Глава XXXVIII

ПЕРСИЙ

Авл Персий Флакк (Aules Persius Flaccus) - преемник Горация, весьма своеобразный представитель римской сатиры следующего поколения, - согласно жизнеописанию, родился в 34 г. в этрусском городе Волатерры, а умер в 62 г. в своем имении неподалеку от Рима, не достигнув 28-летнего возраста. Он принадлежал к богатой семье всадников, связанной с высшим римским сословием. На шестом году жизни он лишился отца и воспитывался матерью, которая отправила 12-летнего сына в Рим, где он изучал грамматику у Реммия Палемона и риторику у Вергиния Флава. Когда ему исполнилось 16 лет, он встретил в Риме своего будущего наставника: это был стоик Анней Корнут, который оказал огромное влияние на всю его дальнейшую жизнь и литературную деятельность. Корнут сумел заразить юного Персия стоическими идеалами, и Персий сделался постоянным членом кружка Корнута, где подружился со многими замечательными людьми своего времени.

Сохранились сведения о мягкости нрава, девичьей стыдливости и исключительной добродетельности Персия по отношению к матери, сестре и тетке. Несмотря на свое немалое богатство, он вел суровый, по большей части уединенный образ жизни, целиком посвятив себя духовной деятельности, чтению и научным занятиям. Умирая, он завещал свою богатейшую библиотеку Корнуту.

«Сатиры»

После смерти Персия друзья опубликовали шесть его сатир, написанных гексаметром, ставшим уже традиционным для жанра сатиры.

Сатирам предшествует краткий, из 14 стихов, пролог в холиямбах. В некоторых рукописях эти стихи помещены в конец, и потому некоторые исследователи считают их эпилогом или вообще самостоятельным фрагментом. В холиямбах Персий, следуя общему обыкновению сатириков, противопоставляет себя высокопарным поэтам-современникам:

Ни губ не полоскал я в роднике конском, Ни на Парнасе двухвершинном мне грезить Не приходилось, чтоб поэтом вдруг стал я.

(Пролог, 1-3. Перевод Ф. Петровского)

1-я сатира обычно расценивается как литературная программа поэта. Она направлена против вошедших в моду публичных чтений (рецитаций) и плохого вкуса современных поэтов, пишущих в напыщенном стиле на оторванные от жизни мифологические темы. Во 2-й сатире высмеиваются лицемерие и формализм религии, которой чужды искренность и чистота чувств. 3-я сатира содержит рассуждение о правильном воспитании и разумном образе жизни, которые достигаются изучением стоической философии. Поэт призывает своего собеседника оставить бездеятельную жизнь ради идеалов стоической морали. 4-я сатира открывается фиктивным диалогом между Сократом и Алкивиадом и развивает тезис nosce te ipsum «познай себя самого». Тема 5-й сатиры - свобода мнимая и истинная. Сатира построена на контрасте юридической, внешней свободы и фактической, внутренней свободы, доступной только стоическому мудрецу. Персий объявляет себя человеком, который, вовремя подчинившись наставлениям стоика Корнута, обменял кажущуюся независимость на истинную свободу. 6-я сатира адресована другу Персия, лирическому поэту Цезию Бассу. В ней противопоставляется стоическое равновесие духа безумию корыстолюбцев и охотников за наследством.

Сатиры Персия, по его собственному признанию, предназначены для одного-двух избранных читателей (1, 3), очевидно, стоиков или людей, собирающихся стать последователями стоицизма. Сатира - это поэзия, которая основывается главным образом на личном опыте и переживаниях самого поэта. Чем богаче и глубже опыт и переживания сатирика, тем ярче и живее его произведения. Однако Персий, хрупкий отпрыск очень богатой семьи, всю свою недолгую жизнь проживший под крылышком матери и наставника, умер совсем еще молодым человеком и, как можно полагать, не приобрел богатого жизненного опыта. При этом из всех литературных жанров он выбрал именно тот, который как будто бы менее всего ему подходил, - сатиру. Целиком захваченный стоической этикой, Персий делает ее главной темой своих стихов, именно здесь стремясь проявить свою индивидуальность. Однако этика в его произведениях остается сугубо книжной, далекой от живой жизни, и его сатира наполняется доктринерским изложением общих мест моральной философии стоицизма, напоминая скорее проповеди прямолинейного моралиста, чем подлинную поэзию.

