Онтология социальная -

учение о бытии общества. В современной интерпретации — учение о бытии общества, включающее учение о человеке, о человеческих индивидах, взаимообусловленных в их самореализации. Вопрос о месте и значении человеческих индивидов в структурах социального бытия вырастает по мере того, как само социальное бытие начинает все более трактоваться в качестве процесса, в формах его воспроизведения и обновления, в формах, сочетающих различным образом его воспроизводство и изменение. Говоря традиционным философским языком, значение человеческих индивидов в социальном бытии (соответственно — в тех онтологических схемах, которые его описывают) возрастает по мере того, как социальное бытие предстает как становление. В этом плане взаимосвязанное бытие людей оказывается фундаментальным слоем бытия, а различные сочетания индивидного бытия людей обнаруживают значение “ядерных” сил и структур социального процесса. О. с. является своего рода теорией — или системой схем, — отображающей динамику и структуру социального процесса, конкретные формы его реализации в деятельности людей в различных ее комбинациях.

О. с. выстраивается в ходе обобщений человеческого опыта, преломившегося в знании, добываемом социально-гуманитарными дисциплинами, выразившегося в осознании людьми проблемности их повседневной практики. О. с., таким образом, не постулируется — как это было в традиционной философии, — но “выводится” из различных форм социального опыта, вырабатывается в ходе осмысления разнообразных человеческих проблем. Она как бы дает “стоп-кадр”, обобщенный образ социального бытия и в этом качестве может служить системой ориентиров, т. е. мировоззрением (см. “Социальная философия”), В. Е. Кемеров

ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ (от лат. operatic — действие) — одно из направлений в современной философии и психологии,

==609

 

ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ

согласно которому содержание какого-либо познавательного образа обусловлено не столько сопряженным с ним объектом, сколько способами (схемами) действия субъекта с объектом, системой практических или умственных операций. Общая идея О. была предугадана И. Кантом: “В действительности в основе наших чувственных понятий лежат не образы предметов, а схемы... прежде всего благодаря схеме и сообразно ей становятся возможными образы...” (Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Со"ч. М., 1964. Т. 3., с. 223). Аналогичный тезис был положен в 1920 г. английским физиком Н. Кэмпбеллом в основу его операционалистической концепции. С появлением в 1927 г. книги американского физика и философа П. У. Бриджмена “Логика современной физики”, в которой было систематически развито допущение, что научное понятие синонимично соответствующему множеству измерительных операций, О. превращается в отдельное течение в рамках философии науки. Вначале Бриджмен требовал определять понятия физики не через другие абстракции, а в конвенциональных терминах операций опыта. Проанализировав способы определения А. Эйнштейном основных понятий специальной теории относительности, Бриджмен предположил, что научные революции происходят по причине пересмотра учеными общепринятых фундаментальных способов измерения. Например, измерение пространства только при помощи некоторой эталонной линейки способствует утверждению ньютонианской концепции пространства как субстанции. Если же различающиеся инерциальные системы измерять иначе — каждую из них снабдить своей линейкой и собственными часами и синхронизировать ход разобщенных часов световым сигналом, — то такая процедура свернется в принцип относительности. Конкуренция научных школ объясняется тем, что при изучении сходных объектов различающимися экспериментальными методами необходимо формируются противоречащие друг другу понятия этих объектов.

Впоследствии под влиянием критики Бриджмен был вынужден ослабить требования к понятиям непременно определяться в терминах измерения и внешней деятельности. Так, в книге “Размышления физика” (1955 г.) он признал, что а) полноценное научное понятие может быть образовано как суммой физических (практических) схем действия, так и группой умственных операций, подобных операции счета; б) операциональные определения понятий могут не зависеть от конвенций ученых; в) полное содержание понятия несводимо к сумме свернутых операций любого рода и, возможно, включает в себя также “неоперационное значение”. Вместе с тем Бриджмен оставался верным духу индивидуализма в трактовке свойств операции и природы научной деятельности. По его мнению, любая реальная операция уникальна и сугубо лична; науки как таковой не существует, а есть “моя наука” и “твоя наука”, подобно тому как есть “моя зубная боль” и “твоя зубная боль”. “Я не солипсист, — оправдывался Бриджмен, — ...но я не вижу иного пути, как смотреть на мир из себя как из центра этого мира” (Bridgman P. W. Reflections of a Physicist. N.Y, 1955. P. 114). Сколько ученых, столько и наук, и нет никакой возможности одному ученому договориться с другим ученым. Сколь бы эксцентричным ни казалось это заявление Бриджмена, оно обернулось полезным противовесом ряду следствий из психологической теории интериоризации, сложившейся на основе О., — например, тенденции устранять из психологии проблему индивида и стандартизировать психику (души) людей.

