6. Капиталистическая индустриализация последней четверти XIX в.

Развитие буржуазных общественных отношений зависело от связи групп населения с внешним или внутренним рынком. Возможности для этого во 2-й половине XIX в. увеличились. Лозунгом правительства стало: “Не доедим, а вывезем!”. Вывоз хлеба в 50 - 90-е годы возрос с 5 до 20 % чистого сбора хлебов, а по пшенице - до 40 %. Крепче всего связанными с мировым рынком оказались южные и юго-восточные губернии, где производилась пшеница. Дворянство южных губерний, либералы-латифундисты, быстро освоили капиталистические способы ведения хозяйства. В Прибалтике и Сибири крепли хозяйства богатых крестьян-кулаков. За счет этого в 10 раз возрос вывоз из России яиц, в 5 раз - сливочного масла. Двигателем прогресса сельскохозяйственного производства была наемная рабочая сила. Число сельскохозяйственных рабочих за 60 - 90-е годы возросло впятеро. Отметим, что капиталистическое развитие в сельском хозяйстве шло в основном на окраинах России.

Напротив, капиталистическое развитие в промышленности было связано, прежде всего, с центром страны. В Москве, Владимире, Иванове, Шуе росли текстильные предприятия. Новый крестьянин, более подвижный и имевший кое-какие деньги, стал больше по­купать промышленных товаров. Внутренний товарооборот России в 70 - 90-е годы возрос более чем в 3 раза. Быстрее всего росла легкая промышленность, ориентированная на удовлетворение потребностей населения. Благодаря дешевизне рабочей силы и сырья в России, быстрому обороту капитала она была конкурентоспособной и по объемам производства далеко опережала тяжелую промышленность. Одни текстильные предприятия давали продукции в полтора раза больше, чем вся добыча угля, нефти и производство металла. Правда, текстильные фабриканты, вчерашние мещане или крепостные, были тесно связаны с купеческими традициями. Им часто не хватало инициативы, умения распорядиться капиталом уверенности в своем праве быть богатым.

Особенности развития российского предпринимательства. Чем меньше была связь с рынком, тем большим было значение инверсионных тенденций. Наиболее очевидными они были в центральной России, где еще в деревне господствовало натуральное хозяйство. Сопротивление модернизации проявлялось там в виде укрепления общинной идеологии. В результате реформы 1861 г. три четверти надельных земель попали во владение общин. Это была область коллективной собственности и традиционного права, отличных от частной собственности и формального буржуазного права, господствовавших в городах. Для общины были характерны коллективная ответственность за проступки своих членов, в частности за неуплату налогов. Права коллектива ставились выше интересов личности. Из общины нельзя было уйти, не передоверив надел и обязанность платить налоги кому-то другому. Однако крестьяне, как правило, не чувствовали тяжести общинных норм жизни, не стремились освободиться от них. На рост экономических трудностей (высокие налоги, малоземелье, отрезки) крестьяне цен­тра России лишь внешне реагировали как самостоятельные работники: шли в батраки, арендовали землю, т.е. вступали в буржуазные общественные отношения. Их воля при этом была направлена не на торжество этих отношений, а на их уничтожение, на укрепление общины, ее уравнительных принципов. Для этого крестьяне переходили от переделов земли по числу работников к более уравнительному способу передела по числу едоков (т.е. с учетом детей, больных, стариков). Это позволяло выжить наибольшему количеству людей без изменения привычного образа жизни и без обострения отношений между бедными и богатыми в общине.

Ценности уравнительности, коллективной ответственности, общественной собственности, отстаивавшиеся крестьянами центра России, прямо противостояли либерально-индивидуалистическим ценностям буржуазного общества Запада. Они противостояли тенденции развития страны по капиталистическому пути. Передельная система переводила логику мышления людей из свойственной буржуазному обществу плоскости совершенствования производства, предпринимательства в свойственную традиционному обществу плоскость совершенствования распределения. Община, конечно, поощряла исправных хозяев как хороших налогоплательщиков и порицала лентяев, за которых другим приходилось платить налоги. Тем самым поддерживалась трудовая этика. Общинники кланялись кулаку, у которого могли занять зерна до нового урожая. Но не успех и богатство были идеалом для основной массы крестьянства, как не были они идеалом для православия. В отличие от протестанта, видевшего в деньгах божье благословение, русский крестьянин видел в них угрозу спасению души.

