Один ореол

Один Ореол витал себе над одной великолепною го- ловой. Он давно уже так витал — внимания случайных прохожих, вообще говоря, не привлекая: ореол ведь вещь такая... витает — и никому не мешает. При этом понятно, что любой Мало-мальски случайный прохожий ореола, скорее всего, просто не заметит... конечно, если взять дей- ствительно случайного прохожего.

Что же касается Мухи Обыкновенной, то Муха Обык- новенная к случайным прохожим никакого отношения не имела — и, стало быть, неудивительно, что она не только заметила Ореол, но и полетела строго по направлению к нему — и даже более того: она уселась на Ореол сверху и строго спросила:

• Вы чего это тут витаете, уважаемый?

Ореолу бы взять да ответить что-нибудь вроде: «Вас это не касается вообще, Муха Обыкновенная!» или «Сле- дуйте, пожалуйста, своею дорогой и не отвлекайте меня от витания!» — Ан, нет! Вместо всего этого Ореол начал объ- яснять Мухе Обыкновенной, «чего он тут витает»... а на такой непонятный вопрос, разумеется, быстро и не отве- тишь. Вот почему ответ у Ореола получился длинный и сбивчивый — вроде следующего:

• Я тут чего это витаю... я тут того это витаю, что та- кое у меня предназначение — витать. Если бы Вы, Муха Обыкновенная, спросили, например, у Облака, чего это оно тут плывет, или у Ветра, чего это он тут дует, они бы Вам, Муха Обыкновенная, ответили приблизительно то же: такое у нас предназначение — плыть и дуть... У Вас, Муха Обыкновенная, есть еще какие-нибудь вопросы — или я могу начать продолжать витать?

• Нет,— ответила муха Обыкновенная,— начать про- должать витать Вы, уважаемый, не можете, потому что плыть и дуть — это одно, а витать — это совсем другое.

стол-по-тво-ре-ни-е. Ореол этого, конечно, не мог за- метить, потому что и такого длинного слова, как «стол...по...тво...ре...ни...е», тоже не знал.

Зато Постовой знал это слово очень хорошо и сразу за- кричал:

• Минуточку, минуточку! Что здесь у нас за стол-по- тво-ре-ни-е такое?

А все люди, которые издалека шли на свет этого Орео- ла, объясн1|ли Постовому:

• Толпу сотворили мы, но это у нас получилось неча- янно. Все дело в том, что прежде мы видели Ореол над од- ною великолепною головой: он светился — и мы шли на свет. А теперь Ореол исчез... и тогда мы начали бросаться в разные стороны и впадать в отчаяние. Так и образова- лось стол-по-тво-ре-ни-е.

• Минуточку, минуточку! — опять закричал Посто- вой.— Ореол никуда не исчез и не говорите, пожалуйста, всякие глупости. Ореол вообще исчезнуть не может. Он может — в крайнем случае — осесть. Кстати, с того места, где я нахожусь, прекрасно видно, что и тот ореол, на свет которого вы шли, именно осел — причем осел на хрупкие плечи, находившиеся под одною великолепною головой.

• Отчего же он осел? — заволновались все.

• Прошу никого не волноваться: он осел оттого, что на него села муха. Ореол ведь вещь такая... невесомая — и не выносит давления сверху.

С этими словами постовой осторожно прихлопнул Муху Обыкновенную всегда имевшейся у него под рукой для таких случаев газетой. От его осторожного хлопка Муха Обыкно- венная, разумеется, не погибла, а только сошла с ума — и тут же забыла все длинные слова, которые знала. Отныне она вы- нуждена была пользоваться только совсем короткими — та- кими, как «уж», «ведь», «вот» и другими, но не длиннее.

За это время Ореол медленно приподнялся и опять за- нял положенное ему место над все тою же великолепною головой. А люди, которые шли на его свет, горячо поблаго- дарили Постового и приблизились к Ореолу.

И их благословили.

Наверное, это очень непросто — быть мешочком со смехом. Представьте-ка себе, что вам во что бы то ни стало надо смеяться всякий раз, когда на вас нажимают!.. Дейст- вительно вам от этого весело или нет — никто не спрашива- ет: ваше дело — заливаться смехом.