О. Бриджмена послужил отправной точкой для формирования психологических концепций Ж. Пиаже, школы Л. С. Выготского и школы Дж. Брунера, согласно которым психический образ возникает как продукт интериоризации (свертывания и овнутривания) внешних предметных действий. Вначале понятием интериоризации охватывалась только сфера логического мышления детей, а затем в работах А. В. Запорожца, А. Н.

==610

 

ОПЕРАЦИОНАЛИЗМ

Деонтьева, П. Я. Гальперина, В. П. Зинченко, В. В. Давыдова, Р. Л. Грегори, Д. Гибсона и др. этим понятием стало объясняться происхождение образов восприятия и чувственных представлений; предметом теории интериоризации стал психический образ “вообще”, и О. вышел за узкие рамки философии науки. Получив развитие в форме особого направления в психологии, основная идея О. обрела ощутимое практическое подтверждение, оказалась полезной в педагогике, реализовалась в методике социализации слепоглухонемых детей. На этой идее основано выправление неправильно сформировавшихся психических функций. П. Я. Гальперин полагает, что развитие психических функций всегда начинается с формирования соответствующих внешних действий, и если впоследствии окажется, что какая-нибудь функция не сформировалась достаточным образом или сформировалась неправильно, то выправление ее должно начинаться с экстериоризации, т. е. с возвращения к ее исходной внешней предметной форме и далее методически проходить все надлежащие этапы. Психологи (например, В. В. Давыдов) обнаружили, что структура операции неоднородна: из технологической стороны операции обычно интериоризируются логические формы, а из стороны, обусловленной конкретными обстоятельствами действования, — чувственные образы. Учет этого открытия позволил усовершенствовать методику формирования понятий у школьников, преодолевать сенсуалистическую методологию в педагогике.

О. по-новому высветил старую проблему И. Канта относительно того, что субъект познает в объекте свои же собственные определения. По Бриджмену, эта проблема звучит так: как продукт взаимодействия субъекта и объекта операция не похожа на объект и не сводится к содержанию объекта; если наши действия с вещами не похожи на сами вещи, а понятия о мире конституируются суммами операций, то может ли существовать истинное соответствие знания действительности? К примеру, операция взвешива

ния тела на пружинных весах ^Β? “похожа” на некую сущность грав онного поля. Мы почти ничего н о сущности гравитации, хотя У^® ^.„ми рационно определять вес тела де⁰" разных способов. Проблему ^ис.   очень трудно решать внутри опер   ^ нального подхода; О. имеет тенде" субъективному идеализму, агности  ^ и солипсизму; гносеологическая хэР ристика в генезисе психического к познавательное отношение к ^вне     миру во многом утрачивается в"У ?

системы О.                    „?ιμη Ξ. в форме теории интериоризации

сталкивается также со следую"^¹¹ Ρ αлемой. Внешние предметы, с котор мы действуем, а также орул^ ^'вы операции с ними примерно ^oдинa,,„,^ для всех людей, поэтому интериориз практических действий должна "^ы · водить к одинаковости содержа¹¹¹¹" альных образов вещей и процессов У нормально социализованных люде · это противоречит представительны

лирическим данным; например. ^и дования Б. М. Тепловым музыкальна

деятельности людей показали, ^чт деятельность осуществляется ^каж-

индивидом совершенно нб"⁰®⁷⁰?¹¹,!^нет двух одинаковых переживани о

го и того же музыкального текста. ли психика индивидов стандартна. ло похоже, что границы индивиду    ^ го творчества строго очерчены ? опытом человечества — но именн ким выводам ведет теория интери Р

ции, перенося акцент на ^Iί'/^^wчtloпer)общезначимость операционного

жания психических образов.         О Начиная с 70-х гг. отношение к. ^

со стороны отечественных ?¹¹''¹⁰⁰) на сменило свой знак с отрицательн

положительный. Было осознано ид родство между положением К. I^P практике как основе познания И в дом Бриджмена на операцию как г нятия. Ряд советских философов ( Бранский, И. В. Бычко, Д. В. Г¹¹¹'⁰., ров, В. С. Степин и др.) попытались pd^

решить проблемы, с которыми ^(;толк ся О., рассматривая операцию не сто

==611

 

 

ОПИСАНИЕ

ко как пропасть между человеком и миром, сколько как мост, соединяющий деятеля с вещами-в-себе. Предпринимался анализ соотношения предметного и операционного значений познавательного образа. В. С. Степин предложил выявлять предметное значение научной теории путем проецирования ее на научную картину мира, но этим критерием не удается ясно различить “предметное” и “операционное”. Более эффективен, вероятно, “инвариантный подход”: если объект преобразуется независимыми группами операций, а в содержании образа создается инвариант, независимый от специфики операций, то такой инвариант можно назвать аналогом предметного значения знания.