Сатира Персия имеет очень общий и неопределенный характер, в ней почти нет конкретных черт римской современной поэту жизни. Если в его стихах и содержатся намеки на современные ему события, то

196

они выражены столь туманно, что из-за своей неясности, то ли желаемой самим поэтом, то ли возникшей по причине наших недостаточных знаний, не способны оживить повествование. Жизнь поэта, его личные наблюдения оказались за пределами его поэзии. У Персия нет политических нападок, характерных для творчества Луцилия, хоть он и ссылается на Луцилия как на своего учителя и нередко цитирует отдельные стихи и выражения из его сатир. Актуальность и злободневность, которые делали поэзию Луцилия столь яркой и полной жизни, у него совершенно отсутствуют.

Особенно усердно Персий читал произведения Горация. Обращение поэтов последующих поколений к опыту предыдущих характерно для всей античной литературы. Поэты стремились вызвать литературную ассоциацию, вставляя в свои произведения строчки из прежних поэтов, возобновляя характерные элементы языка и стиля, темы и мотивы классических образцов, по-новому осмысливая их. И все же приверженность Персия к поэзии Горация просто поразительна: в его сатирах, состоящих из 650 стихов, обнаружено свыше 250 заимствований из Горация. Он повторяет отдельные стихи и выражения Горация, использует его мотивы и образы, правда, по-своему преобразуя их, сообщая им новую окраску и тональность. Эти литературные аллюзии являются совершенно сознательными и входят в художественную задачу Персия, составляя существенный элемент его поэтического метода.

Различия между Горацием и Персием объясняются прежде всего разными целями сатиры того и другого. Если Гораций пытается как-то вписаться в современное ему общество, то Персий становится в позу непреклонного антагониста, отвергающего общество и признающего только стоическую мораль. Гораций, излагая свой сатирический метод: «смеясь, говорить правду», - приводит в пример школьных учителей, которые для того, чтобы дети охотнее учились, дают им пряники (1,1,25-26). У Персия установка совершенно иная: он не учитель, а врачеватель. Он сравнивает себя с хирургом, который прочищает больные уши людей (1, 107-108).

В сатирах Персия личность автора почти полностью отодвинута на задний план. Отгороженный от своих читателей суровой догмой, Персий убежден в том, что существуют тяжкие общественные недуги и они требуют энергичного лечения. Между его моральным миром и читателями его сатир лежит непроходимая граница. Его бескомпромиссность сродни скорее Луцилию, чем Горацию. Персий создает сатиру, как бы полностью оторванную от конкретной действительности; правда, при этом необходимо учитывать, что смелость и суровая прямота Луцилия были бы абсолютно невозможны в эпоху Нерона.

Однообразному содержанию сатир Персия соответствует и его манера изложения, которая представляется в целом довольно монотонной. Но именно в поисках собственного стиля Персий наиболее оригинален. Он стремится к стилю сознательно усложненному, трудному для восприятия, что отвечает его поэтической установке говорить нарочито резко и придавать своим нравоучениям характер строгости и непререкаемости.

Стремление к необычности выражений толкает Персия на создание смелых лексических сочетаний, на употребление неожиданных метафор и сравнений, которым поэт придает особую выразительность, используя слова в их прямом и переносном значениях одновременно. Например, мысль: «я избавляю тебя от предрассудков» он выражает следующим образом: veteres avias tibi de pulmone revello «я выдергиваю у тебя из легкого древних бабушек» (5, 92). Здесь обыгрываются два значения слова avia: «бабушка» и «крестовник» (ботанический термин, обозначающий разновидность сорняка). Содержание метафоры обогащается еще больше, если привлечь послужившие Персию образцом стихи Горация, который обращается к управляющему имением со следующим призывом: «Спорить давай, кто скорей: сорняки из души я исторгну, // Или же ты - из полей» («Послания», 1,14, 4-5). О хитром, испорченном человеке Персий говорит, что он «таит в порочном сердце хитрую лисицу» (5, 117, ср.: Гораций. «Наука поэзии», 437).

