ше ничего не умеют, Вот они и висели

себе на вешалке. Между прочим, шубы эти стоили ужас как дорого — поч- ти все по нескольку тысяч. А послушать только, что они гово- рили, так прямо оторопь брала от того, как они важничали!

• Я не привыкла к такой тесноте,— постоянно вздыха- ла Песцовая Шубка,—- У нас дома для меня специально отве- ден целый шкаф, где меня держат в полиэтилене, потому что боятся меня запылить! А тут стиснули со всех сторон...

• Да уж,— подхватывало Норковое Манто,— здесь ужасно тесно. Но еще страшнее духота. На меня перед

выходом чуть ли не целый флакон духов вылили — и что же? Я все равно задыхаюсь от посторонних запахов.

• Теснота и духота — это еще терпимо, в крайнем случае,— тяжело вздыхала Накидка-из-Каракульчи.— Если бы не жара! Я не выношу жары, я умираю...— И На- кидка делала вид, что падает без сознания. Конечно, упасть она никак не могла: ее крепко поддерживали пле- чики из очень прочного дерева.

• Считайте* что всем вам крупно повезло: вы как ни- как в стороне висите — в тесном, как говорится, дружес- ком кругу.— Это вмешалась в разговор рыжая Лисья Куртка.— А меня повесили вместе с какими-то... в то вре- мя как дома меня хранят в чехле. Посмотрите, как на меня навалилась эта вот Шубка дикой расцветки!

Шубка дикой расцветки на самом-то деле едва каса- лась Лисьей Куртки, но, услышав замечание в свой адрес, постаралась отодвинуться как можно дальше.

• Извините, пожалуйста,— пробормотала она некра- сивым жестким голосом, и все повернулись к ней.

А вид у нее и в самом деле был довольно нелепый: ее сшили из искусственного меха зеленого цвета и оторочи- ли не то тесьмой, не то каким-то шнурком — во всяком случае, цвет оторочки был убедительно голубым.

• А что, разве сегодня приглашены все желающие? — как бы между прочим поинтересовалось Норковое Манто.

• Похоже, что так.— Песцовая Шубка буравила взглядом зеленый мех. Потом кашлянула и спросила: — Простите, голубушка, Вы не из Африки?

• Нет, что Вы! — приветливо ответила Зеленая Шуб- ка.— Я из... другого места.

• А я думаю, что Вы все же из Африки: в наших кра- ях я что-то не встречала зеленых пушных зверей.

Колкость Песцовой Шубки имела успех, причем гром- че всех хохотала именно она сама.

Зеленая Шубка смутилась, а потом решила: была не была. И ровным, жестким голосом произнесла:

• Да, я не из ваших краев. Но и не из Африки. Я из Центральной Америки. А мех у меня... бегемотовый.

Бегемотовый мех

Кухонный кран

Кухонный Кран долго уже прожил на свете и много чего на своем веку перевидал. Были времена, когда мыли под ним прекрасные тонкие чашки — и у каждой внутри цвел небольшой синий цветок на зеленом стебле, а на до- нышке с обратной стороны по-японски или по-китай- ски — одним словом, иероглифами — написано было та- кое, что у знатоков голова кружилась...

М-да, такие были времена.

Но проходили времена — и на глазах у Кухонного Кра- на прекрасные тонкие чашки с небольшим синим цветком на зеленом стебле внутри разбились одна за другой, выро- нив цветки свои кто в раковину, а кто и просто на пол. И тогда под Кухонным Краном начали мыть менее пре- красные и менее тонкие чашки, у которых не было ника- ких цветков внутри, но была хотя бы золотая полоска, си- явшая, как обруч. Впрочем, разбились и эти чашки — и обручи укатились, укатились, укатились... Бог весть куда.

Следующие чашки были совсем простенькими: внутри у них не содержалось ничего такого, ради чего туда следо- вало бы заглядывать. Но Кухонный Кран все равно по привычке заглядывал, вздыхая о небольшом синем цветке на зеленом стебле или хотя бы о золотой полоске — нет, пусто было внутри: иногда только к пустому донышку прилипало две-три чаинки, да что ж на них смотреть!

