Антропология православная

тия человека в обыденном смысле. Личность как индивидность полагается несовершенным и только потенциально-личностным бытием. Полнота личности есть Бог в триединстве его аспектов. Возможность “прорастания” человека до полноты личности основывается на идее энергийного синтеза (синергийности). Пронизывающие мир и человека “божественные энергии”, принадлежащие самой Божественной Сущности (Усии), снимают необходимость опосредования богочеловеческого общения: “Для нас возможно непосредственное общение с Богом. Когда благодать явилась, необязательно всему совершаться через посредников” (Гр. Палама). Благодаря этому, человек предстает как “суверенный деятель обожения” (С. С. Хоружий). Это толкуется как факт индетерминированности человека в мире тварного бытия, наличия особой свободы “онтологического самоопределения” или творческого выбора собственной природы-сущности. Наличие такой сущностной свободы налагает на распоряжающегося ею широчайшую ответственность за собственную судьбу и участие в общей судьбе, поскольку исихазм сохраняет общеправославные представления о первичности социоорганического над индивидуальным. Т. о., мистика личностного богообшения исихазма закладывает основы того специфического соборного типа осмысления проблемы человека, который в целом и является наиболее характерным признаком А. п. С переносом центра развития православной мысли в Россию, можно говорить о том, что именно развитие отечественной религиозно-философской традиции вносит новые перспективные мотивы в А. п. Опираясь на разработанную восточными богословами-исихастами “антропологию цельности”, русская философская мысль предлагает несколько вариантов развития тех принципиальных идей. Среди них можно выделить наиболее фундаментальные: 1. Принцип двуединства человеческой сущности; 2. Идея благодати, данной как божественная энергия, устремленная к человеку; 3. Смыслонесущая идея обожения как соединения с благодатью; 4. Идея непосредственного общения и взаимопроникновения Бога и человека; 5. Соборность как наиболее целостное определение специфики “человеческого условия”. Среди перспективных направлений А. п. в русской религиознофилософской мысли можно выделить следующие: “академическое богословие”, софиологическая школа всеединства, религиозный персонализм. Для первого направления характерна твердая опора на канонические положения А. п. Его представители: Ф. А. Голубинский (1797 — 1854), В. Д. Кудрявцев-Платонов (1828 — 91), en. Никанор (Бровкович), В. И. Несмелов (1863 - 1937), M. M. Тареев (1866 — 1934) — пытались перевести положения догматического богословия на язык и систематику светской философии. В плане разработки проблемы человека здесь основной акцент делается на систематизацию концепции соборности. Голубинский, исходя из первичности Бесконечно-божественного Бытия, утверждает вторичность духовно-человеческого и выдвигает идею “цельного ума”, руководящего начала, потенциально достигающего непосредственного богообщения. Кудрявцев обосновывает взаимную независимость ума (рацио) и дающего сверхчувственное познание откровения. Им же предложен принцип “самотворения” как характеристики человека. Еп. Никанор склоняется к пантеистическому осмыслению “взаимоприсутствия” Бога и человека и определяет последнего как элемент целостного мира, обладающего “психической жизнью”. Индивидность полагается частицей космического абсолютного разума; специфика человека — способность соединять в цельном разуме сознательное и бессознательное. Более целостные антропологические системы разрабатывались Несмеловым и Тареевым. Первый провозглашает первичность проблемы человека в религиозно-философской мысли, ставя в центр неразрешимость противоречия между духовной потенцией и “физической жизнью”. Здесь речь идет уже о субстанциальности личности как духовно-свободного бытия. Самоосознание личности есть принятие

==56

ею своей непосредственной безусловности, восходящей к Самосущей Личности Бога. Более того, телесность не противостоит прямо духовности, а есть ее актуализация: “телесность дана человеку, но телесный организм созидается духом”. Решение “загадки человека” — творческое созидание “одухотворенной телесности”, которая есть не образ Бога, а сам Бог, воплощенный в реальной личности. Здесь сущностное определение человека переходит уже в план существования, непосредственно связанного с божественно-творческой силой. А потому Несмелов предлагает выводить идею Бога из конкретности человека, а не наоборот. Эти же мотивы развиваются Тареевым, доводящим оппозицию человеческого и природного до “трагического антагонизма”.

В течении всеединства, представленном В. С. Соловьевым (1853 — 1900), С. H. Булгаковым (1871 - 1944), С. H. и ?. Η. Трубецкими (1862 - 1905 и 1863 1920), П. А. Флоренским (1882 - 1937) и Л. П. Карсавиным (1882 — 1952), традиционные мотивы исихазма претерпевают существенное обновление. Прежде всего, индивидуальное богообщение и обожение через мистическое единение заменяются социально-всечеловеческим, носящим не только сверхприродный, но и эволюционный характер. “Синергийная” связь духа и Бога предстает в образе Софии, воплощающей двуединство абсолютного и индивидуального как архетип человечности. Она и есть реальный источник и носитель не только собственно человеческого, но и космосоциоантропного единства. Своей вершины антропология всеединства достигает в учении Карсавина о Симфонической Личности — соборном организме, являющемся центральным онтологическим элементом мира и единой личностью всечеловеческого масштаба. Особенность антропологии всеединства — утверждение космической роли антропосоциального становления, приводящего не только к реализации Богочеловечества, но и к глобальной трансформации всего тварного бытия. Это движение предполагает всеохватный культурно-социальный синтез, преодолевающий взаимоотчуждение духовных и социально-технологических аспектов человеческой деятельности. Близкие идеи развивались представителями христианского персонализма (Н. А. Бердяевым, Н. О. Лосским). Но здесь происходит отказ от особых объективно-божественных посредников в процессе “самопревозмогания” человеческой ограниченности. Напротив, сущностные качества самого человека становятся истоком мироздания и его божественного уровня. Так, Бердяев ставит в центр трагически истолкованного мирового процесса свободу как исходное “темное” Ничто. Лосский строит “монадологическую” онтологию, обосновывая первичность непосредственноинтуитивного единства духовных субстанций. Их единство и уникальность понимаются как сущностное определение человека — центра мирового становления. Но в самом общем плане все перечисленные концепции в равной степени опираются на фундамент, заложенный традицией А. п.