Особенно ценит Персий краткость, изобилующую намеками на подтекст, и загадочность, которые, по его мнению, лучше всего соответствуют суровости стоического мудреца. Персий нередко использует приемы риторики и, апеллируя к умственным способностям своих слушателей, зачастую предстает как декламатор, который держит в напряжении аудиторию с помощью экспрессивных выражений, подлинный смысл которых, как правило, скрыт при поверхностном восприятии. Не чуждается он и выражений экспрессивно-разговорных, простонародных и даже грубых. В холиямбах он сам характеризует себя эпитетом semipaganus, то есть «полудеревенщиной» или, как считают многие ученые, «полупоэтом». Эта дефиниция приобретает особое значение, если холиямбы рассматривать как пролог к сатирам и как заявление программного характера.

Обилие архаизмов, вульгаризмов, ученых терминов, манера загадочно говорить о самых простых вещах и резкие переходы от одной мысли к другой создали Персию репутацию «темного» автора, из римских поэтов, пожалуй, самого трудного для понимания. Такой усложненный стиль был в те времена в большой моде и отвечал эстетическим вкусам нероновской эпохи. Но поэтические новшества и достижения служат Персию, по его словам, не для услаждения непросвещенной публики, а для того, чтобы «скоблить бледные [то есть испорченные] нравы» (5, 15), как это делали Луцилий и Гораций. С этой целью Персий и создает свой собственный стиль, который, как он считает, лучше всего соответствует содержанию и задачам избранного им жанра сатиры.

** *

Строгость моральных убеждений, любовь к добродетели и решительность в борьбе с пороками создали Персию славу серьезного поэта-моралиста. Простота его этических взглядов пленяет читателя, не

197

искушенного в философии, но еще больше привлекает в нем несомненная искренность - одна из главных причин того огромного успеха, который выпал на долю его сатир сразу же после их появления. Успех сопутствовал поэту и в последующие десятилетия, о чем свидетельствуют Марциал (4, 29, 7-8) и Квинтилиан. Последний отмечает, что «Персий, хотя и написал одну только книгу, заслужил большую и истинную славу» («Воспитание оратора», 10, 1, 94).

198

Глава XXXIX

ЛУКАН

Марк Анней Лукан (Marcus Annaeus Lucanus), сын Аннея Мелы, младшего брата Сенеки-философа, родился 3 ноября 39 г. в испанском городе Кордубе. В младенческом возрасте его привезли в Рим. Здесь он вырос и получил образование. Среди его учителей были знаменитые философы, прежде всего дядя, Луций Анней Сенека Младший, и стоик Анней Корнут, наставник поэта Персия. Для усовершенствования своих знаний Лукан, подобно юношам из знатных римских семей, совершил поездку в Афины. Он рано прославился своими декламациями, которые произносил с одинаковой легкостью как на латинском, так и на греческом языке. Этого было достаточно, чтобы его представили императору Нерону.

Несмотря на молодость, Лукан получил должность квестора и был введен в жреческую коллегию авгуров. Но вскоре он попал в императорскую опалу. Если верить Светонию, Лукан отличался раздражающей всех заносчивостью (Светоний. «Жизнеописание Лукана», 2-3). Разные источники сообщают, что Нерон с необычайной ревностью относился к литературной славе Лукана и запретил ему не только публиковать свои произведения, но даже читать их друзьям. К тому времени Лукан уже написал первые книги поэмы «Фарсалия». В начале 65 г. поэт был вовлечен в заговор Пизона против Нерона. После раскрытия заговора Лукан был отдан под суд и приговорен к самоубийству. 30 апреля 65 г. он вскрыл себе вены.

Как свидетельствуют Светоний и Тацит, Лукан пытался спасти себе жизнь, назвав в числе заговорщиков свою мать, Ацилию. Однако, умирая, он проявил твердость и спокойствие духа. По свидетельству Тацита, в последние минуты жизни Лукан декламировал свои стихи, в которых изображалась смерть солдата, истекающего кровью (Тацит. «Анналы», 15, 70).

Утраченные сочинения

За свою короткую, 26-летнюю, жизнь Лукан успел написать множество сочинений. О них сообщают античные биографии поэта и стихотворение Стация, написанное по случаю дня рождения Лукана («Сильвы», 2, 7).