Так и шла жизнь: менялись чашки, менялись тарелки, ножи, вилки, ложки и ложечки. Менялись люди. Нежная ручка бабушки с белыми ровными ноготками уступила мес- то нервной руке дочки с длинными розовыми ногтями — и забылись бабушкины нежности. Рука ее дочери крепко бралась за вентиль и сильно поворачивала его влево — было не очень приятно, но все-таки как-то терпимо... А вот плот- ная и не очень чистая рука внучки, давно уже подросшей

Рыдал Кухонный Кран — и во всем мире не было никого, кто мог бы его утешить. Да и вернуть ли прекрасные тонкие чашки с небольшим синим цветком на зеленом стебле внут- ри, вернуть ли чашки с золотой полоской... нежности бабуш- киной ручки с белыми ровными ноготками!

Сильной волной слез смыло со стены Маленькую Кар- тину — и поплыла по горячему (горючему!) морю светлая вазочка с никогда не увядавшим букетом полевых цветов, поплыла словно легкая лодка. Она качалась на волнах, прекрасная, вечная, неизменная,— и, когда самая боль- шая волна вынесла ее в открытое море (кажется, Среди- земное: какое же еще!), Маленькая Картина обернулась и крикнула:

— Не плачьте, мой дорогой Кухонный Кран, я всегда любила Вас одного! Прощайте...

Крикнула и — уплыла, потому что давным-давно в одном знаменитом венецианском музее было приготовлено для нее почетное место в самом центре самой главной стены.

И тогда Кухонный Кран перестал плакать и совершен- но некстати вспомнил вдруг: «Жизнь коротка, искусст- во — вечно».

Серьезный договор между двумя шнурками был за- ключен однажды ночью, то есть именно тогда, когда в ми- ре происходят особенно важные вещи. Правда, мало кому известно, что это за вещи, но в том, что они важные, не со- мневается никто.

Шнуркам, значит, было известно такое дело — вот они и выбрали ночное время, чтобы заключить между собой договор. Какой именно договор — этого они тог- да еще не решили, зато твердо знали: договор непре- менно должен быть серьезным — иначе и заключать его не стоит.

А ночь, кстати сказать, выдалась совершенно безлун- ная — стало быть, смело можно было рассчитывать на то, что договор останется в тайне.

• По-моему, эта ночь очень подходит для заключения договора,— тихонько сказал Правый Шнурок — Левому.

• Согласен,— отозвался Левый Шнурок.— В такую ночь ничто и никто не мешает заключать договоры... Толь- ко вот какой, интересно, договор мы с Вами могли бы за- ключить?

• Любой! — со знанием дела заявил Правый Шну- рок.— Какой нам нравится, такой и заключим: это ведь ис- ключительно от нас зависит.

Левый Шнурок от радости даже скрутился в спираль:

• Давайте же скорее заключать! Это, наверное, ужасно увлекательно!

И тогда Правый Шнурок неожиданно предложил:

• Пожалуй, лучше всего заключить договор о ненапа- дении кого-нибудь на кого-нибудь: такие договоры всегда заключают очень серьезно.

Левый Шнурок сначала опешил, но потом идея ему по- нравилась. Он только спросил:

• А о ненападении кого на кого?.. Давайте заключим договор о ненападении никого на никого! Чтобы уж сразу...

• Сразу нельзя,— сказал Правый Шнурок.— Такой договор не будет иметь силы. Договор должен касаться не всех вообще, а только некоторых.— Он подумал, как мог основательно, и признался: — Меня, например, страшно беспокоит, что в Африке тигры нападают на антилоп. По- моему, этого нельзя больше терпеть.

• Нельзя! — воодушевился Левый Шнурок и смущен- но добавил: — Правда, я не знаю, кто такие антилопы...

• Я тоже не знаю, но дело не в этом,— заверил его Правый.— Дело в том, что мое терпение лопнуло!

• И мое, разумеется, тоже лопнуло... уже сто лет на- зад! — поспешил присоединиться Левый Шнурок.