Инверсионные тенденции общественного развития в России проявлялись не только в деревне, но и в городе, в самом центре процесса модернизации. От свободных рыночных отношений было ограждено не только крестьянство, но и процесс индустриализации страны, связанные с ним капиталисты. Прежде всего, от индустриализации зависела обороноспособность державы. Поэтому этот процесс был окружен протекционистскими мерами, поддерживался и субсидировался государством. Результаты этого были ошеломляющими. По темпам роста в отраслях, определявших ход индустриализации, Россия вышла в 80 - 90-х годах на первое место в мире. За 90-е годы производство чугуна в стране увеличилось в 3 раза, производство нефти за 25 лет - в 226 раз. Была создана новая база металлургии на юге страны, центры металлообработки в Петербурге, Москве, других городах.

Несмотря на то, что в политической сфере российского общества происходили явления, отбрасывавшие страну на дореформенный уровень, в экономической сфере происходили события, способствовавшие продвижению России по пути модернизации. Инициатором многих из них был министра финансов Сергей Юльевич Витте. Он способствовал вовлечению буржуазного предпринимательства в политическую жизнь страны, стремился придать развивающемуся капитализму в стране европейский облик.

Политика индустриализации, разработанная С.Ю. Витте, с одной стороны, требовала значительных капиталовложений из бюджета, но с другой, ставила задачу в течение десяти лет догнать промышленно развитые страны Западной Европы и прочно укрепиться на рынках Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Для её выполнения C.Ю. Витте прежде всего ввел государственную монополию на производство и продажу винно-водочных изделий, что стало основной статьей доходов в бюджете (ежегодно до 500 млн. рублей). Были также увеличены налоги, в первую очередь косвенные (выросли за 90-е г. XIX в. на 42,7 %), был введен золотой стандарт, т.е. конвертируемость рубля и размен его на золото. Наращивание золотодобычи позволило увеличить золотой запас империи. Это позволило привлечь в российскую экономику иностранные инвестиции, ибо свою прибыль иностранный капитал мог вывезти из России в виде золота. Но при этом собственную российскую промышленность С.Ю. Витте оградил от западной конкуренции большим таможенным тарифом. Он же ввел государственные субсидии частным и начинающим предпринимателям. При С.Ю. Витте инициатива частного предпринимательства удачно сочеталась с активным и эффективным участием государственных структур таких, как Государственный банк и Министерство финансов России, во всех преобразованиях. Итогом такой стратегии стало, например, учреждение в 1890 г. для проникновения на рынки Китая, Монголии, Кореи, Персии Русско-Китайского, Русско-Корейского банков и Учетно-ссудного банка Персии. Широкое распространение получила концессионная система, система госзаказов на повышенных расценках, что было хорошим стимулом для отечественной промышленности. Высокий таможенный тариф надежно ограждал отечественную промышленность от иностранной конкуренции и одновременно увеличивал доходы казны. Правительство поощряло частное предпринимательство, в годы экономического кризиса 1900-1903 гг. щедро субсидировало как казенные, так и частные предприятия.

Реальным результатом политики С.Ю. Витте стало ускоренное развитие промышленного и железнодорожного строительства. С 1895 по 1899 г. в среднем строилось ежегодно 3 тыс. км. путей, а к 1900 г. Россия вышла на первое место в мире по добыче нефти. К началу ХХ в. в России завершилось формирование крупнокапиталистического производства, образование промышленных и банковских монополий. Это свидетельствовало об активном развитии государственно-монополистического капитализма. Но одновременно эта модернизация происходила на фоне сохранявшихся остатков феодально-крепостнического сельского хозяйства. Витте предполагал провести реформу в сельском хозяйстве, но понимал, что на это потребуются огромные средства, которых тогда России явно не хватало. К тому же он чувствовал большое сопротивление этим реформам со стороны аристократии, дворянства, не желавшего расставаться с собственностью на землю и дармовой рабочей силой беднейших слоев деревни.