Еще в школьные годы Лукан сочинил поэму о троянской войне (Iliacon) и поэму о посещении героем загробного мира (Catachthonion). Кроме того, его перу принадлежали эпиллий «Орфей» (Orpheus), 10 книг стихотворений на разные темы под общим названием «Сильвы» (Silvae), трагедия «Медея» (Medea), 14 либретто для пантомим (Salticae fabulae), стихотворный панегирик «Похвала Нерону» (Laudes Neronis), a также декламации, письма и, возможно, эпиграммы. Все эти произведения почти полностью утрачены, и до нас дошли лишь незначительные фрагменты.

«Фарсалия»

Единственное сочинение Лукана, которым мы сейчас располагаем, - эпическая поэма «Фарсалия» (Pharsalia) в 10 книгах. Ее название извлекается из текста самой поэмы: Pharsalia nostra vivet «Фарсалия наша будет жить» (9,985-986). Однако рукописи и античные биографии Лукана дают другое название -«Гражданская война» (Bellum civile). 10-я книга, как, впрочем, и вся поэма, не завершена. Сохранившийся текст насчитывает чуть более 8000 гексаметров. По всей видимости, Лукан намеревался написать 12 книг, по аналогии с вергилиевской «Энеидой», но преждевременная смерть не позволила ему осуществить этот замысел.

Содержание поэмы - война между Цезарем и Помпеем - может быть разделено на три части по четыре книги в каждой. Во вступлении указывается тема поэмы, здесь же содержится панегирик Нерону и излагаются причины гражданской войны (стихи 1-182). Рассказывается о переходе Цезаря через Рубикон, бегстве Помпея в Брундизий, осаде Цезарем Массилии и военных действиях в Испании, Иллирии и Африке (книги 1-4). Римский сенат собирается в Эпире и передает верховное командование Помпею. Войско Цезаря переправляется в Эпир и осаждает Помпея в Диррахии. Поражение Цезаря и его отступление в Фессалию, куда за ним следует Помпей. Сражение при Фарсале. Побежденный Помпей бежит в Египет и там погибает (книги 5-8). Командование помпеянским войском берет на себя Катон Младший. Цезарь переправляется в Египет, входит в Александрию и располагается в царском дворце. Население Александрии поднимается против него с оружием в руках (конец 48 г. до н. э.; книги 9-10). Считается, что Лукан хотел довести изложение до битвы при Тапсе и последовавшем затем самоубийстве Катона в 46 г. до н. э. или, как полагают некоторые ученые, до убийства Цезаря в марте 44 г. до н. э.

В биографии Лукана, написанной неким Ваккой, сообщается о том, что первые 3 книги «Фарсалии» были опубликованы самим Луканом до того, как он попал в немилость к императору, остальные 7 книг

199

увидели свет лишь после смерти поэта. Изменения в отношениях между Луканом и Нероном отразились в тоне повествования. Если первые 3 книги демонстрируют монархические чувства Лукана, то последние 7 книг пронизаны явно республиканским духом. В них появляются оппозиционные настроения и возрастают авторские симпатии к Помпею.

Источники поэмы - исключительно исторические. Это прежде всего сочинения Тита Ливия, «помпеянский» дух которых был особенно близок Лукану. По всей видимости, Лукан использовал письма Цицерона, «Записки о гражданской войне» Цезаря, исторические сочинения Азиния Поллиона и Сенекиритора, жизнеописание Катона Утического, написанное Тразеей Петом, мемуары участников событий и, возможно, какие-то официальные документы.

Насколько мы можем судить, Лукан старается не грешить против исторической истины и не искажать факты. Некоторые неточности в «Фарсалии» все же имеются, но они немногочисленны и несущественны. Не случайно на протяжении веков к поэме Лукана обращались как к историческому источнику.

История в изложении Лукана - это opus oratorium «труд ораторский»: в нем часто встречаются пространные речи (всего их около 100), подробные описания, образные выражения, сентенции. Лукану свойственно пристрастие ко всему удивительному и поражающему воображение. Он охотно пользуется эффектными стилистическими фигурами и украшает свое повествование эпизодами новеллистического характера. У него нередко встречаются отступления, рассчитанные на фантазию и вкус читателя. При этом налицо намерение Лукана быть предельно объективным и строго придерживаться источников, заслуживающих доверия.