Д. В. Пивоваров

ОПИСАНИЕ. Существует три возможных способа мысленного постижения действительности. Это — каузальный, феноменологический и “бытийственный”. В первом способе вещь объясняется с процессуальной стороны, т. е. с причинно-следственной т. зр. В этом отношении вещь видится в качестве посредника (звена в цепи), но не в качестве чего-то самодовлеющего. Феноменологический способ О. предполагает осмысление вещи внутри себя самой как структуры и формы. И, наконец, третий, “бытийственный”, способ требует предельно “объективного”, независимого от субъекта охвата вещи, включающего всю совокупность “энергий” и “сил”, явивших ее к бытию. Господство того или иного способа постижения действительности характеризует то или иное жизнеотношение в определенную культурноисторическую эпоху. Так, новоевропейская “научность”, в противоположность античной, в особенности на стадии своего становления, принципиально основывалась на решающем перевесе наблюдения каузальных связей. В центре был поставлен эксперимент, ориентированный не на образ, а на эффект, на познание причины из “причиненного” следствия. Именно эта эпоха проводит экспансию объяснительного метода, как подведения

особенного под всеобщее, во все виды человеческого знания, обесценивая способ О., под которым оно видит лишь схватывание единичного. Дело существенно меняется по мере углубления методов исследования в области исторических, феноменологических, герменевтических, лингвистических и т. п. наук. Картезианский идеал науки как системного знания о всеобщих законах, допускающих математическое выражение, был ориентирован на точное естествознание и составил основание для наук объясняющих. Дж. Вико стремится утвердить другой фундамент для познания, заявляя, что исторический мир, создаваемый человеком, является более доступным для выявления “первых причин”, чем мир природы. Различие “наук о духе” и “наук о природе” резко ставится в неокантианстве: Виндельбанд противопоставляет номотетические науки и идиографические. Их различие объясняется противоположностью методов: естествознание генерализует, подводя факты под всеобщие законы; “науки о культуре” — индивидуализируют. Герменевтическое обоснование специфики “наук о духе” как наук понимающих, ориентированных на истолкование особенностей и внутреннего смысла культурных традиций и текстов, имело место в работах В. фон Гумбольдта, Дройзена, Дильтея.

Метод О. обнаружил свои перспективы в феноменологии Э. Гуссерля. Он подразумевал обращение не к чувственному и опытному видению вещи, а ее интенциональному представлению. Описать воспринятое как таковое в феноменологическом аспекте — это значит на данном экземпляре, например, воспринятом доме, проследить различные дескриптивные измерения, которые принадлежат к каждой ноэме, включая ее онтический состав и все, находящиеся вне опыта признаки дома, предуказанные “горизонтным сознанием”. Феноменологический метод состоит в О. сущности “себя-показывающего”. Согласно герменевтике, эти сущности предпосланы как нечто понимаемое, но до их “направленного видения” они находятся в скрытом

==612

 

ОПИСАНИЕ

состоянии и поэтому требуют своего истолкования. М. Хайдеггером было показано, что т. н. точные науки также зиждятся на невысказанной онтологии. Хайдеггер различал анализ и аналитику. Первый касается оптической области (отношений вещей сущего), второй — онтологической области (экзистенциальных отношений). Анализу присуще обращение к причине, породившей предмет, т. е. он включает расчленение его на составляющие и их каузальное объяснение. Аналитика ставит себе в задачи в некоей связности описывать показывающиеся экзистенциальные общественно-исторические и индивидуальные существования. Но в естественных науках, опирающихся на анализ, в действительности не существует некоего объективного содержания. Ибо то, что в классической физике зовется природой, обозначается как равномерная прямолинейная связность движения точек массы. Благодаря этому допущению, произведенному человеком, природа представляется через свою законосообразность и становится предметом для возможных исчислений и предсказаний всех процессов. Кроме того, в качестве объективного критерия наука выдвигает эксперимент. Однако предмет в нем исследуется через заранее определяющую природу теорию. А это означает, что через фактический итог эксперимента подтверждается правильность теоретического высказывания. “Объективная чистота” эксперимента и факта оказывается несбыточным раем для естественных наук, а анализ экзистенциально-онтологически укорененным в аналитике.