В результате проведенных в экономике реформ выросли темпы роста отечественной промышленности, улучшалось ее техническое оснащение. В 90-х гг. Россия пережила невиданный индустриальный бум.

Все эти успехи были бы невозможны без участия мирового рынка капиталов и квалифицированной рабочей силы, без привлечения иностранных технических специалистов. Но из-за политики правительства иностранный капитал попадал не непосредственно на предприятия (в 1893 г. прямо в акционерные общества попало всего 8,1 % иностранных капиталовложений), а вкладывался в ценные бумаги государственных займов и уже затем распределялся государственными чиновниками.

В этой сфере производства капиталисты оказались зависимы не от рынка сырья, капиталов и товаров, а от государства, выступавшего как монополист на всех этих рынках. Высокие прибыли в производстве чугуна или строительстве железных дорог зависели от умения получить государственный заказ и субсидии на его реализацию. Эти условия требовали от капиталиста не качеств предпринимателя, умения рисковать, а качеств придворного, знающего все лазейки при дворе. Недаром процесс индустриализации обогатил многих дворян, приближенных к царскому двору. В результате капиталист ценил не свою свободу, а близость ко двору и правительству. Если на Западе буржуазия была ориентирована на свободу рынка, индивидуалистические ценности и завоевание политической власти, то в России значительная часть буржуазии активно отрицала эти ценности, стремясь при­способиться к самодержавной власти как источнику своего благо­состояния. Во главе ее иерархии стояли самодержавие и монопо­лизм, а не либерализм и рынок. Определенное исключение составляли лишь текстильные фабриканты, более тесно связанные со свободным рынком сырья, капиталов и товаров.

Разорение крестьянства и создание промышленных предприятий впервые в массовом масштабе породили в России пролетариат. С 1865 по 1903 г. число занятых в промышленности, добыче сырья и на транспорте возросло с 0,7 до 2,2 млн. человек, т.е. более чем в 3 раза. Особенностью российского пролетариата была его тесная связь с деревней. Более половины рабочих жили вне городов, в деревнях и рабочих поселках, продолжая вести сельское хозяйство. Их семьи имели огород, держали скот. Женщины, свободные от работы на предприятии, вели хозяйство в традиционных формах, неотличимых от крестьянских. Но даже если рабочий уходил в большой город, отрываясь от семьи, заботы об оставленном в деревне земельном наделе и поддержании хозяйства, как правило, были для него главными.

До 1905 г. связь с селом оставалась для массы пролетариата стержнем жизни, вокруг которого строилась вся система ценностей. Даже в Москве и Петербурге наделы имели 50-70 % рабочих. В фабричных казармах - рабочих общежитиях, рабочие делились не по цехам, а по губерниям и уездам, откуда они приехали. Между рабочими из разных мест возникло соперничество, они презрительно относились друг к другу, еженедельно сталкивались “стенка на стенку” в ритуальных коллективных драках. Жизнь рабочих даже в городе воспроизводила деревенские, общинные формы. Во главе рабочих из одной местности стоял мастер, который и набирал их на предприятие. Малые “общины” в цехах и казармах объединялись в большую, фабричную общину, часто совпадавшую с церковной общиной, во главе которой стоял предприниматель. Все это делало отношения на фабрике не формальными, связанными лишь с актом куп­ли-продажи рабочей силы, как это было на Западе, а личными, что характерно для традиции Востока.

Российский капиталист, иногда и иностранец, пытался играть для своих рабочих роль отца или доброго помещика. Ритм работы на фабриках был приспособлен к ходу сельскохозяйственных работ. Наем рабочих происходил на срок “от Покрова до Пасхи”, с перерывом на время работы в поле. Особенно заботились предприниматели о сохранении кадров малочисленных в России высококвалифицированных рабочих, для которых строились дома, которым выплачивались премии и пенсии, а по уходе с фабрики подчас дарились дом в деревне и корова.