Своеобразие «Фарсалии» заключается главным образом в том, что в ней трактуется исключительно исторический материал. На исторические темы писали и другие латинские поэты, например Гней Невий и Квинт Энний, но в их произведениях много места отводилось римской мифологии. Противостоять комулибо из этих авторов Лукан не намеревается, он вступает в соревнование с Вергилием, с именем которого отождествлялась теперь эпическая поэзия в Риме. «Энеида» уже давно сделалась образцом и изучалась в римских школах. Противопоставляя свою поэму вергилиевскому эпосу, Лукан исполнен благоговения перед великим предшественником. Не случайно многие эпизоды «Фарсалии» перекликаются с аналогичными эпизодами «Энеиды», а герои напоминают персонажи Вергилия.

Создание поэмы на сугубо историческую тему - задача достаточно смелая, тем более что в основу «Фарсалии» положены события, близкие поэту по времени (правда, в силу своей значительности ставшие почти легендарными). Исторический материал, уже по сути своей прозаический, таил в себе опасность впасть в чрезмерную сухость, поэтому Лукан вводит в повествование многочисленные эпизоды повышенно драматического характера, картины необычных природных явлений, наводящие ужас сцены заклинаний и магических действий.

Поэма Лукана наполнена эпическим дыханием, хотя с эпико-мифологической традицией поэт решительно порывает. К мифологии Лукан обращается только как к арсеналу художественных средств, который позволяет создать подходящий образ-аллегорию, запоминающееся сравнение или просто эффектный рассказ, причем изложенный в манере, исключающей веру самого автора в передаваемые им мифы. Однако от сверхъестественного Лукан не отказывается. Хотя Олимп в его поэме отсутствует, заметное место в ней занимает царство мертвых, а также устрашающие описания колдовских обрядов и жутких пророчеств. В попытке объединить историю и поэзию Лукан заменил мифологическую героику изображением ужасного и патологического.

Вместо традиционных богов у Лукана действует Фортуна, или Рок, мировой закон, управляющий человеческими судьбами. Стоические взгляды Лукан мог усвоить еще в школьные годы, когда его наставниками были Сенека Младший и Анней Корнут. Однако в «Фарсалии» стоическая сила, движущая миром, выглядит как нечто неопределенное и невразумительное. Излишне искать в поэме ясное и последовательное изложение философской теории, хотя такие попытки постоянно возобновляются. Вера стоиков в провиденциальную закономерность у Лукана полностью отсутствует. Поэт пессимистически смотрит в будущее. Созданный им мир полон страданий и противоречий и разительно непохож на мир классического эпоса, в котором царят гармония и порядок, обеспеченные участием богов в делах людей.

Некоторые исследователи делают особый акцент на отразившемся в поэме изменении политической ориентации Лукана после его разлада с Нероном. Но было бы неправильно объяснять оппозиционные настроения и возросшие симпатии к Помпею во второй части «Фарсалии» лишь тем, что отношения Лукана

иНерона резко ухудшились. Конечно, политические мотивы сыграли свою роль в освещении ряда излагаемых фактов, однако общая концепция поэмы сложилась у Лукана до его опалы. «Фарсалия» была задумана как произведение антицезарианское уже с самого начала, еще тогда, когда Лукан находился во власти иллюзии, что Нерон под руководством Сенеки способен проводить умеренную, в духе Августа, государственную политику. Этой иллюзорной надеждой и продиктовано вступление к поэме, звучащее как гимн Нерону. Несмотря на то что это, в общем-то трафаретное, славословие является данью литературной традиции, выглядит оно искренним. Впрочем, некоторые комментаторы усматривают противоречие между первыми семью стихами, проклинающими гражданские войны, и последующими, прославляющими Нерона,

ина этом основании считают начальные семь строк Лукану не принадлежащими, а добавленными чуть ли не Сенекой.

