или низко, а потом хлюпать, булькать и даже немножко чавкать и кряхтеть... богатый язык! А Стиральная Маши- на — она, должно быть, серьезный собеседник: с ней-то уж определенно не соскучишься. У нее внутри настоящий мотор — не то что у Пишущей Машинки или Швейной: те просто механические, а эта — электрическая! Потому-то они со Счетчиком так хорошо и понимают друг друга: про- сто заслушаешься, когда они беседуют между собой — по- нимать бы еще о чем!

И Утюг все никак не мог выбрать, на чем остановиться. Ведь начало — это самое важное: как начнешь, так потом все и будет. Он гулял по простыням и пододеяльникам, ез- дил по майкам и трусикам, а сам думал, думал, думал... и ужасно сердился на Влажную Тряпку, которая была со- всем немая и никогда не издала ни единого звука,— по- пробуй пообщайся с таким собеседником!

О том, как сердился Утюг и как однажды рассердился до того, что насквозь прожег Влажную Тряпку, можно бы- ло бы рассказывать долго, только вряд ли это очень уж ин- тересно. Гораздо интереснее узнать, выучил ли он в конце концов какой-нибудь язык.

Так вот, сообщаю вам: утюги эти довольно странный на- род... шипят, шипят, а выдернешь шнур из розетки — осты- вают, и все тут! Потом, конечно, опять нагреваются — и да- же распаляются до невозможности, но это пока шнур в розетке. А шнур в розетке нельзя все время держать — иначе Утюг перегорит или, еще хуже, пожар случится...

Может быть, тут дело в шнуре, а может быть, и не в шнуре, а в чем-то другом, только Утюг до сих пор гуляет по простыням и пододеяльникам, ездит по майкам и тру- сикам...— и никакого языка, конечно, так и не знает, а по- тому ни с кем никогда не беседует. Даже Чайник за это время научился языку — и свистит причудливыми треля- ми, когда на носик ему надевают такой специальный нако- нечник и Чайник закипает! А Утюг все собирается загово- рить, да не заговаривает — и живет, словно время никуда не движется: утюг как утюг...

^ь

Два зонтика познакомились в липовой аллее. Они шли навстречу друг другу — и прямо-таки обмерли, когда их хо- зяева остановились и заговорили.

• Здравствуйте,— сказал хозяин Черного Зонтика го- лосом низким и мягким.— Какими судьбами в наш район?

• Здравствуйте,— сказала хозяйка Пестрого Зонтика голосом светлым и легким.— Проездом.

Разговор продолжался, но зонтики не слышали его. Да если бы и слышали — разве могут зонтики понимать человеческий язык! А если бы и понимали — разве могут

Два зонтика

зонтики разобраться в человеческой жизни! Впрочем, зонтикам было не до этого: они смотрели друг на друга.

• Вы так красивы,— хрипло сказал Черный Зон- тик,— что у меня даже болят глаза. Как называются Ваши цветы?

• Ромашки,— пролепетал Пестрый Зонтик.

• Ромашки,— повторил Черный.— Я никогда не ви- дел таких цветов у других. А ведь я объездил весь мир. На- верное, Вы из какой-нибудь далекой страны?

• Ах, нет,— рассмеялся Пестрый Зонтик.— И даже не из другого города. Что же касается моих ромашек... По- смотрите, какие красивые японские цветы на зонтиках вокруг Вас!

• Мне нет до них дела. А Ваши ромашки напомнили мне детство. Моя деревянная ручка родом из леса. В том лесу был один замечательный лужок. Может быть, на нем и росли ромашки, только я уже точно не помню — так дав- но это было.

Зонтики даже не замечали, что давно уже движутся в одном и том же направлении.

• А я,— смущенно сказал вдруг Черный Зонтик,— наверное, кажусь Вам таким же, как все.

• О нет! — с поспешностью воскликнул Пестрый Зон- тик и очень смутился от своей поспешности.— Вы совсем не похожи на всех. Вы такой печальный и большой... Наверное, оттого, что Вы такой большой, в Вас так много печали.

Черный Зонтик усмехнулся:

• Просто я старый. Когда я был молод и у меня были еще целы все спицы, я, кажется, действительно, выгля- дел... гм, бравым. Я раскрывался, с таким, знаете ли, шу- мом: крррах! Многие прохожие даже шарахались. А те- перь меня трудно раскрыть — и спицы мои скрипят. Ну и потом я, конечно, изрядно пообносился. Видите ли, меня уже несколько раз латали. И чехол давно*потерялся — где- то при переездах. А ручка вся в царапинах.— Черный Зон- тик улыбнулся и стал от этого еще печальней.

