Цивилизация

тальной периферией “варваров четырех стран света”. С этого времени начинаются глубокие перемены в совместной жизни людей: город становится формой территориального обособления и внутренней консолидации, противостоящей миру племенной и внешней разобщенности, центром этнокультурного притяжения и отталкивания и местом зарождения ценностного самосознания, все более отличающего себя от утилитарной грубости первобытного сознания. История, однако, выносит свой приговор и реальной разнородности человеческого бытия, и способу оправдания людских притязаний с помощью сугубо мирских различий: античный мир погибает, а варвары охотно заимствуют (в конечном счете) античную культуру, в т. ч. культуру политической жизни.

Средневековье сохраняет идею возрастающей разнородности социального бытия, но ее целостный смысл и понимание преимуществ радикально меняются. На какое-то время главенствующая роль города, интенсивность городской жизни и ценностные притязания горожан падают или существенно снижаются. В основание новой ценностной парадигмы средневековой эпохи закладываются три идеи — идея равенства всех перед Богом, идея превосходства душевной жизни человека над его телесными вожделениями и идея неизмеримой высоты духа в его отношении к природе. В итоге место старой ориентации на одни лишь земные, гражданские ценности начинает занимать новая — ориентация на жизнь души и на деяния, находящиеся в согласии с божественно предопределенным ходом мировых событий. Люди, живущие в Боге, вместе образуют “град небесный”, сообщество правоверных, духовно противостоящее “земному граду”, сообществам “неверных” или иноверцев. Такой принцип различения — истинно верующих от язычников и заблуждающихся — неизбежно ломает все прежние границы, не только “старые” государственные, но и совсем древние родоплеменные, соединяя людей в новые, “священные” общности — в “христианский

мир”, в “умму”, т. е. единый народ верующих мусульман. Теперь уже не город, а религия становится реальной силой, объединяющей людей в новые региональные целостности и одновременно обособляющей их в том же конфессиональном отношении. Эту свою цивилизаторскую миссию религия делит (и соединяет) с государством, провозглашая идею “христианского завоевания мира” и крестовых походов (в Западной Европе), “джихада”, т. е. войны за веру (в Аравии) и т. д. Оба эти слоя — духовный и социально-политический — накладываются на этнокультурный слой, образуя в совокупности социально-исторические общности иного типа, нежели общности античной эпохи. Теперь уже не один центр (город) определяет судьбы людей, соединяя одних и отделяя от себя других, а по крайней мере три конкурирующих друг с другом центра притяжения и отталкивания — религиозная идея, государство и этнос. Меняются на этой основе и ценностные ориентации индивидуального самосознания — их становится на несколько порядков больше, они сплетаются в индивидуальных душах и, наконец, по мере накопления социального опыта становятся все более критичными. В конечном итоге критика концентрируется вокруг универсальной ценностной парадигмы средневековья, которая постепенно утрачивает свою господствующую позицию.

Гибель средневековой эпохи и становление нового времени с определенной т. зр. представляют собой один взаимосвязанный процесс — в этот период зарождаются начала и идеи, выводящие совокупное человечество с регионального уровня на всемирно-исторический. Начало этого процесса сокрыто в недрах средневековой эпохи и связано с появлением бюргерских торгово-промышленных городов. Будучи внешне частицей иерархически организованного феодального целого, бюргерский город внутри себя был самоуправляющейся социальной единицей, заинтересованной в политической свободе и законах, соответствующих общественному договору, разуму

==1009*