200

Независимо от политических взглядов Лукана героем его поэмы должен был стать побежденный Помпей, а не победитель Цезарь. Об этом он заявляет в начале «Фарсалии»: victrix causa deis placuit sed victa Catoni «Мил победитель богам, побежденный любезен Катону» (1, 128). Катон Младший - любимый герой Лукана, хотя в поэме он предстает скорее как воплощение абстрактной республиканской доблести, нежели как носитель конкретных политический идей.

Что касается лукановского Цезаря, то здесь мы имеем деформацию реального облика исторической личности, вызванную отчасти стремлением поэта дать антитезу добродетельной энергичности Катона и горестной покорности Помпея. Создание этих трех образов: Цезаря, Помпея, Катона - и особенно сопоставление их между собой можно считать несомненной удачей поэта. Не случайно демоническая мощь его Цезаря произвела неизгладимое впечатление на Данте. Вместе с тем надо признать, что художественного правдоподобия в обрисовке исторических персонажей Лукану достичь не удалось. И все же трудно не прийти в восхищение, когда видишь, с каким упорством этот высокомерный, по-юношески несдержанный человек отстаивает свое новаторство в эпической поэзии, ведя сражение на нескольких фронтах сразу.

Говоря о «Фарсалии», нельзя не вспомнить Сенеку-философа. Его влияние проявляется уже в том, что человеческую жизнь Лукан осмысляет как стоик. Даже колебания и сомнения, которые имеют место в поэме, напоминают о знаменитом родственнике поэта, например, идеи Эпикура, которые, подобно вкраплениям, разбросаны в «Фарсалии» повсюду. Но особенно ощутимо влияние Сенеки как автора трагедий. Оно заметно в склонности Лукана к изображению ужасного и патологического, в подробных описаниях душевных и телесных страданий героев, в натуралистических картинах смертей. Достаточно назвать страшные знамения и предсказания предстоящих бедствий после перехода Цезаря через Рубикон (1, 522-695); ночные видения, нарушающие сон Помпея (3, 8-35); мрачные обряды фессалийской колдуньи Эрихто, оживляющей труп солдата, чтобы узнать от него о грядущей судьбе помпеянцев (6, 413-830); гибель воинов Катона от укусов змей в Ливийской пустыне (9, 734-838).

Характер многих эпизодов определен декламаторскими вкусами эпохи. Прежде всего это касается географических отступлений, вполне естественных в рассказе о перемещениях двух враждующих войск: описание Брундизия (2, 610— 627), священного леса под Массилией (3,399-542), Дельфийского оракула (5,71-236), Фессалии (6,333-412), Ливии (9,411-510) и некоторых других местностей.

Стиль изложения, эмоционально напряженный и патетический, напоминает риторический стиль трагедий Сенеки. Это - типично азианский стиль, перенесенный в поэзию. Лукан стремится к предельной сжатости и одновременно к максимальной экспрессивности. Он широко пользуется такими стилистическими средствами, как аллитерация, анафора, антитеза, хиазм, парономасия. Иногда он употребляет слова в непривычном для них значении. Все это используется с одной целью - поразить воображение своих слушателей и читателей.

** *

Как свидетельствуют Светоний и Марциал (14, 194), «Фарсалия» имела огромный успех у читающей публики. Однако не все одобряли экспериментаторство Лукана. Еще при жизни поэта на его «Фарсалию» откликнулся Петроний, поместив в «Сатириконе» большое стихотворение о гражданской войне (главы 119-124), которое некоторые ученые интерпретируют как пародию на поэму Лукана. Суждение о Лукане высказали Квинтилиан, сказавший, что Лукан «достоин подражания скорее со стороны ораторов, чем поэтов» («Воспитание оратора», 10, 1, 90), и комментатор Вергилия Сервий, считающий, что автор «Фарсалии» «не заслужил быть в числе поэтов, так как он написал не поэму, а историю» («Комментарий к "Энеиде"», 1, 382). Иного мнения придерживаются Тацит, который в «Диалоге об ораторах» поставил Лукана в один ряд с Горацием и Вергилием (20), и Марциал, назвавший Лукана «славой нашего Геликона» (Heliconis gloria nostri - 10, 64, 3). «Фарсалией» восторгается Стаций, хотя в своем творчестве он все же предпочитает следовать канонам традиционного эпоса.

201