• Я люблю Вас,— неожиданно сказал Пестрый Зон- тик.— Вы самый лучший зонтик на свете!

• Я? — оторопел Черный Зонтик.— Да Вы только по- смотрите, какой роскошный зонт шагает справа от Вас. Видите, как он весь напрягся? Он смотрит на Вас, словно влюбленный.

• Он не влюбленный,— едва скользнув взглядом на- право, сказал Пестрый Зонтик.— Он... он самовлюбленный.

• Боже мой! — рассмеялся Черный Зонтик.— Как Вы молоды! И как % влюблен...

Внезапно оба зонтика закрыли и сдали на вешалку. Их хозяева вошли в кафе. Зонтики оказались совсем рядом — на соседних крючках.

• О чем Вы думаете? — спросил Пестрый Зонтик, чтобы не молчать.

• Я думаю о том,— тщательно подбирая слова, отве- чал Черный Зонтик,— что, если бы я был немножко моло- же, я попросил бы разрешения поцеловать Вас.

В ответ на это Пестрый Зонтик прильнул к Черному — они поцеловались и улыбнулись друг другу в темноте.

• Скажите, а Вы часто целовали другие зонтики? — спросил вдруг Пестрый Зонтик.

• К сожалению, часто,— отвечал Черный,— но разве это имеет значение?

• Нет,—просто ответил Пестрый Зонтик.

• Мы будем жить вместе! — Черный Зонтик загово- рил взволнованным шепотом.— Я никогда не буду пускать Вас под дождь, чтобы не поблекли Ваши ромашки. Я один буду ходить под дождь: смотрите, какой я большой! Подо мной хватит места не только двоим, но и четверым, если каждый возьмет соседей под руки. Я буду держать Вас в чехле — красивом чехле с ромашками. И только очень редко стану открывать чехол, чтобы полюбоваться Вами.

• Нет-нет,— протестовал Пестрый Зонтик,— это я буду ходить под дождь! Вас нужно беречь: ведь таких, как Вы, нет больше.

Они говорили — и, часто-часто ударяясь об пол, с них капали слезы.

• Всю гардеробную мне замочили! — проворчал ста- ренький швейцар, доставая из кармана клетчатый носовой

платок и прикладывая его к глазам. Старенький швейцар всю жизнь проработал на вешалке: он хорошо понимал язык зонтиков.

Зонтики долго гуляли в этот день по улицам и строили планы. Внезапно они зацепились друг за друга — и...

• Вы куда? — вскрикнул Черный Зонтик и почувст- вовал укол спицы в самое сердце.

• Я не знаю! — пролепетал Пестрый Зонтик и вывер- нулся наизнанку.

Хозяйка Пестрого Зонтика что-то еще сказала хозяину Черного — зонтики не слышали ни хозяйки, ни хозяина. Да если бы и слышали — разве могут зонтики понимать человеческий язык! А если бы и понимали — разве могут зонтики разобраться в человеческой жизни!

• Вы найдете меня? — издалека уже кричал Пестрый Зонтик.

• Обязательно! — отчаянно хрипел Черный.

И, совсем уже потеряв его из виду, Пестрый Зонтик, расталкивая другие пестрые и черные зонтики и взлетая над ними, прозвенел на самой высокой и чистой ноте:

• Я напишу Вам письмо-о-о!

о том,

как бабочка сидела на цветке

Бабочка села на Цветок и сидела. А Цветку уже при- шла пора увядать, потому что наступала осень. И все ба- бочки, которые прежде сидели на других цветках, уже улетели, чтобы не мешать цветкам увядать. Только эта Ба- бочка как села, так и сидела.

«Мне пора увядать»,— размышлял Цветок, но не увя- дал, потому что это довольно неприлично — увядать, когда на тебе сидят. И Цветок терпел как мог.

• Почему ты не увядаешь? — спрашивали его другие цветки.

• Как-то не хочется...— отвечал он, потому что это довольно неприлично — называть вещи своими именами, когда на тебе сидят.

• Хочется тебе или не хочется, а увядать надо,— вздохнул Цветок справа.— Осень есть осень.

