наказанию в рамках, предусмотрен­ных внутренним законодательством, за действия или бездействие, которые в момент их совершения признавались бы преступными согласно общепризнанным нормам международного права»¹⁴⁸.

В настоящем параграфе также следует рассмотреть вопрос о решениях междуна­родных судов как источнике уголовного права.

В последнее время для России особую актуальность приобрела судебная практи­ка Европейского Суда по правам человека, постановления которого публикуются на русском языке в специальном вестнике.

Юридическая природа решений указанного Суда вызывает определенные доктри- нальные разногласия.

По утверждению одного из отечественных ученых, «основное проявление влияния решений Европейского Суда по правам человека для российского уголовного права заключается в их признании в качестве формального источника уголовного права»¹⁴⁹.

Эту позицию разделяет другой специалист, уточняя при этом, что «исходя из понимания Конвенции как первичного источника права, следует отнести реше­ния Европейского Суда по правам человека к категории производных источников

права»¹⁵⁰.

По мнению третьего российского ученого, прецеденты Европейского Суда по правам человека «являются официальным толкованием Европейской конвенции [о правах человека] и, хотя и не могут рассматриваться в качестве источников рос­сийского права, но имеют важнейшее юридическое значение. Игнорирование рос­сийскими законодателями и правоприменителями страсбургского прецедентного права может привести к применению в отношении России международно-право­вых санкций»¹⁵¹.

В вышеуказанном Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. говорится, что применение судами Европейской конвенции «должно осущест­вляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание лю­бого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод». В Постанов­лении неоднократно упоминаются «правовые позиции Европейского Суда по правам человека», которые представляют собой отношение данного Суда к определенным правовым проблемам, закрепленное в его решениях. По сути, это официальный акт толкования норм Европейской конвенции, создающий новые нормы (нормы толко­вательного характера), обязательные для всех судов государств-участников.

Как полагает один из процитированных выше специалистов, то обстоятельство, что, толкуя Конвенцию в рамках конкретного дела, Европейский Суд создает нор­мативные установки в виде своих правовых позиций, дает основание считать реше­ния Суда источниками права — судебными прецедентными, а не актами толкова­ния или применения¹⁵².

Как будет показано далее в настоящей работе, некоторые постановления Евро­пейского Суда по правам человека оказывают существенное влияние на современ­ную уголовно-правовую доктрину и даже могут обусловить изменение отдельных норм национального уголовного законодательства (в частности, это было сделано Англией, Бельгией, Италией, Францией, Швейцарией¹⁵³).

Для стран Латинской Америки аналогом ЕСПЧ является Межамериканский Суд по правам человека (МАСПЧ) — автономный судебный орган, наделенный функция­ми по применению и толкованию Межамериканской конвенции по правам человека, принятой 22 ноября 1969 г. Решения Суда по рассмотренным им делам обязательны для участвующих в рассмотрении сторон и обжалованию не подлежат. По просьбе одной из сторон в деле Суд может дать толкование вынесенного им решения¹⁵⁴. Некоторые решения Межамериканского суда напрямую затрагивают уголовно-правовые нормы. Например, в 2005 году МАСПЧ постановил, что при отсутствии возможности помило­вания приговоренных к смертной казни приговор в исполнение приводить нельзя¹⁵⁵.