В лингвистике переход на описательную модель был ознаменован открытием произвольного характера связи между означающим и означаемым в знаке и еще более определенно — между знаком и обозначаемым им объектом. Представление о несвободе говорящего “перед лиВДм знака”, составные части которого — означаемое, означающее, объект — связаны беспрекословной волей социального закона, сменилось представлением о свободе говорящего, в силах которого — в известных пределах — изменять эти

связи. Отходом от “естественности” связи между означающим и означаемым одновременно отвергалась “естественность” и “единственность” логики жизни и поведения человека, что открывало простор для их теоретического моделирования. Знак перестал казаться выражением реальности, а выступил, скорее, в роли ее означающего начала.

Значительным вкладом в развитие принципов О. явилась “теория дескрипций” Б. Рассела. Под дескрипциями (описаниями) он понимал специфические конструкции в естественных и логических языках, выполняющие ту же роль, что и называние собственным именем. Т. е. дескрипция — это способ языковой индивидуации объектов. В естественных языках аналогами дескрипции являются артикли — соответственно определенный (определенные дескрипции) и неопределенный (неопределенные дескрипции). В логических языках дескрипции вводятся специальными операторами дескрипции или предикатными формулами, включающими функциональные символы и символ тождества (равенства). Рассел предложил различать два объекта: 1) имя, являющееся простым символом, прямо обозначающим индивидный объект, который и составляет значение имени, существующее само по себе и не зависящее от других слов; 2) дескрипцию, состоящую из нескольких слов с фиксированными значениями, из которых создается то, что может быть принято за “значение” дескрипции. Оказалось, что суждение, содержащее дескрипцию, не тождественно суждению, в котором дескрипция заменена именем, даже если это последнее именует тот же объект, который дескрипция описывает. В этом случае чаще всего имена фигурируют в функции дескрипции: индивид ими не именуется, а описывается как носитель соответствующего имени. Когда имя употреблено по назначению, т. е. только для указания на предмет речи, оно не является частью ни утверждаемого нами факта, ни лжи, если наше утверждение окажется ошибочным, — оно не больше чем элемент той системы симво-

==613

 

ОПРЕДЕЛЕНИЕ, или ДЕФИНИЦИЯ

лов, которой мы пользуемся, чтобы выразить мысль. Рассел считает, что в любом знании, выраженном словами, не могут фигурировать никакие имена в строгом смысле этого термина, и то, что кажется именем, на самом деле является дескрипцией. Рассел различал О. и “знакомство”, полагая, что первое никогда не может быть полным, тогда как второе дает нам нечто большее, чем О.

Л. Витгенштейн возражал, полагая, что “высказывание” утверждает все, что следует из него. “То, что ищут в пространстве (“пространство” в этом смысле означает все, в чем должны быть уверены для того, чтобы быть в состоянии задать вопрос. — Авт.), должно полностью поддаваться описанию: описание должно быть в состоянии дать мне все, что я последовательно обнаруживаю” (Витгенштейн Л. Лекции: Кембридж 1930 — 1932 // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993, с. 289). Согласно Витгенштейну, естественный язык является источником образования “форм жизни”, под которыми он понимал формы социокультурного общения (включая и экстралингвистический компонент). “Формы жизни” у Витгенштейна, соответствующие “жизненным мирам” Гуссерля, подчинены не правилам синтеза сознания, а правилам грамматики языковых игр. “Формы жизни” принципиально замкнуты и не могут быть подвержены объяснению, поскольку их внутренние связи носят характер конвенций и они не являются обозначением фактов действительности, с которыми имеет дело естествознание. Впрочем, и наука также является одной из “форм жизни”. “Формы жизни” могут лишь “показываться”, и понимать значение слов, заключенных в них, означает умение описывать употребление этих слов, т. е. описывать те совместные действия, в которых участвуют носители языка.

Наиболее продуктивными в научном отношении можно считать попытки, преодолевающие противопоставление “описательного” и “объяснительного” подходов, которые делались в направлении релятивизации номотетики и идиографии

и признании их дополнительности (концепция “идеальных типов” М. Вебера); в направлении приведения духа и природы к единым трансцендентально-феноменологическим основаниям (Гуссерль); в направлении экзистенциально-онтологической интерпретации “понимания”, по отношению к которому “объяснение” выступает как один из моментов (Хайде.тер); в направлении универсализации герменевтики (Г. Гадамер); в направлении рассмотрения их как двух аспектов понимания (П. Рикер); выявления диалогического, гуманитарного контекста всякой науки.