В общем-то, он этого мог бы и не говорить: и так понят- но, что осень есть осень, а не весна или, скажем, лето. Но что ж поделаешь: мноще обожают говорить то, что и так понятно.

А Бабочка все это время сидела и молчала, как бы и не понимая, что мешает Цветку увядать. Впрочем, может быть, она и в самом деле не понимала. Тогда ей следовало это объяснить!

• Видите ли, Бабочка,— попытался Осенний Ветер,— у меня возникает впечатление, что Вы немножко засиде- лись на этом Цветке. Кажется, Вам больше не стоит здесь задерживаться: другие бабочки давно улетели.

• Мне нет дела до других бабочек,— равнодушно от- ветила та.— У других бабочек крылья без полосок, а у ме- ня с полосками, причем с красными. Это редко бывает.— И она с удовольствием предъявила полоски.

Цветку всего-то и пришлось что тяжело вздохнуть: это был очень вежливый Цветок.

• Красивые полоски,— улыбнулся Осенний Ветер.— Правда, я не совсем понимаю, при чем они тут...

• Ну, как же! — взбудоражилась Бабочка.— Как же при чем, когда их еще мало кто видел? А если я улечу, их и вовсе больше никто не увидит!

• Но осень есть осень,— напомнил Цветок справа.

• Без Вас знаю,— сказала Бабочка.— Но ко мне осень не относится: для всех осень, а для меня лето!

• Так не бывает,— упорствовал Цветок справа.— Если осень, значит, для всех. И если лето — значит, тоже для всех.

• Только не для тех, у кого красные полоски! — И Ба- бочка сверкнула полосками на скудном осеннем солнце.— Я, между прочим, намерена просидеть тут целую зиму — это мое дело. Сколько хочу, столько и сижу!

Осенний Ветер еще немножко покружился над лугом и улетел. А Цветок справа осыпался: что ж, осень есть осень, как сам же он и говорил,— и был, кстати, совершен- но прав! Между тем Бабочка оставалась на прежнем мес- те и улетать не собиралась.

• Дорогая Бабочка! — не выдержал наконец Цве- ток.— Извините меня, пожалуйста, но я очень устал. Мо- жет быть, мы встретимся с Вами будущей весной? Тогда я как следует отдохну и рад буду опять предоставить Вам мои лепестки.

• До чего же Вы все-таки невоспитанный цветок! — возмутилась Бабочка.— Не кажется ли Вам, что это совер- шенно неприлично — заявлять мне прямо в глаза, чтобы я убиралась отсюда?

Цветок вздрогнул и забормотал:

• Простите, простите меня, дорогая Бабочка! Это действительно совершенно неприлично, Вы правы...

• То-то! — усмехнулась Бабочка и приосанилась, что- бы еще лучше были видны ее полоски, хотя на них больше, кажется, и не смотрел никто: луг опустел.

• Как? — изумился Осенний Ветер, опять пролетая над лугом.— Вы все еще тут? Милая, да скоро уже снег

выпадет, а Вы так и не удосужились улететь... пожалейте Цветок, на нем лица нет!

• Зато на нем есть я! — возразила Бабочка.— Не каж- дому Цветку выпадает честь быть украшенным бабочкой, да еще такой бабочкой.

• Но ведь Вас никто не видит! А Цветок страдает...

• Ничего,— прошептал совсем уже измученный Цве- ток.— Я чувствую себя хорошо.

• Да уж, лучше некуда! — почти прогрохотал Осен- ний Ветер.— Вам осталось только дождаться мороза и по- гибнуть. И Вы никогда больше не увидите весны.

• Что же делать? — пролепетал Цветок, немножко испуганный.

• А вот что!..

Тут Осенний Ветер подхватил Бабочку с красными по- лосками и понес ее над лугом.

• Вы не имеете права! — кричала она.— У меня же красные полоски — не видите разве?!

Но Осенний Ветер и не смотрел на ее полоски: он был по-настоящему рассержен.

А Цветок облегченно вздохнул и с удовольствием увял, а потом сразу же и осыпался, чтобы, не дай Бог, еще какая- нибудь беспардонная бабочка не опустилась на него. И на лугу настала окончательная осень, потому что... осень есть осень, как говаривал Цветок справа,— и это, стало быть, относится ко всем, независимо от цвета полосок.