Е. В. Гутов

АНТРОПОЛОГИЯ (ФИЛОСОФСКАЯ) — философия человека, выделяющая в качестве своего предмета сферу “собственно человеческого” бытия, собственной природы человека, человеческой индивидуальности, пытающаяся через антропологический принцип объяснить и самого человека и окружающий мир, понять человека и как уникальное проявление “жизни вообще”, и как творца культуры и истории. В периоды “спокойного развития” человечества и философии человек постигает себя как часть мира, объясняет себя из иного, объективирует себя. В периоды ломки и кризисов, когда рушится образ и мира и человека, последний становится для себя проблемой и пытается понять себя из себя самого, через собственную индивидуальность, из собственной полноты и целостности. Главным вопросом философии становится антропологический вопрос “Что есть человек?”. Если “периоды ломки” всякий раз по-новому ставят и фор-

57

мулируют проблему человека, то “периоды спокойного развития” встраивают интуиции о человеке в концептуальные картины мира. Философская А., будучи самостоятельным направлением, совершает экспансивные вторжения в сферы экзистенциализма, герменевтики, феноменологии, персонализма, прагматизма, культурологии и др. онтологических и гносеологических направлений, пытаясь выделить сферу “собственно человеческого”.

Философская А. была подготовлена многовековым развитием философской мысли, различными вариантами концепций человека. Но ее оформление в качестве самостоятельного философского направления началось с философии Л. Фейербаха, а окончательно определилось в 20-е гг. XX в. в немецкой философии в концепциях М. Шелера, X. Плеснера, А. Гелена, М. Бубера и др.

Программными работами в рамках А. были: “Положение человека в космосе” М. Шелера (1928 г.), “Ступени органического и человек” X. Плеснера. Считается, что недостаточность развития определила то новое ответвление жизни, которое началось с человеком. Человек — “существо, определенное его недостатками” (Гелен). Портман говорит о человеке как о “нормализованном недоноске”. Человек характеризуется “неспециализированностью органов”, отсутствием “инстинктивных фильтров” (Гелен), незащищенностью от напора окружающей среды. В результате такой незащищенности мирооткрытость становится ведущим принципом связи с окружением. Появляется особая позиция человека в отношении не просто к среде, а к миру. Он единственное существо, способное приспособиться к любой среде, более того — перейти из одной среды в другую (Гелен), способное стать “над миром” (Шелер), занять эксцентричную позицию (Плеснер). Органическая неоснащенность компенсируется духом — внежизненным началом. Человек — место встречи и пересечения духа и жизни (Шелер). Кроме того, у человека в результате биологической неспециализированности сформировался особый практический интеллект, с помощью орудийной деятельности он стал приспосабливать природу к себе, создавать собственную среду своего обитания — мир культуры, сделав его природной основой своей жизни (Гелен). Мирооткрытость, особая эксцентричная позиция, заставляющая человека искать центр своего существования вне себя, обрекающая его на вечный поиск, странствие, вечное стремление к самосовершенствованию, делает человека существом многомерным, нуждающимся в множестве “других”, “другого”, “не-я”, “ты”. Человеческая духовность предполагает общение, связь с людьми, общность “мы”.

Итак, биологическая недостаточность предполагает деятельную активность, связь с миром, с другими людьми, духовность, воплощение в культуре. Сама культура с этих позиций понимается как необходимое порождение инстинктивновитальной сферы человека. Из инстинктивно-витальных основ выводятся и человеческая этика, и право, и социальные институты. “Естественное право” должно учитывать инстинкты агрессивности (которые лежат в основе как мужской сексуальности, так и социальных конфликтов и воли к власти), и инстинкты взаимности (это основа общения, мира, справедливости и т. п.), и другие врожденные склонности человека. Социальные институты строятся в соответствии с полуинстинктивными формами поведения и должны, учитывая биопсихическую природу человека, мягко регулировать жизнь, исходя из принципа жизненного благополучия. Итак, культура, государство, социальные институты вытекают из биологической основы человека и ей же служат. С близких позиций выступает и австрийский этолог и антрополог К. Лоренц.

Биологизированная мораль оказывается и социально-институциональной. Институты обеспечивают стабильные нормы общежития и восполняют недостаточность инстинктивной оснащенности человека. Ограничивая возможности отдельного человека, институты обеспе

==58

АНТРОПОЛОГИЯ (ФИЛОСОФСКАЯ)

чивают взаимоподдержку, дают разгрузку, ведущую к стабильности, к подвижной свободе, но в рамках определенной структуры. Поскольку институты имеют биоантропологическую основу, следует очень бережно относиться к ним, не разрушать, не придумывать новых. Пренебрежение к институтам опасно, сегодня нет сдерживающих культурных факторов, и жестокость может принять самые безудержные формы. Культурологическое направление в А. сосредоточивает внимание на культурных основаниях человека. Представителями этого направления являются, например, М. Ландман, Э. Ротхакер. Их работы относятся к 50 — 60 гг. XX в. Для них человек — творец и творение культуры. Благодаря неспециализированности, человек вынужден создать свой собственный мир, который затем он сужает до уровня “окружающей среды” — смыслонаполненного, языкового окружения, в которое он встраивается, врастает. Мир грека совсем не сходен с миром англосакса, дерево в мире лесоруба не сходно с деревом в волшебно-сказочном мире ребенка. Мир — истолкованное, значимое, имеющее ценностное значение окружение человека. Это — его среда, от которой его нельзя безболезненно оторвать. Культурная среда — определенный духовный ландшафт. У каждой культуры есть свой культурный порог, пропускающий только то, что имеет значение внутри данного стиля жизни. Окружающая среда человека отличается от среды животных и тем, что в мире животных обитателем среды является вид, у человека — особая группа (профессиональная, социальная, этническая). Все, не относящееся к собственной культурной сфере, воспринимается как чужое, угрожающее, опасное, нечеловеческое. Ротхакер исходит из культуры как витально-экзистенциального  априори; окружающая среда переживается экзистенциальным способом, задает стиль жизни человека. Мир человека — мир символических связей с действительностью, мир феноменов, которые человек высветил прожектором своих жизненных интересов и выделил из загадочной действительности. Ландман, отказываясь рассматривать процесс антропогенеза, сразу исходит из человека как из ставшей зрелой целостности. Он подчеркивает, что и человек и животное живут из своих собственных оснований, из которых их и следует понимать. Духовность — подлинное начало человека: дух формирует тело человека и все его существо. Человек — произведение и оружие духа, он формируется культурой и сам ее формирует. Ландман объективирует дух, рассматривая человеческую субъективность как пункт конденсации и обнаружения объективного духа.