Итак, О. предполагает: 1) осмысление объекта, исходящее из его индивидных особенностей; 2) объект О. не может быть окончательно заранее дан, а формируется в ходе О.; 3) в О. мир типизируется прежде всего не в форме предикатов, и даже не в форме событий в “чистом виде”, а в форме индивидов, т. е. событие приобретает обобщенную форму, приурочиваясь к какому-либо лицу; 4) О., с эпистемологической т. зр., обязательно должно включать момент объяснения.

С. А. Азареико

ОПРЕДЕЛЕНИЕ, или ДЕФИНИЦИЯ (от лат. difinitio) — логическая операция раскрытия содержания понятия. О. понятия, т. е. обнаружение его предела (границы), связано с нахождением существенных свойств предметов, отображаемых данным понятием. Структурно О. представляет собой суждение, связывающее два понятия: термин, обозначающий и выражающий понятие, которое получает О., — definiendum (Dfd), и термин, обозначающий и выражающий понятие, посредством которого производят О., — definiens (Dfn).

О. является важным элементом и содержательных, и формализованных теорий, а потому, как предмет исследовательского внимания, всегда обращало на себя внимание не только в структуре логических и лингвистических разработок, но и в более широком философском контексте. Начало разработки темы О.

==614

 

ОПЫТ

восходит к трактату Демокрита “О логике, или Каноны”, дефиниция — это один из'сократических методов.

Основной логический метод О. понятия — это О. через ближайший род и видовое отличие, хорошо известное уже Платону и получившее точную формулировку у Аристотеля. Особым видом такого О. является генетическое О. В зависимости от того, что в понятии подлежит О. — предметная сторона (экстенсионал) или значение термина (интенсионал), все О. делятся на реальные и номинальные О. соответственно. О. может быть дано как в рассмотренной выше, т. е. явной, так и в неявной (контекстуальной) форме. Известны также остенсивные О. (прямое указание), операциональные О., синтаксические О., непредикативные О., О. через абстракцию и др. В традиционной логике, начиная с Аристотеля, находят свою формулировку следующие правила О.: соразмерности (definiendum и definiens должны совпадать по объему и быть взаимозаменяемы), ясности и однозначности (О. не может содержать непонятные (неопределенные) термины, быть двусмысленным), запрета порочного круга (О. должно быть нетавтологичным), запрета отрицания (О. не должно заключать в себе отрицания). Однако эти правила О. принимаются современной логикой лишь как предварительное и отнюдь не лишенное проблем знание о характере О.

Известны методы, дополняющие О.: указание, объяснение, описание, характеристика, сравнение, различение и др., к которым прибегают, когда поиск существенных свойств или невозможен, или затруднен, или же в нем вообще нет никакой необходимости.

А. Г. Кислое

ОПЫТ (от греч. ?μπειρία) — ξдно из наиболее традиционных понятий философии. Своими корнями оно восходит к античной философии, находит своеобразное выражение в споре номиналистов и реалистов, составляет основу эмпиризма и рационализма нового времени, по

лучает развитие в немецкой классической философии, в “философии жизни”, в марксизме, позитивизме, нео- и постпозитивизме, экзистенциализме, герменевтике и в др. философских течениях. Вместе с тем, как справедливо замечал Х.-Г. Гадамер, понятие “опыта относится... как бы парадоксально это ни звучало, — к числу наименее ясных понятий, какими мы располагаем” (Гадамер Г.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988, с. 409).

Наиболее явно установлена связь О. со знанием, в частности — с чувственным постижением мира, с наблюдениями, получаемыми в процессе жизни в повседневном бытии людей. Анаксагор видел отличие человека от животных в “эмпейрии”, “мнемэ”, “софии” и “технэ”. Парменид выделял три пути постижения Единого (бытия): 1) путь абсолютной истины; 2) путь изменчивых мнений, ошибок и фальши; 3) путь мнений, достойных похвалы или, иначе, “приемлемых видимостей”. Абсолютная истина, или София, т. е. высшая мудрость, не сводится к изменчиво видимому, чувственно данному. Сфера чувственно данного — это кажимости, которые скрывает единство бытия; к Единому приводит мысль. Но в меняющемся мире можно обнаружить порядок, закономерности и именно такие “приемлемые видимости” оказываются базой восхождения к высшей истине.