Тут и заключили договор о ненападении тигров на ан- тилоп: Правый Шнурок подполз к Левому, и они благопо- лучно скрепили договор узлом. А чтобы узел был покрепче,

скрепив его узлом. Если Вы разрежете этот узел, наш дого- вор будет расторгнут — и тогда тигры уничтожат всех ан- тилоп в Африке.

• Насмерть уничтожат? — деловито уточнила По- сторонняя Помощь, охотно поднося платок к сморщенно- му носику.

• Насмерть.

И тут раздался оглушительный рев Посторонней По- мощи. На р/ев сбежалась Вся Семья.

Вся Семья постановила: данные ботинки больше не но- сить никогда и срочно купить другие. И запретить кому бы то ни было прикасаться к шнуркам — иначе тигры в Аф- рике насмерть уничтожат всех антилоп.

* * *

Посторонняя Помощь давно выросла, а ботинки так и стоят на почетном месте со связанными шнурками. Мо- жет быть, по этой причине тигры в Африке и действитель- но давно уже не нападают на антилоп... но тут трудно ска- зать что-нибудь наверняка, потому что Африка находится ужасно далеко отсюда.

Облако и в самом деле было просто-таки до невоз- можности красивым: белое, пушистое, с аппетитными ро- зовыми бочками — этакая сахарная вата. Его даже хоте- лось немножко съесть. Но есть было нельзя: облака, как известно, не для этого предназначены.

С облаками вообще сложно: они ни для чего не пред- назначены — они просто летают по небу как хотят. И это облако летело. Оно очень медленно летело, так как ветра не было — и облако, стало быть, никто не подгонял. Ну, и летело бы себе свободно — так нет же... Кому-то внизу оно вдруг позарез понадобилось! Но давайте обо всем по порядку.

• Это облако мое! Мое это облако! — Так ужасно громко, до неприличия просто громко, выкрикнул Газет- ный Киоск. И было совершенно непонятно, чего он так раскричался.

• С какой же это такой стати оно Ваше? — засуети- лась Постоянно Вздрагивающая Занавеска в окне сосед- него дома.

• Что значит — «с какой это такой стати»? — оторо- пел Газетный Киоск.— Я первый его увидел — стало быть, оно мое. И все. И ни с какой такой стати.

• А зачем Вам оно? — живо поинтересовался Прода- вец-Пирожков-с-Капустой, покосившись на Газетный Киоск.

• Затем, чтобы...— растерялся тот,— ну... пользовать- ся я им буду! Владеть! Владеть — это ведь каждому приятно.

• Да уж конечно,— согласился Продавец-Пирожков- с-Капустой.— А вот у меня вопрос: как именно Вы собира- етесь им владеть?

• Как, как...— проворчал Газетный Киоск.— Надену его на голову и стану носить. И будет у меня такая шляпа!

• Если это и шляпа, то женская,— вмешалась Вывес- ка-над-Трамвайной-Остановкой — Потому что, если опять же это и шляпа, то она воздушная и розовая. А мужчины воздушных и розовых шляп не носят: это Вам любая жен- щина скажет. Что же касается этого облака, то оно мое. Я буду носить его как шляпу.

• Вам такая шляпа не к лицу! —взвилась Постоянно Вздрагивающая Занавеска.— Потому что лицо у Вас не- красивое — все в каких-то цифрах дурацких! И облако это — мое. *

• Вам-то оно на что? — просто даже возмутился Про- давец-Пирожков-с-Капустой.— Куда Вы его денете?

• Я выйду за него замуж! — невпопад ответила По- стоянно Вздрагивающая Занавеска.— Потому что я вся та- кая воздушная и белая, что я прямо не могу... По-моему, мы очень подходим друг другу.

• И вовсе не подходите! — заключил Продавец-Пи- рожков-с-Капустой.— Вы нервная и вздрагиваете посто- янно, а оно величавое и ведет себя спокойно. Вам с ним не ужиться. А потом... мне с самого начала следовало Вам сказать, что облако это мое. Уж я-то знаю, что с ним де- лать. Положу его в авоську и буду носить по городу. И все прохожие станут с удивлением спрашивать: «Что это у Вас там, в авоське?» А я тогда отвечу как бы равнодушно: «Да так... облако одно». И потом продам его за тысячу рублей.