Религиозно-философское направление А. (Г. Э. Хенгстенберг, И. Лото, Ф. Хаммер, М. Бубер) проблему человека рассматривает через религиозно-христианские установки понимания мира, Бога, связи духа, души, тела и др. Бог сотворил мир и человека. Человек сотворен в отдельный день, тем самым ему дано особое — высшее — место в мире, он венец творения, господин всего сущего. Человек сотворен по образу и подобию Бога. Но если, с т. зр. мира, человек — высшее существо, венец творения, то, с т. зр. Бога, он лишь тень Бога, он ничтожен перед Богом, греховен. Через грех открылся он свободе, знанию, нравственности и этим был обязан себе, а не Богу. Через грех постигает человек свою божественную природу, через преодоление греха идет к божественному в себе. Душа человека — от Бога, она чиста, через путь веры душа ведет человека к спасению. Каждый индивидуально отвечает за себя перед Богом. Человек как богоподобное существо с помощью духа возвышается над миром, может его созерцать, объективно к нему относиться. Хенгстенберг утверждает в качестве главного тезиса А. принцип объективности человека — “обращение к предмету ради его собственной самости, свободное от соображений пользы. Такое обращение к объекту может быть реализовано в случаях созерцающего постижения, практического действия или эмоциональной оценки”. Это отношение, предполагающее встречу своего бытия и бытия мира. Человек,

==59

 

АНТРОПОЛОГИЯ (ФИЛОСОФСКАЯ)

лишаясь “объективности”, не может любить, признавать самоценность — и свою, и другого. Высшим проявлением объективности является любовь, и в особенности — любовь к Богу. Любовь — радость и благодарность за то, что внешний предмет нашего отношения есть и что он есть такой, какой он есть. Объективность проявляется в конкретных человеческих действиях, она является выражением трансцендентальной целесообразности, в соответствии с которой формируется человеческая жизнедеятельность. Онтологическим началом объективности является дух. Духу противостоит витальная сфера, но она не просто противостоит духу, она же соединяет дух с физически-телесными основами через витально-психические основания. Тело человека служит выражению духа, оно — “метафизическое слово духа”. И если Гелен подходил к человеку с нечеловеческой животной меркой, то Хенгстенберг — с нечеловеческой божественно-духовной.

Любящую открытость миру, Богу, человеку принимают за суть человека и его связи с иным М. Бубер и Ф. Хаммер. Это отношение реализуется в диалоге “я — ты”. В этом отношении люди отдают себя другому, продолжая оставаться собой. Эта форма связи принципиально противостоит отношению “я — оно”. Именно связь “я — ты” — условие истинной “сочеловечности”. “Основное слово “я — ты” можно сказать только всем своим существом. Основное слово “я — оно” никогда нельзя сказать всем существом. Отношение “я — ты” реализуется в жизни с природой, людьми и духовными сущностями” (М. Бубер). Говоря с каждым “ты”, человек говорит с вечным Ты, с Богом. При этом конкретный человек, дерево или камень, которым сказано “ты”, выделяется из ряда предметов, становится исключительным, несравнимым и одновременно абсолютным, “заполняет собою небосвод”, все остальное “живет в его свете” — “здесь колыбель подлинной жизни”, это встреча, любовь. Отношение “я — ты” выражает суть человека, его связь с иным, но это отношение неустойчиво, оно падает в объективирующее, использующее, расчленяющее отношение “я — оно”, в котором ухватывается лишь краешек подлинной жизни. И мир, и человек двойственны в соответствии с двойственностью позиции человека. “Я” формируется благодаря “ты”, оно определяется через “я”. “Ты” “падает” в сферу отчуждения, в “оно”, которое, однако, через вхождение в событиеотношение превращается в “ты”. “Человек не может жить без “оно”. Но тот, кто живет только с “оно” — не человек”. Отношение “я — ты” — откровение, возвышение до образа Бога. “Но откровение не изливается в мир через того, кто его воспринимает, как через воронку: оно совершается в нем, оно захватывает все стихии его”.

Свое развитие А. нашла в богатом многообразии учений и концепций: В. Брюнинга, О. Ф. Больнова, А. Гелена, Э. Ротхакера, Г. Э. Хенгстенберга, А. Портмана, М. Ландмана, К. Лоренца, К. Леви-Стросса, П. Рикера и др. Она разделилась на биологическую, религиозную, культурную, психологическую, структуралистическую, педагогическую А. Идейными истоками А. была, с одной стороны, философия жизни (Шопенгауэр, А. Бергсон, Ф. Ницше), а с другой — конкретно-биологические и психофизиологические открытия и концепции (Л. Больк, П. Тейярде Шарден, 3. Фрейд, Я. Икскюль). По мнению М. Шелера, философская А. должна соединить конкретно-научное, философское и религиозное постижение человека. Образ человека, разбитый на тысячи мелких кусочков, надо собрать воедино.

Биолого-антропологическое направление (М. Шелер, А. Портман, X. Плеснер, А. Гелен) отмечает, что, с биологической т. зр., человек оказывается “больным   животным”,   “недостаточным существом”, “ложным шагом жизни”, “тупиком жизни”, “дезертиром жизни”, “единственным существом, способным сказать жизни "нет"”, “аскетом жизни”, “незавершенным существом”. Естественнонаучной основой подобных выводов явилась, в частности, идея ретардации (замедленности, задержки в развитии) Л. Болька. Суть ее в том, что, в результате нарушения деятельности эн

==60

докринной системы, взрослый человек в анатомическом и физиологическом отношении сходен с зародышем и плодом антропоморфной обезьяны, т. е. человек — это половозрелый зародыш обезьяны. В человеке мы сталкиваемся с “декадансом жизни”, с ее упадком. По мнению М. Шелера, “человек всегда может быть лишь чем-то меньшим или большим, чем животное, но животным — никогда”. Итак, философская А. через разнообразие подходов и направлений пытается познать, что есть человек в его самости и одновременно полноте и целостности. Ответы на этот вопрос могут исходить из биологических основ (Портман, Лоренц), из социально-биологических (Гелен), из диалогического отношения (Бубер), из божественного начала (Лотц, Хенгстенберг), из нескольких оснований одновременно (Шелер). Но, как отмечают сами антропологи, в ряду интуиции о человеке пока прорублена лишь одна просека, остается все та же задача — создать целостную концепцию человека. В наше время эта задача решается через обращение к экзистенциализму (О. Ф. Больнов), к фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, к герменевтике (П. Рикер), к языковым структурам, к постмодернизму. При этом чрезвычайно важными оказываются методологические установки построения А., выдвинутые, в частности, X. Плеснером в работе “Zwischen Philosophie und Gesellschaft” (1953 г.): 1. Необходимо согласиться со всяким аспектом, который сможет возвыситься до претензии выявления человеческой сущности, будь то физические, психические, духовно-практические или религиозные аспекты; они должны быть признаны одинаково ценными. 2. Исходное основание, позволяющее переходить от одного аспекта к другому, должно корениться в историческом месте человека, из которого человек сам себя познает. 3. Если кажется, что все о человеке известно, что все уже о нем сказано, то следует помнить, что это всего лишь приблизительное и неокончательное знание и оно не может быть последней истиной.

