Эстетика очищенной земли

Однако, представим себе послевоенные настроения в Германии, год нулевой, представим себе Дрезден, как он выглядел в 45-м году, или Магдебург с его 90%-ми разрушениями, это 90% городской застройки в буквальном смысле стёрто с лица земли. У Зедльмайра есть рассуждения про то, что настоящий, подлинный, тотальный сюрреализм – это именно война, это ковровые бомбометания, кстати, впервые примененные Красной армией, в Выборге, в финскую войну. Лицо земли открыто, явлено в чистом виде, земля, освобождённая от всего человеческого или слишком человеческого, это страшнейший в своей действенности способ обнаружения чистой геометрии, явление до-человеческого, вот она – эта самая земля, измеряй сколько угодно эту самую Гею, потому что английские бомбардировщики старались, как могли. Это, на самом-то деле, не оправдывает, но объясняет этот самый общий духовно-христианский настрой после 45-го года, хотя после [19]65-го года католику уже не принято и не полагается говорить о демонах, после второго Ватиканского собора, всё гораздо более тонко и точно, без этого такого чрезмерно аффектированного пафоса.

Главное надо помнить, что эта геометрия, все эти треугольники, линии, прямые, кривые, всевозможные спирали и прочие всякие вещи, точки, окружности, углы, – всё то, что составляет геометрию, имеет не только иррациональный, но – как раз по этой причине – суггестивный и неподконтрольный характер, иррационально воздействуя на человека. Не случайно, все эти природные стихии увязывались с соответствующими геометрическими телами, и начало геометрии Эвклида – это не слово «начало», ведь употребляется не «архе», а «стойхея». По Эвклиду, речь идёт о стихиях, не «начало геометрии», а «стихия геометрии», и всё стихийное – дорациональное и очень твёрдое, очень правильное, законное и неумолимое в своей законности, но эта законность нечеловеческая. Поэтому и неподвластность этих стихийных сил связана с тем, что они так действуют, потому что по-другому действовать не могут, они несвободны, а человек – существо свободное, так что всякого рода обвинения этой геометрии в нечеловечности, вполне разумны и логичны, ибо это посягательство на свободу человека, который, как человек, действует там, где есть его рациональность, она-то и делает его свободным.

Кроме того, вся эта домиметическая, суггестивно эмоциональная и бессознательная сторона любой визуальности – это свойства, качества, можно сказать, аспекты и измерения плоскости, не просто поверхности. Поверхность – это материальная сторона плоскости, сначала визуальная, казалось, абстрактная величина, но потом она соединяется не просто с тем или иным материалом, веществом и обретает характер поверхности и не просто с материалом, а именно с телесностью, потому что мы о поверхности говорим только там, где есть тактильность, где можно что-то осязать, а там, где осязать руками нельзя, где можно только «ощупывать» взглядом, там есть именно плоскость.

Какие же у этой плоскости геометрические качества, или, скорее функции? Поверхность и соответственно плоскость – это заряженное поле, поэтому оно функционирует, у нее своя именно прагматика, функции центра, функции верха и низа, равно как и отношений правого и левого. Но самое существенное, что плоскость работает как экран, на который проецируется телесность.

Потому что сама по себе эта самая плоскость – это нечто не просто дорациональное, а именно неуловимое, непознаваемое, и человек сразу же пытается перебороть, пересилить, усвоить, освоить, подчинить себе эту дорациональную, недоступную неопределённость плоскости, проецируя на неё бессознательно свойства своей телесности, организацию своего тела. Так что всё то, с чем имеет дело человек, состоит из двух слоёв – из этого первозданного слоя-фона, на котором располагается всякого рода фигуративность, возникающая на этой дорациональной плоскости благодаря механизму проекции, причем переносится не только структура тела, но и всё, что это тело наполняет, даже забытые чувства и утерянные представления. Плоскость – это и архив, а может быть – и склад…