Истина связывалась либо с Божественным откровением, либо с припоминанием пребывания души в мире идейсущностей, либо с умозрением, с интеллигибельностью. А О. отождествляется с житейским, повседневным знанием, получаемым непосредственно в процессе индивидуального проживания. Будучи выражением житейского, повседневного, О. связывается с мнениями, с верованиями, с чувственно-наблюдаемым, т. е. с человеческим и изменчивым, а не с Божественным, вечным, неизменным. Поскольку О. соединяется с житейским, с повседневной жизнью людей, то его трудно теоретически прояснить и однозначно определить. Он амбивалентен и

==615

 

опыт

парадоксален, как сама повседневность. В повседневности, обыденности существуют, пересекаются, дополняют и одновременно перечеркивают друг друга истины и заблуждения, существенное и несущественное, типическое и принципиально атипичное, социальное и индивидуальное, временное и вечное, устойчивое и преходящее, имманентное и трансцендентное. Повседневность ускользает из рамок определенности и описания, оказывается неуловимым, незначительным, ближайшим, будничным, заурядным, в котором коренятся истоки значимого, исключительного, неожиданного.

О. понимается как непосредственноданное знание повседневного. Его считают темным, непроясненным знанием, сырым материалом, который следует просеять, отделив видимости, заблуждения, выдумки от истины. Тем не менее опытное знание — сфера предрассудков, т. е. того, что держит наше сознание, разум в плену, ставит ему пределы. Надо осознать эти предрассудки и осознать себя, чтобы идти к истине.

Не случайно Сократ обращается именно к человеку, призывает познать самого себя. Он традиционно связывает высшую истину с божественной мудростью. Но есть и человеческая мудрость. Она заключается в том, чтобы отказаться от расхожих мнений, выйти из-под власти предрассудков. Приведение в замешательство, ирония, майэвтика в рамках диалектики заставляют человека подвести итог жизни, отдать себе отчет в достоверности или недостоверности повседневного, опытного непроясненного знания. Надо просветить светом разума и нравственности свой О., подтолкнуть душу к рождению истины. Он зовет отказаться от “эмпейрии” — темного знания, предрассудков и кажимости. Но отказ этот раскрывает новую грань О. — О. переживания, нравственного очищения души на пути к истине, к откровению.

Эту же традицию продолжает и углубляет Платон. Истина, по его мнению, относится к сверхчувственному миру идей-сущностей, где когда-то пребывала душа. Чтобы вспомнить истину, душа

должна очиститься, чему и способствует майэвтика. О. души, ее память, изначальная интуиция правды-истины в душе — залог знания. Поскольку чувственный мир не отрезан от сверхчувственного, а является его бледной копией, то и в нем есть возможность выявить из знаний-верований нечто устойчивое, повторяющееся. .Поиски конечных причин приводят к науке “эпистеме”. Появляется род опосредованного промежуточного знания — “дианойа” (ее мы находим в геометрии, где используются визуальные идеи). Высшая истина — мудрость или знание — гнозис предполагают не опытно-данное, а чистое интеллигибельное созерцание сущности. Но, чтобы прийти к истине, нужен катарсис, моральное очищение, т. е. О. переживания. Очищение души, помощь в ее прояснении предполагает как рациональное, логическое восхождение, так и алогический путь любви. Лестница любви — мост, соединявший мир феноменальный и мир сверхчувственных сущностей: от стремления обладать прекрасным телом и найти бессмертие в роде происходит переход к желанию обладать прекрасной душой (приверженность искусству, закону, справедливости, науке) и обрести бессмертие в творчестве, и, наконец, обретается стремление к сияющей Красоте и к Истине самой по себе, к обретению бессмертия в Абсолюте. Платон пытается соединить миф (доверчивое, житейское, алогичное) и логос воедино, чтобы душа припомнила и выявила истину.

О. — всегда свой собственный, нельзя учиться на чужом О. Это и свои заблуждения, и свое их преодоление, свое переживание, работа своей души.

О. не совпадает с хаотичностью разрозненных чувственных впечатлений и отдельных жизненных актов. Он включает в себя память (“эмпейриа” соединяется с “мнемэ”). Именно память позволяет сохранять важные восприятия, сочленяет их в определенной последовательности, выявляет общее, упорядочивает жизненные акты в собственную биографию, жизненную историю. О. становится основой самоидентификации, “своего соб

==616

 

опыт

ственного”. Я есть то, что я пережил, испытал. Целостность “своего жизненного процесса” связана с выявлением, осмыслением результатов жизни, с выводами, которые человек делает и на которые ориентируется в дальнейшем. О. дает установки для дальнейшего О., для жизненного процесса.