Л. А. Мясникова

АНТРОПОМОРФИЗМ — наделение природных вещей и предметов деятельности людей человеческими чертами, придание им человеческого облика. А. обычно связывают с мифологией и религией, с присущими им образами и представлениями. В плане социально-философском первостепенным становится вопрос о социальных (человеческих) качествах предметов, создаваемых людьми. С ним тесно связан вопрос о проекции на природные системы форм и структур человеческой деятельности. В этом плане практически и теоретически значимыми оказываются выяснение степени и характера воплощенности человеческих качеств в природном материале, соответствие или несоответствие форм человеческой деятельности формам бытия природных объектов и систем.

Классическая наука практически поставила вопрос о преодолении антропоморфных представлений в описании и объяснении природы. Стандарты научной объективности базировались на экспериментальных и теоретических процедурах, минимизировавших или — как казалось — исключающих антропоморфизацию научных данных. Создавалась методология для описания вещей такими, каковы они есть сами по себе, “на самом деле”. Недостатки становящейся общественной науки (с середины XIX в. и вплоть до 70-х гг. XX в.) связывались с их неустранимым А., с тем, что люди строили модели взаимодействия людей и не могли реализовать эти модели в логике вещей, свойственной естествознанию.

В позитивизме А. преодолевался вместе с метафизикой как способ организации человеческих представлений, не укладывающихся в формы четко фиксируемого и проверяемого опыта. В догматическом марксизме А. “оттеснялся” в историческое прошлое как архаическое сознание, связанное с мифологией и религией, сохраняющее свое значение лишь в сфере искусства и народных традиций.

Однако кризис классической науки, наметившийся в начале XX столетия (и осмысленный лишь в конце его), пока-

==61

 

АНТРОПОМОРФИЗМ

зал: проблема А. много сложнее, чем это представлялось ранее. В частности, выяснилось, что кризис классической науки — это прежде всего преодоление границ человеческих восприятий, представлений, понятий, с помощью которых определялась природа, фиксировалась реальность, характеризовалось бытие. Иными словами, наука в своем объективном определении действительности пользовалась средствами, “накладывающими человеческое измерение”, человеческие формы видения, понимания, взаимодействия на объекты природы, на проявления бытия. Имела место антропоморфизация не прямая, а опосредованная, когда на природу накладывалась не конкретная человеческая форма, а форма абстрактно-социальная, не межиндивидная связь людей, а выраженная косвенным образом — в инструментах деятельности и средствах ее соизмерения — форма разделения и кооперирования человеческих усилий. Более того, в этом контексте обнаруживался и прямой А. научных понятий и терминов — “сила”, “небесное тело”, “притяжение”, “отталкивание”, — до поры не обнаруженный, не “услышанный”, не узнанный ни методологами, ни самими учеными.

А. перестает быть некогда пройденным этапом в эволюции человеческого сознания. Он обнаруживает особенности сложной научно-методологической и социально-философской проблемы. Возникает вопрос: формы какого человека закрепляются в характеристиках “внечеловеческого” и нечеловеческого мира? Рассмотренная выше ситуация кризиса классической науки указывает на то, что возможны и реализуются в деятельности людей разные типы А. Во всяком случае можно говорить об антропоморфизмах, проецирующих на природу: а) формы телесной жизни человека; б) формы совместной и разделенной деятельности людей, опредмечиваемые, например, в машинах и технических системах; в) формы   самореализации и соизменения различных социальных субъектов (от индивидов — до обществ). Благодаря этому, можно обнаружить антропоморфные мотивы в новейших тенденциях практики и науки, ориентированных на самоорганизацию, самоизменение, саморазвитие природных систем. Внимание к их самобытности выражает не только новое понимание объективности, но и новую доминанту человеческой деятельности, новую стилистику человеческих взаимодействий. Человек перестает быть мерой всех вещей и находит ресурсы своего бытия в изменении выработанных форм. Это, судя по всему, не означает преодоления А., — так выявляется установка на радикальное изменение режима использования человеческих форм, на осознание различия между человеческими и внечеловеческими формами бытия.

В предшествовавшей истории человеческого познания сосуществовали — иногда сплетались, иногда противопоставлялись — два разных типа А.: А., отождествлявший человеческую и природную формы, и А., четко разделявший форму освоения бытия и форму его своеобразного осуществления. Первый отождествлял человеческие представления и способы бытия объектов, моделировал действительность по образу и подобию человеческому. Второй стремился держать дистанцию между схемами человеческой деятельности (ее моделями) и природой: результат достигался, как правило, за счет жертвы качества как на “стороне” человека, так и на “стороне” природы. Классическая наука как раз и базировалась на оперировании абстрактными схемами человеческой деятельности и абстрактными объектами. Само понятие А. определялось именно в контексте такого понимания, связанных с ним противопоставлений, ограничений и возможностей. В настоящее время формируется тип мышления и познания, в котором соответствие человеческих и нечеловеческих (природных, скажем) форм достигается за счет их различения и взаимной конкретизации. Происходит своего рода деонтологизация человеческих моделей бытия, когда находится достаточно определенная сфера взаимодействий, в которой модель, т. е. человеческая форма (“антропоформа”) выступает неза-

==62

 

АНТРОПОСОФИЯ

местимым инструментом продуктивных взаимодействий. (См. “Деятельность”, “Отчуждение”, “Вещи”.)