Но найти общий язык российским капиталистам и рабочим было трудно именно потому, что рабочий, даже родившись в городе, так и не становился горожанином. Он с трудом усваивал буржуазные ценности, на которых строилась вся городская жизнь. Этим он в корне отличался от европейского рабочего, стремившегося во всем подражать буржуазии и мещанству.

У российского рабочего забота о деревенском хозяйстве пересиливала заботу об удовлетворении личных нужд. В деревне жила его семья, там были его корни. Отрыв от этих корней вел к падению морального уровня, росту пьянства. Доходы рабочих были таковы, что они, как правило, не могли подражать мещанам и буржуазии. Общинные нормы жизни, насаждаемые на фабриках, напоминали рабочим о вечном противостоянии мужика и барина, о необходимости бороться за высшую справедливость, за превращение общинной уравнительности в основной принцип жизни всего общества. Все это толкало рабочих скорее к политической, революционной, а не экономической борьбе.

Этому же способствовали революционеры и правительство. Революционеры видели в рабочих агитаторов за идею революции среди крестьянства. Они подталкивали их на забастовки, внося в требования стачечников политические пункты. Правительство способствовало этому, запрещая экономическую борьбу пролетариата и превращая, таким образом, каждую стачку в антиправительст­венное, политическое выступление. Рабочие начинали думать, что элементарных улучшений жизни: повышения заработной платы, уменьшения рабочего дня и т. п. можно добиться, лишь разрушив существующий государственный и общественный строй. В их ценностных ориентациях традиционализм крестьянства приобрел наступательный, разрушительный характер. Пролетариат становился ударной силой революционного движения. В условиях растущего раскола общества он мог выступить зачинщиком борьбы сторонников общинных ценностей, коллективизма и уравнительности, против сторонников ценностей модернизации.

Нещадная эксплуатация рабочих, отсутствие системы их защиты неминуемо породили рабочее движение. Понимая, что Россия не может игнорировать наличие «рабочего вопроса», Александр III считал необходимым принятие фабричного законодательства. Еще в 80-х гг. для ограничения эксплуатации рабочих была создана государственная фабричная инспекция. В 1897 г. проводится ограничение рабочего дня для рабочих. Однако эти меры не остановили начавшийся с середины 1890-х годов подъем рабочего движения в России.

Если в первой половине XIX в. поворот от либеральных начинаний к реакции имел в основном внешнеполитические причины, то в последней четверти XIX в. поворот от либеральных реформ к контрреформам имел глубокие внутренние, социально-экономические и социокультуриые предпосылки. Начавшаяся модернизация сама порождала собственных противников и множила их ряды. Самодержавие лишь попыталось встать во главе этих сил и ис­пользовать их в своих интересах, но так и не смогло.

Опыт российской истории свидетельствует, что царизм хронически запаздывал с проведением необходимых реформ и чаще всего не хотел идти на уступки. А если и приходилось это делать, то только под давлением чрезвычайных обстоятельств - крупных военных поражений или мощных народных волнений. Если во всем мире, где шло развитие капитализма, на его правовое и общекультурное развитие влияли формировавшиеся либерально-оппозиционные движения, то в России они были слабо развиты и не оказывали значительного влияния на власть.

Результатом социально-экономического развития России во 2-й половине XIX в. было создание многоукладной экономики, различные сектора которой эволюционировали в разных, порой противоположных направлениях. И все же в условиях реформирования власть чувствовала себя более уверенно. Ее авторитет возрос за счет более активной попечительной политики, в результате расширилась ее социальная база. Ценностные ориентации слоев общества, связанных с различными укладами, могли, как воспроизводить, повторять буржуазные ценности Запада, так и вступать с ними в противоречие. Причем с течением времени это противоречие не уменьшалось, а нарастало. Это усиливало раскол общества, подрывало возможности для диалога, основы которого были заложены либеральными реформами.