Парадокс О. заключается в соединении повторения (замкнутости) и принципиальной открытости. На О. человек убеждается в действенности навыков и выводов, О. их подтверждает. Тем самым, О. выявляет типическое, замыкает в схему, в стереотипы, в нормы. Еще Аристотель понял то, что над О. никто не властен, многие наблюдения упорядочиваются в нем “само собой”. Отдельные наблюдения, уникальные жизненные ситуации связываются воедино, образуя целостность индивидуальной жизни. О. стремится к подтверждению, если же подтверждения нет, то О. становится другим. Типизируя, обобщая, подтверждая известное, О. замыкает человеческую жизнь в схему. Но он же и опровергает любую схему и догму, преодолевает любую типизацию. О. — принципиальная открытость иному, неожиданному, незнаемому. “Опытный человек предстает перед нами как принципиально адогматический человек, который именно потому, что он столь многое испытал и на опыте столь многому научился, обладает особенной способностью приобретать новый опыт и учиться на этом опыте. Диалектика опыта получает свое итоговое завершение не в каком-то итоговом знании, но в той открытости для опыта, которая возникает благодаря самому опыту” (Гадамер Х.-Г. Истина и метод, с. 419). Главное, что обретается в опыте — готовность к обновлению, к изменению, к встрече с “иным”, которое становится “своим”. О. переживания, ошибок, страданий, разбитых надежд приводит к осознанию своих граииц и одновременно к открытости конечного человеческого существа сфере всеобщего, универсального. Открытость "ч знание того, что можно ошибиться, лриводят к поискам истины через ее

личностное постижение на основе собственного О.

О. — не только нравственное испытание, он испытывает “на прочность” наши умения. О. практичен. Он усмиряет фантазии, привязывает разум к действительности. Именно на это качество О., наряду с его способностью упорядочивать случайные чувственные акты, выявлять последовательности и закономерности, обращали внимание представители эмпиризма в споре с рационалистами. И те и другие искали метод познания, который бы гарантировал истинное знание. А на основе знания следовало изменить мир, подчинить его своим практическим разумным действиям, заставить природу служить себе.

Ф. Бэкон, выразитель эмпиризма, стремится с помощью О. подняться над случайностью и беспорядочностью множества восприятий и мнений. О. должен стать искусным руководителем духа и разума. Разум может воспарить над действительностью, сделать поспешные и спекулятивные выводы. Надо “привязать разум к земле”, заставить его сознательно варьировать и сталкивать между собой по-видимости далеко отстоящие друг от друга случаи и постепенно, путем индукции (т. е. выведений из частностей общего) идти к истине. “Все знания из опыта” — таков девиз эмпиризма.

О. из жизненного превращается в научный. Появляется эксперимент как особая форма научного О. В эксперименте жизнь соединяется с разумом. И. Ньютон сумел заложить основы классической науки, т. к. соединил физику с математикой. Он выявил “научный факт” в качестве фундамента науки. “Научный факт” — не сколок действительности, а “кентавр” чувственных восприятий и идеальной разумной схемы. Разнообразие внешних восприятий просеяно через рациональную рефлексию, через установки, особым образом организованное наблюдение. В результате появился идеальный объект: “идеальный газ”, “физическое тело”, “сила”, “масса”, “работа” и т. п. понятия классической науки. Не будь таких схематизированных объектов,

==617

опыт

не развилась бы возможность повторения, воспроизводства эксперимента, ибо всякий раз было бы что-то иное, хоть немного, но отличное от предыдущего. Не было бы и интерсубъективности научных выводов.

Рационалисты, в частности Декарт, несмотря на утверждение, что “все знания из разума”, основываются на интеллектуальной интуиции, но не отрицают и роли О. и эксперимента. Декартова дедукция (подтверждение общей аксиомы частностями), как и Бэконова индукция, совмещают жизненный мир — сферу внешних восприятий — и рациональную схему и установку.

И рационалисты и эмпирики стремились к истине. Поиск истины осложнялся делением мира на субъект и объект, на Я и не-Я. О. понимался как воздействие внешнего мира (объекта, не-Я) на познающего субъекта (Я). Знание превращалось либо в копию мира, либо в состояние сознания познающего субъекта.

Сведение О. к чувствам, к восприятиям породило как механический материализм сенсуалистического типа, так и субъективный идеализм. О., бывший спасительным противовесом абстрактной спекулятивности разума, связывающий истину с “естиной” (с тем, что есть в действительности), стал отождествляться со сферой сознания.