В. Е. Кемеров

АНТРОПОСОФИЯ (от греч. “антропос” — человек и “софиа” — мудрость) — религиозно-мистическая концепция человека, ориентированная на представление о нем, как единстве собственно человеческого и божественного. Понятие А. используется в двух наиболее распространенных значениях. Во-первых, как самоназвание религиозно-философского течения, основанного в 1912 г. Рудольфом Штейнером (1861 — 1925) и развивавшегося под эгидой возглавляемого им Антропософского общества в г. Дорнах (Швейцария). Во-вторых, в более широком смысле термин “А.” применяется к человековедческим концепциям в рамках различных религиозно-мистических учений (неоплатонизм поздней античности, гностицизм, патристика, православный исихазм, Экхарт, Сузо, Бёме, фон Баадер, Сен-Мартен, каббализм, софиологическое всеединство и др.). Объединяющим мотивом для всех перечисленных концепций является принципиальное противопоставление антропософского образа человека традиции натуралистического, рационалистического, научно-эволюционного решения данной проблемы. В силу этого А. предстает не только как один из вариантов философской антропологии, но и как ее методологическая оппозиция. Данное обстоятельство подчеркивается самой терминологической семантикой: “софия” вводит образ целостной, сверхрациональной, мистическисоборной мудрости в противовес строго дискурсивному, рационально-теоретическому “логосу”. Тем самым задается, с одной стороны, особая методологическая установка на осмысление природы и сущности человека в связи с природой и сущностью божественного, абсолютного, сверхсущего; последнее же, как правило, представляется трансцендентным Для чисто рационально-теоретического познания объектом. С другой стороны, Результатом антропософского представления человека оказывается устойчивый образ “двуединства природ”: первой — наличной (всегда вторичной, ограниченной, временной, телесно определенной, функционирующей по естественнофизиологическим законам) и второй — сущностной (первичной, потенциально безграничной, становящейся в качестве смысловой и целевой основы человеческого бытия). При этом индивидность обычно относится к аспектам наличной природы, тогда как сущностная природа носит сверхиндивидуальный характер. В целом, можно обнаружить аналогичные мотивы в понимании человеческой сущности и в натуралистической, и в рационалистической версии антропологии. Будучи вписанными в универсально-метафизические системы философии, антропологические концепции обретают смысловые компоненты антропософского видения человека, но без явно выраженной ориентации на мистико-интуитивное познание с присущими ему образностью, символизмом, антропоморфизмом и теистическими тенденциями. Такого рода сближение может быть произведено по отношению к классическим вариантам антропологии (Платон, Спиноза, Гегель и др.). Т. о., можно говорить о логической тождественности концептуальных схем  “человеческой сущности” в метафизической антропологии и А.: существенное различие вырастает лишь из методологии философского человекознания, реализуясь в специфической акцентировке определенных аспектов целостного представления о человеке. В общем контексте развития А. достаточно явно проступает платоновский субстрат, являющийся и фундаментом традиционно-метафизической антропологии. Это, прежде всего, принцип двойственности человеческой сущности, отождествление “подлинности” человека с духовным началом, возведение индивидуально-духовного к духовному сверхсущего порядка, смысловой мотив трансцендирования как раскрытия и реализации своей “подлинности”, преодоления ограниченного и несубстанционального “здесь-бытия”, принципиальный харак-

==63

 

АНТРОПОСОФИЯ

тер когнитивного восхождения к самопознанию и самоотождествлению со сверхсущим первоисточником и т. д. Устойчивые мотивы такого рода предоставляют достаточно широкие возможности для вариативной интерпретации как в духе индуистского космоцентризма, так и в духе христианского персонализма, что предопределяет характерную тенденцию А. к методологическому и интеркультурному синкретизму, так или иначе проявляющемуся в данных традициях. Первыми опытами разработки целостной антропософской системы на основе платонизма являются позднеантичные мистические учения — неоплатонизм, неопифагореизм, гностицизм, учение Филона Александрийского. Несмотря на существующие между ними разногласия и противоречия во взглядах на природу и сущность человека, здесь присутствуют все вышеперечисленные мотивы А. Ведущим из них следует полагать идею самопревозмогания односторонне ограниченной наличности, посюстороннего бытия, трактуемого с позиции его “падшести”, “преходящести”, “темноты” по отношению к так или иначе постулируемому Единому, Сверхсущему, Абсолюту, Богу. Пути и средства трансцендирующего становления представлены различными вариантами: от мистического созерцания Единого внутри собственного сознания до экстатического преклонения перед Божественной личностью, от аскетической дисциплины до оккультных процедур. Традиции позднеантичной А. получили своеобразную интепретацию в становящейся христианской религиозно-философской и богословской мысли III — V вв. Особенностью этого варианта А. является стремление преодолеть свойственный позднеантичной мистике субъективизм, используя в качестве смыслообразующего концепта идею Богочеловечества. Благодаря этому в А. впервые входит социальный аспект, выраженный рядом религиозных символов, получающих философскую интерпретацию. Раннехристианская А. в целом сохраняет мотив вторичности телесно-индивидуального, посюстороннего бытия человека, утверждая доминирование духовно-божественного над тварным. При этом духовность непосредственно возводится к универсально-духовной основе мира — Богу-Отцу и, одновременно, оказывается воплощенной в личности Христа, становящейся для богословской традиции предельным выражением Богочеловечества как преданности и перспективы. Двуединство индивидуального и социального как сущностная основа человека традиционно выражается в двух характерных мотивах. Во-первых, в утверждении всечеловеческого масштаба спасения как целостного трансцендирования. В концепции спасения разрабатываются мотивы, существенно расходящиеся с А. античного мистицизма: вероучительный догмат о спасении предполагает преображение всего человеческого существа, а не только его духовно-божественной сущности. Отцами церкви разрабатываются концепции “избывания” греховности и тварности в единении с Богом, “просветления” телесности светом духовной истины и любви, становления “святой телесности” посредством акта Божественной Благодати и т. п. Во-вторых, в тесной связи с антропософскими разрабатываются экклесиологические мотивы: становление Богочеловечества как вселенский процесс предопределяется становлением церкви Символ церкви выступает своего рода опосредующим звеном в цепи религиозно-философского дискурса. Здесь воедино сводятся мотивы персонализма и социоцентризма, единства духовного и телесного, просветляющегося духом, самостоятельного становления человечества и благодатного преображения. В дальнейшем развитии христианской А. церковь в качестве философемы занимает одно из важнейших мест, т. к. этот символ позволяет выстраивать многообразные спекулятивные концепции: экклесиологическая символика пластично адаптируется как к абстрактно-схематическим уровням А., так и легко “заземляется”, отождествляясь с реальным церковным сообществом. Теория и практика раннего христианства, подобно антропософским учениям античности, также

==64

 