— Ну и весельчак он, этот Мешочек-со-Смехом... — удивлялся Грустный Клоун,— дотронуться до него нель- зя — сразу хохочет как сумасшедший!

• Да не весельчак он, а просто дурачина! — отвечала Боксерская Перчатка и со знанием дела добавляла: — Смех без причины — признак дурачины. Эй там... Подъемный Кран, толкните его в бок, да посильнее: давно чего-то его дурацкого смеха слышно не было.

И Подъемный Кран толкал — отчего ж не толкнуть, когда в тебе столько силы! А Мешочек-со-Смехом тут же начинал смеяться, да как оглушительно!

• Что и требовалось доказать,— подхватывала Бок- серская Перчатка.— Ничего смешного, заметьте, не про- исходит, а он смеется! Ну, не дурачина ли?

• Пожалуй, и правда дурачина,— огорченно согла- шался Грустный Клоун, и по щеке его бежала слеза.

А Мешочек-со-Смехом надрывался от хохота.

Перед началом осени все игрушки свалили в ящик — и ящик задвинули под кровать. Дачный сезон прошел — те- перь до следующего лета в доме должны были наступить ти- шина и зима. Игрушки, понятное дело, этого времени не любили: кому ж приятно мерзнуть под кроватью!

• Так бы и отлупила всех дачников! — сказала Бок- серская Перчатка.— Что за непонятливый народ такой: сами уезжают, а нам говорят: счастливо оставаться! Лежи теперь тут месяцев восемь и коченей... А восемь меся- цев — срок немаленький.

• Не только коченей, но и ржавей! — вставил Подъемный Кран.— С меня после прошлой зимы ржав- чину еле отодрали... у меня ни одного колесика не кру- тилось! Спасибо, маслом шарниры смазали, а то бы так и был калека...

• Грустное, грустное, грустное... бесконечно груст- ное время! — согласился Грустный Клоун, и по щеке его было начала бежать слеза, да и замерзла.

И тут откуда-то снизу раздался оглушительный смех,

• Здра-а-авствуйте вам! — в сердцах сказала Боксер- ская Перчатка.— Значит, и дурачина тоже с нами. А впро- чем... впрочем, оно и к лучшему: хоть и невелика польза от его смеха, а все ж... Эй, кто там рядом с ним, пихните-ка его в бок, да посильнее!

МЕШОЧЕК-СО-СМЕХОМ

• Эй, Палочка-с-Лошадиной-Головой,— скомандова- ла Боксерская Перчатка,— что Вы там себе думаете? Ляг- ните-ка изо всех сил Мешочек-со-Смехом — пусть нас на- конец найдут, а то мне отнюдь не улыбается пролежать тут все лето ненайденной!

• Я уже лягаю,— отчиталась Палочка-с-Лошадиной- Головой,— только он не смеется!

• Да быть такого не может! — разгорячилась Боксер- ская Перчатрса.—Давайте-ка мы все нажмем на него сверху... да еще и попрыгаем на нем — рассмеется как миленький!

Так и сделали — и действительно раздался из-под тол- щи игрушек взрыв хохота, да такого, какого тут еще в жизни не слышали.

• Мои игрушки! — закричали сверху.— Мой Мешо- чек-со-Смехом!

Ящик тут же вынули из-под кровати. Доставая игруш- ки, не глядя бросали их куда пришлось, забираясь все глубже, на самое дно ящика...

• Он лопнул...— послышался вдруг испуганный го- лос.— Мой Мешочек-со-Смехом от чего-то лопнул.

• Отчего-то! — передразнила испуганный голос Бок- серская Перчатка.— Что за непонятливый народ такой эти дачники... от смеха и лопнул — от чего же еще? Нельзя же так надрываться все время — тем более без причины!

А Грустный Клоун вздохнул — и по щеке его, как все- гда, сбежала слезинка. Может быть, от жалости к Мешоч- ку-со-Смехом... а может быть, и нет: Грустный Клоун он на то и грустный, чтобы плакать все время — иногда даже и без причины.