• Такое облако? Всего за тысячу рублей? — Стояв- шая неподалеку Грузовая Машина завелась с пол-обро- та.— Да что Вы понимаете в облаках! Лучше уж это обла- ко моим будет. Я погружу его в кузов и примусь возить по дорогам страны, а потом отвезу на склад и буду хранить там. У меня на складе много всякого добра хранится.

А облако все летело по небу.

• Не обратиться ли нам непосредственно к обла- ку? — догадался вдруг Газетный Киоск, сильно запоздав догадаться — и тем не менее...— Пусть само скажет, чье оно. А если ничье, то пусть скажет, кому хочет принадле- жать. Правда, скорее всего, оно уже кому-нибудь принад- лежит. Ведь все на свете кому-нибудь принадлежит.

блюдечко-

с-30л0т0й-каем0чк0и

Блюдечку-с-Золотой-Каемочкой ужасно повезло в жиз- ни: сами посудите, это ведь большая честь — появиться на свет не просто каким-то блюдечком, которых и так хоть от- бавляй, а именно с каемочкой, да еще и с золотой!

Вот почему, не успели положить на него косточку от сливы,— все немедленно закричали:

• Да Вы что, в самом-то деле? Не видите разве — это же Блюдечко-с-Золотой-Каемочкой!

И косточку от сливы сразу тут же убрали, а Блюдечко- с-Золотой-Каемочкой вымыли, вытерли и поставили на прежнее место. Так-то!

• Интересно, а что вообще можно положить на такое блюдечко? — осторожно спросил кто-то.

• Ну, не знаю... Что-нибудь эдакое! Например, доль- ку апельсина или кусочек шоколадного торта.

1^4-

W3U

А между прочим, в шоколадном торте тоже не было ниче- го особенно хорошего. Шоколадные торты — они жирные и плохо отмываются... А кроме того, после них на поверхно- сти остаются некрасивые коричневые разводы, которые только портят внешний вид, иногда даже закрывая часть зо- лотой каемочки. И наконец, очень неприятно, услышав во- прос: «Кто будет сегодня мыть грязную посуду?» — пони- мать, что «грязну посуда» — это в том числе и ты! Короче говоря, одни неудобства с шоколадным тортом, ну его!..

И при следующем чаепитии кусочек шоколадного тор- та соскользнул прямо на шелковую юбку. Юбка, как и предполагалось, была испорчена, но зато с шоколадным тортом оказалось покончено. Прощай, жирный шоколад- ный торт, знай свое место!

Теперь Блюдечко-с-Золотой-Каемочкой подавали на стол совсем редко: только тогда, когда угощали кого-ни- будь апельсинами. Но апельсинами далеко не всегда уго- щали, так что у Блюдечка-с-Золотой-Каемочкой появи- лось еще больше времени для размышлений о том, что оно лучше всех на свете. Правда, никто и не спорил.

Вот только этот апельсиновый сок... Он такой липкий! Когда он засыхает — а засыхает он, честно сказать, до- вольно быстро! — пальцы начинают прилипать к блюдцу, и какой-нибудь неосторожный посетитель очень даже легко может уронить блюдце на пол, а там... В общем, все было ясно: от апельсиновых долек следовало избавляться как можно скорее. И, выбрав подходящий момент, Блю- дечко-с-Золотой-Каемочкой спровадило дольку апельсина непосредственно в раскрытую сумочку гостьи, доставав- шей оттуда ослепительной белизны носовой платок — на него-то и упала долька апельсина.

С этих пор все свое время Блюдечко-с-Золотой-Каемоч- кой могло посвятить размышлениям о том, что лучше его нет никого на свете. Так оно и поступило. Его больше никог- да не доставали с полки и не подавали на стол. В конце кон- цов оно настолько запылилось, что золотая каемочка пере- стала быть видна. Но, если ты уверен в том, что лучше тебя нет никого на свете, такие пустяки тебя уже не волнуют!