АНТРОПОСОФИЯ

представляет разнообразный спектр путей и средств трансцендирования человеческого к Богочеловеческому. Здесь речь может идти об аскетическом “умерщвлении плоти”, мученичестве, морально-духовном самосовершенствовании (через смирение гордыни и культивацию любви к другому), молитвенном экстазе, монашеском организованном и упорядоченном аскетизме и т. д. В католической традиции основной упор постепенно переносится на служение церкви и неукоснительное исполнение обрядово-культовых предписаний. В православной традиции акцентируется непосредственное единение с Абсолютом в процессе молитвенного общения. Кроме того, в православном богословии, начиная с VII — VIII вв., постепенно формируется особое понимание сущности человека: личность полагается ипостасью соборной сверхличности. Последняя трактуется как совокупное человечество, целостное объединение сознаний, либо как богочеловеческий символ. На этой основе вырастает православный исихазм (Максим Исповедник, Григорий Палама и др.). Благодаря влиянию исихастского богословия в православной догматике утвердилось представление о смысле и назначении человека как обожении, имеющем характер энергийного слияния собственно человеческого и божественного. При этом, с одной стороны, указывается на существенную активность обожения-самопревозмогания, с другой, фундаментальная категория личности остается принадлежащей уровню божественного бытия (теистический персонализм). В плоскости же тварного бытия человек суверенен в своем стремлении и активности, направленной на “стяжание благодати”. Этот процесс не является чисто индивидуальным, т. к. в нем актуализуется и проявляется “всечеловечность” индивида, его открытость церковному сознанию, т. е. личное обожение и есть самосозидание соборности. Вместе с тем в исихастскую А. входит важное внутреннее противоречие: энергийно-соборный путь обожения предполагает либо тенденцию к значительной субъективизации Бога, либо к обезличиванию индивида, что в равной степени противоречит христианской догме Так или иначе возникает необходимость в опосредуюшем начале, обеспечивающем соединение противоречивых аспектов личностно-соборного становления. В различных версиях А. (как православной, так и католической и протестантской) формируются своеобразные концепции такого посредника. Один из наиболее распространенных вариантов — идея сущностного и структурного тождества “верхнего” и “нижнего” миров, реализующегося прежде всего в антропно-индивидном бытии. Сам по себе этот принцип имеет давнюю историю, он разрабатывался еще в мистических школах индийской (йога, миманса) и китайской (даосизм) философиях. В европейской мистической традиции этот принцип получил наиболее развитое толкование в гностических учениях (символ Антропоса — космического человека, тождество уровней психического развития личности зонной структуре умопостигаемого космоса), существенно повлиявших на становление философских аспектов средневековой алхимии, оккультизма. Фактически тот же потенциал заложен в фундаментальных идеях каббализма (где, пожалуй, впервые средоточием макро- и микрокосмического тождества оказывается Слово) и неоплатонизма (троичная структура универсальной онтологии и духовно-личностного бытия). Эти характерные мотивы находят свое отражение в трактатах Псевдо-Дионисия Ареопагита. Здесь, с одной стороны, выстраивается целостная картина мироздания, выраженная в форме взаимопереходящих уровней онтологической организации, объединенных троичноипостасным принципом. С другой стороны, “Ареопагитики” (особенно “О Божественном мраке”) вводят проблему несоизмеримости тварно-человеческого и универсально-божественного. Исходом и истоком мистического гнозиса (именно в этом плане преимущественно рассматривается процесс обожения) является трансцендентный Божественный мрак. Это и состояние души адепта, и онто-

==65

 

АНТРОПОСОФИЯ

логический фундамент мира и личностного бытия. Тем самым ставится вопрос о невозможности чисто дискурсивного, последовательного познания Бога, что означает неразрешимость поступательного самопревозмогания, разрыв в ткани Богочеловеческого дискурса. Та же идея лежит в основании пререформатской А. Майстера Экхарта (учение о “темной природе Божества”, трансцендентной даже по отношению к его собственному разуму и личностно-троичному бытию) и диалектически разрабатывается Я. Беме(учение об “унгрунд” — безосновном основании бытия). Погружение индивида в исходную тьму, ничто полагается снятием всех позитивно-онтологических рамок существования и дискурсивных аспектов мышления. Это полное преображение “земного”, “тварного” статуса личности, выход за пределы собственной природы, превращение человека в онтологический центр мироздания. Особое значение в этом процессе имеет воплощение Божественной мудрости (Софии), соединяющей в себе как творческие, так и тварные параметры, как разумно-рациональное, так и сверхрациональное, целостное мировосприятие. Тем не менее, “темная” подоснова бытия, несвязанность, чистая негативность остается указанием на проблематичный характер динамической трансформации существования и сущности человека. Кроме того, во всех трех вариантах А. сохраняет принципиальный акцент на чисто субъективное, эгоцентрическое становление софийной личности. Опытом синкретического объединения субъективной софиологии и соборной мистики исихазма становится русская школа всеединства, внесшая свой вклад в развитие антропософских идей. А. всеединства от В. С. Соловьева до Л. П. Карсавина разрабатывает целый спектр софиологических концепций человека и Богочеловечества. Особенностью этой ветви религиознофилософской А. является попытка последовательного синтеза мистико-богословских мотивов А. с метафизическими схемами гегельянства, шеллингианства, романтизма. Кроме того, антропософийный дискурс всеединства приобретает характерную историософскую и социософскую заостренность за счет его вписывания в эволюционистскую картину всечеловеческого становления. Наиболее характерными моделями представления человека в метафизике всеединства являются софийно-соборные построения В. С. Соловьева с выраженными пантеистическими тенденциями, идея коллективно-органического софийного познания С. Н. Трубецкого, антиномичные концепции С. Н. Булгакова и П. А. Флоренского, концепция соборной социологии С. Л. Франка, Симфоническая Личность Л. П. Карсавина. Специфическая черта всех этих концепций — своеобразный символический персонализм, благодаря которому фактически исчезает онтологическое разграничение космического, социального и индивидуального. Вселенское Богочеловечество не столько созидается, сколько эволюционно актуализуется из первоначального носителя теокосмоантропного всеединства, каковым и является София. В социально-историческом горизонте антропософийная схематика становится, как правило, основой развертывания своеобразных моделей оптимального типа общества: от вселенской теократии В. С. Соловьева до церковно-симфонической модели Л. П. Карсавина (до определенной степени сопоставимой с тоталитарным типом социума) и социософии С. Л. Франка, где соборная онтология уступает место динамической системе духовных связей между сочленами общественного организма. Социальные и исторические аспекты А. всеединства вполне сопоставимы с мотивами раннепозитивистской органической социологии (О. Конт, Э. Дюркгейм), а троичная схематика исторического процесса восходит к историософии Иоахими из Флориды (XII в.). Близкие антропософские концепции разрабатывались представителями т. н. академической православной философии (см. “Антропология православная”). В качестве попытки преодоления имперсоналистических тенденций софиологической А. всеединства можно рассматривать персоналист-

==66

 