Кантово принципиальное противопоставление “вещи в себе” (сущности) и “вещи для нас” (явления) уже исключают вопрос об истине. Сфера О. и эксперимента — явления, а не действительность сама по себе. Наука дает описания, в истинности которых нельзя быть уверенным.

В дальнейшем нарастает осознание того, что наука представляет особую реальность, как ее позже назвал К. Поппер, “третий мир” (мир научных фактов, теорий, идей), и ее нельзя сводить к действительности.

Научная картина мира — одно из возможных описаний действительности, принимаемых сообществом, а не сама действительность. Мы не можем проникнуть за сферу научного О., за ощущения

и восприятия, за сферу сознания. Переживание — база О., — стало пониматься в качестве факта и акта сознания, свелось к образу, чувству, эмоции.

От разорванности мира на субъект и объект, внутреннее и внешнее, психическое и физическое, на идеализм и материализм не спасла и “принципиальная координация” эмпириокритиков Э. Маха, Авенариуса и др. философствующих естествоиспытателей. Они рассматривали мир с “точки зрения опыта” и с тех же позиций критиковали оппозицию материализма и идеализма. Именно они четко поняли, что “нет субъекта без объекта, как нет и объекта без субъекта”, что “психическое” имеет “физическое” в качестве своего “противочлена”. Но фактически они не выходили за рамки чувственного, психического, представленного в эксперименте, в О., пользуясь принципом “экономии мышления”, отказывались от “удвоения” реальности.

Необходимо было найти выход из этой “смуты ума”, соединить бездушное вещество и бесплотную идею (бесплотное восприятие) в чем-то третьем. Этим третьим является сама жизнь.

Снова надо было понять О. не в качестве научного эксперимента, а в качестве жизненного проявления, вернуть переживанию статус бытия, проживания Нужны были феноменология Гуссерля с ее онтологическим пониманием феноменов, имманентная философия Ранке и Шуппе, новое понимание гносеологии как сферы онтологии Н. А. Бердяевым, Н. О. Лосским, новое понимание онтологии С. Л. Франком, М. Хайдеггером. осознание специфики человеческого существования и переживания экзистенциализмом и др., чтобы преодолеть разрыв внутреннего и внешнего, чувственных данных и бытия, О. и жизни.

О., понятый как переживание-проживание противостоит не только одностороннему рационализму, но и механицизму и субъективному идеализму сенсуалистского типа. О. обнаруживает “присутствие объекта в самом процессе знания” (Н. О. Лосский), сам процесс знания рассматривает онтологически (Н. А. Бердяев и др.).                        j

==618

 

ОСНОВАНИЕ и ОБОСНОВАННОЕ

Жизнедеятельность и рефлексия над цей соединяются в переживании. Переживание предполагает и ценностный аспект· в процессе проживания опытным способом выявляется то, что значимо, что имеет жизненный смысл для индивида и направляет жизнь, организует его О. в соответствии со смысловыми установками. Переживание во всяком своем акте непосредственно и индивидуально, но оно же представляет тотальность жизни вообще. В индивидуальном О., в индивидуальном переживании жизнь сама себя открывает: “Мы совершенно имманентно через переживание и самооткровение убеждаемся в ее присутствии и лишь в этой форме она становится нам очевидной” (Франк С. Л. Непостижимое // Соч. М„ 1990, с. 306). В О. рождается “живо-знание”. Тотальность жизни нельзя выразить понятием или усмотреть внешним способом. “Знание есть здесь не суждение, а чистое созерцание; и само созерцание есть здесь не созерцание чего-то, что стояло бы перед нами и могло бы быть наблюдаемо нами, а созерцание через переживание; мы имеем здесь реальность в силу того, что она в нас есть или что мы есмь в ней — в силу имманентного самооткровения реальности именно в ее непостижимости” (Франк С. Л. Непостижимое, с. 307 — 308).

В О. с его принципиальной открытостью нам открывается наше самобытие и само Бытие. Откровение — важнейший вывод О.

В открытости и откровении имманентное совпадает с трансцендентным, “подлинно конкретная всеобщность совпадает с подлинно конкретной индивидуальностью, подлинная общая правда совпадает с жизнью” ( Франк С. Л. Непостижимое, с. 414 ).

Выход через имманентное в сферу тотальности бытия, в сферу трансцендентного является выражением духовной составляющей О., или “духовного опыта”, устанавливающего единство всего сущего, единство бытия.

Л. А. Мясникова