АНТРОПОСОФИЯ

ские построения Н. А. Бердяева и близких к нему католических мыслителей — Н. Недонселя, Г. Мадинье, Ж. Лакруа. У Бердяева антропософское учение сохраняет ориентацию на целостно-интуитивное осмысление проблемы человека с позиции несводимости свободы и творчества как антропно-онтологических оснований к чистой позитивности; эволюционному прогрессу человечности здесь противопоставляется все то же мистическое слияние личности с Божественной Личностью. Католический персонализм, заимствуя мотивы Ф. Шлейермахера, М. Шелера, К. Ясперса, П. Тилиха, выстраивает учение об особом статусе личности: личность сама по себе нечто большее, чем чистая индивидность и в таком качестве является главной “заботой” мира и цивилизации. Гармонизация социально-индивидуального взаимодействия воспринимается как аналог Богочеловеческого апофеоза. Т. о., в различных ветвях христианской философии происходит постепенное обмирщение основных идей А., их относительная рационализация и адаптация к социоцентрическому мышлению XX в. С другой стороны, антропософские идеи содержат в себе мощный психологический потенциал, который начинает активно разрабатываться во второй половине XIX в. Исходным пунктом становится формирование ряда мистико-оккультных течений, претендующих на целостный синтез “сокровенного знания” Запада и Востока. Задача этого движения — преодоление духовной изоляции отдельных цивилизаций, открытие новых возможностей внутреннего развития личности и всего человечества. Особое место в этом ряду занимает Теософическое общество Е. П. Блаватской, от которого в начале XX в. обособляется Антропософическое общество Р. Штейнера. Основой его учения становится принципиальный синтез европейской мистической А. с мотивами индуистского оккультизма и тантризма. Центром антропосферной системы Штейнера является особый образ человека, чье бытие ставится в прямую связь с космоструктурой и мировой эволюцией. Основная идея А. — сущностное единство космического бытия, реализующееся через взаимодействие “мировых эонов”, создающих как структурно-онтологические иерархии, так и определяющих последовательные этапы универсальной эволюции космического целого. Человек определяется как потенциально совершенствующееся существо, преодолевающее свою исходную природно-телесную, психофизическую ограниченность. Это самовозрастание, руководимое “духовной наукой” или А., происходит через последовательное восхождение индивидуального сознания по “слоям субстанциональной человечности” — от грубо-физического до всеедино-космического. Этот процесс двоякий: гностическое раскрытие сокровенного образа мира в эволюционирующем разуме и субстанциональное эволюционирование психических и физических способностей. По сути, здесь выражена древнейшая идея мистицизма о возможности опознания собственного существа как вместилища существа мира. Специфика Штейнеровой А. обнаруживается в стремлении придать эзотерическим концепциям форму научного дискурса, определить направления их прагматического использования (особенно в психологии и педагогике), создать на этой основе возможность целенаправленного изменения современной культуры и цивилизации, преодолеть культурно-психологическую несовместимость “западного” и “восточного” миров. Во многом благодаря популяризаторской и литературной активности Штейнеровского общества в современном массовом сознании укоренились концепции “астрала”, “ауры”, “кармы” в качестве инструментов прикладной психологии, а сама преимущественно эзотерическая традиция А. стала одним из компонентов “массовой культуры” современности. Кроме того, под эгидой Антропософического общества развивается т. н. Вальдорфская педагогика, пытающаяся синтезировать традиции гуманитарного образования с “проблемным обучением”, целью чего является формирование “целостного духовно-теоретического виде-

==67

 

АНТРОПОЦЕНТРИЗМ

ния мира” как фундамента новой культуры и, в перспективе, нового человечества. В отечественной культуре влияние Р. Штейнера испытали А. Белый, А. Блок, Н. Тургенев и др. В кругах русского зарубежья действовали оккультно-эзотерические кружки П. Успенского, Г. Гурджиева, развивавшие сходные со штейнеровским антропософские учения. До известной степени влияние А. прослеживается в творчестве М. Волошина, П. Флоренского и С. Булгакова. Аналогичные штейнеровским представления о сущности и месте человека в целостно-космическом бытии и истории развивались Д. Андреевым, для творчества которого также характерно активное синтезирование православных мотивов А. с традициями индуистского и буддистского эзотеризма, восстановление гностических иерархий, учение о предопределенной мировой эволюции и формировании единой всечеловеческой религии. В конечном счете, основные мотивы А. в самых различных вариантах их выражения являются одной из фундаментальных моделей самосознания человека и культуры, сохранившей свое влияние вплоть до современности. Е. В. Гутов

АНТРОПОЦЕНТРИЗМ - трактовка человеческого бытия как цели мирового процесса, а позиции человека в мире — как центральной. А. существует в различных — религиозных, обыденных и научных формах. С ним, например, связана идея принципиально неограниченной преобразовательной деятельности человека. Серьезные аргументы против А. возникают в связи с обострением экологического кризиса, а также в процессе выявления познанием объектов, сравнимых с человеком по совершенству. Проблема взаимодействия человека со сложными самоорганизующимися системами (например, с природными комплексами) вынуждает рассматривать позицию человека как требующую постоянной корректировки, учета логики отношений, в которые человек “включает” себя своей деятельностью. Возможность человека участвовать в эволюционном процессе будет, по-видимому, во многом зависеть от его способности изменять свою позицию, т. е. творчески перерабатывать свои средства контакта с окружающими системами.

В. Е. Кемеров

АПАТИЯ (греч. apatheia — бесчувственность, бесстрастие) — термин, встречающийся в свидетельствах о киниках и скептиках, у кинических писателей и стоиков — для обозначения невосприимчивости ко всякого рода переживаниям, страданиям, печалям и страхам, а также мужественного перенесения несчастий. Телет хвалит моряка, воскликнувшего при кораблекрушении: “Привет, Посейдон! Иду ко дну” (см.: Телет. Диатрибы. VII. Об А. //Ант. кин., с. 198 — 201). Сенека считал правильным переводить греческое слово апатхейа как “неуязвимая душа” или “душа, недоступная для любого страдания” (см.: Сенека. Письма к Луцилию, IX, 2). А. считалась одним из условий достижения счастливой жизни. Состояние бесстрастия обеспечивалось занятиями философией, упражнениями в добродетели, утешением и т. п. средствами.

В. Т. Звиревич

АПОЛОГЕТИКА (от греч. apologeomai — защищаться, оправдываться) — философско-богословская полемическая наука, имеющая своим предметом защиту положений христианского учения перед враждебными ему положениями других религий, ересей, философии и пр. Как наука полемическая, А. в сильнейшей степени зависима от опровергаемых ею взглядов, и потому: 1) имеет в разные исторические эпохи разные задачи и цели; 2) вынуждена предпринимать положительное исследование враждебных учений, заимствуя многое из их языка и способа мышления. Поэтому именно через А. христианское вероучение воспринимало многочисленные влияния, и именно эта наука впервые осуществила синтез философии и христианства, тем самым создав условия самостоятельного христианского философствования и язык

==68

 

АПОЛОГЕТИКА

для его выражения. Все это делает А. важнейшей отраслью христианской философии.

Раннехристианская А. возникла уже в двадцатых годах II в. и обычно хронологически ставится на второе место в древней христианской литературе после т. н. “Писаний мужей апостольских” (Климент Римский, Игнатий Богоносец, Ерм, “Дидахэ” и пр.). К древнейшим апологетам причисляют: 1) неизвестного автора послания к Диогнету; 2) Аристида, автора самой ранней из дошедших до нас апологий; 3) Иустина Философа (Мученика), автора двух апологий, адресованных язычникам, и “Диалога с Трифоном Иудеем”, написанного в опровержение иудаизма; 4) ученика св. Иустина — Татиана Сирийца (Ассирийца), автора ригористической “Речи против эллинов”; 5) Афинагора Афинского, перу которого принадлежит обращенное к императорам Марку Аврелию Антонину и Луцию Аврелию Коммоду “Прошение о христианах”; 6) Фиофила, шестого епископа Антиохийской Церкви (по счету Евсевия), автора “Трех книг к Автолику”. К известнейшим латинским апологетам следует отнести также Минуция Феликса, составившего блестящий диалог “Октавий” (обнаруживающий влияние Цицерона и Сенеки) и Тертуллиана, автора многочисленных произведений (в том числе и апологетических “К язычникам” и “О свидетельстве души”). Раннехристианская А. была направлена как против иудеев, убеждая тех в истинности веры во Христа-Мессию, так и против язычников. Она преследовала две основные цели: 1) опровергнуть во многом абсурдные обвинения, предъявляемые христианам; 2) разработать новый философский язык, одинаково понятный как образованному язычнику, так и христианину

Афинагор Афинский называет три главных обвинения, выдвигаемых язычниками против христианства: безбожие, едение человеческого мяса (по всей видимости, источником последнего явилось неправильно понятое Таинство Евхаристии — Причастия), “гнусные Эдиповские кровосмешения”. Минуций Феликс добавляет к ним также почитание головы осла и поклонение гениталиям пресвитера. Опровергая эти и подобные им обвинения в суеверии, христиане желали добиться разрешения своей религии в Империи наряду с терпимым римлянами иудаизмом (т. н. “разрешенная религия” — religio licita). Апологеты также утверждают превосходство христианства над любым языческим учением, причем одним из основных доводов, ими приводимых, является аргумент древности Священного Писания.

При решении второй задачи апологеты рассматривают собственно философскую тематику. Причем в зависимости от разрешения этой проблемы они четко разделяются на два течения: 1) идущее от Иустина Мученика и включающее большинство апологетических сочинений направление, ищущее контакты с языческой культурой и признающее философию и христианство существенно сродными; 2) направление Татиана и Тертуллиана, полагавших, что между Откровением и философией, “Афинами и Иерусалимом, Академией и Церковью” лежит непреодолимая пропасть, в силу наличия которой именно философия есть “мать всех ересей” и должна быть, в языческой ее форме, совершенно отвергнута. Именно в этом контексте следует понимать известное изречение Тертуллиана, обычно приводимое в перифразе “Верую, ибо абсурдно”. Крайним анахронизмом было бы утверждать, как это часто делают, наличие в этой фразе разрешения проблемы соотношения веры и разума как двух познавательных способностей души. Речь у Тертуллиана идет скорее о чисто социокультурной проблематике — вопросе о соотношении христианства и язычества. Т. е.: “Верую (как христианин), ибо абсурдно (для язычника)”. Однако произведения Тертуллиана, и особенно Татиана (ригоризм которого был способен только вызвать раздражение у язычников, но никак не способствовал их убеждению) нельзя считать принятыми христианской церковью. Ригоризм этих авторов привел их к ереси: Тертуллиан, как известно, одно время

==69

 

АПОЛОГЕТИКА

принадлежал к монтанистам, а затем стал и ересиархом, основав секту “тертуллианитов”, Татиан же перешел к аквариям, причащавшимся не вином, а водою.

Направление, основы которого были заложены в Апологиях Св. Иустина, было более терпимо. В целях обоснования тождества философии и христианства, Иустин, используя учение стоиков о семянном логосе (logos spermatikos) разделяет: 1) логос сказанный, как космотворящее Божественное Слово; 2) логос семянной (разум человеческого рода, имеющий своим источником первую форму логоса); 3) воплощенный логос (Христос). Тем самым, между языческим философом, использующим разум — семянной логос, и христианином, поклоняющимся тому же Слову в Его воплощенной форме, противоречия быть не может. Даже, по св. Иустину, философы были своего рода “христианами до Христа”. Христианство же есть истинная философия, превосходящая языческую, поскольку “те писатели посредством врожденного семени Слова могли видеть истину, но темно”.

Такое разрешение социокультурной проблемы вызывает в ранней А. вопрос метафизический: где был Сын, когда не было мира? Или — если Логос нужен Богу для творения мира, то — либо Слово не совечно Богу-Отцу, либо мир вечен в Боге? Апологеты по-разному разрешают эту проблему: Тертуллиан утверждает, что “было время, когда не было Сына”, Феофил Антиохийский, впервые употребивший в христианской литературе термин “Троица” (Trias), различает Слово, скрытое в недрах Отца до творения мира (т. н. logos endiathetos), и сказанное Слово (logos prophorikos).

Традиции ранних апологетов были продолжены в Александрийской богословской школе (III в.). А. занимались и Климент Александрийский (в первом сочинении из своей знаменитой трилогии — “Протрепик”), и Ориген, автор самой влиятельной богословской системы III в. (в сочинении “Против Цельса”). Александрийская школа, следуя Иустину,

соединяет христианство и философию. Так, по св. Клименту, философия была неким родом Откровения Божия, подготовлявшего язычников к христианству так же, как иудаизм готовил к нему еврейский народ. Проблематика логоса продолжает волновать А. и во многом ответственна за появление системы Оригена. Последний (в труде “О началах”), остро ощущая необходимость утверждения вечности божественного Слова — Христа (без чего невозможно подлинное “обожение” человека), постулирует вечность мира, вечно творимого пристнонасущим Логосом. А именно, до возникновения этого мира (“зона”) существовали другие миры, как и после его гибели они вновь станут возникать, будучи местом заключения отпавших от Бога душ, реализовавших свою абсолютную свободу (см. “Пелагианство”). Т. о., мир вечен, поскольку вечен Бог-Слово.

В IV в. христианство столь упрочило свои позиции, что апологии принимают скорее вид разъяснения христианского учения. Христиан заботит теперь, по сути, использование языческой философии в своих целях (стремление, выразившееся в средневековой формуле “Философия — служанка богословия”). Поэтому и проблематика, связанная с космологическим понятием логоса, отошла на второй план, будучи вытеснена христологией. Однако, как таковая, А. не прекращает своего существования. Она присутствует и у капподакийских отцов церкви (IV в.) — Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, а также у Бл. Августина (V в.: например его “Шесть вопросов против язычников”). Историк церкви IV в. Евсевий Кесарийский составил хрестоматию из творений апологетов первых веков.

В новое и новейшее время происходит возрождение А. Провозглашенная Ницше “Смерть Бога” была констатацией факта возникновения секулярной культуры. Поэтому в христианской мысли начинает особенно остро дискутироваться вопрос об отношении культуры и культа, философии и Откровения, принимающий часто апологетический ха

 

==70