ЧАСТЬ V

ЛИТЕРАТУРА РАННЕЙ ИМПЕРИИ

Глава XXXIII ЭПОХА И КУЛЬТУРА

Преобразование государственного устройства, осуществленное Октавианом Августом, имело глубокие последствия, проявившиеся в культурной и литературной жизни Рима. С приходом Августа к власти резко повысилось значение всаднического сословия, к которому присоединилась обширная прослойка административных и военных чиновников, необходимых для управления непомерно разросшейся Империей.

Расширение полномочий новых социальных слоев шло в ущерб всесилию сенатской аристократии, которая по-прежнему оставалась хранительницей римских традиций. Поэтому отрицательное отношение к принципату нашло отражение главным образом в тех сочинениях, которые создавались в русле традиционных форм.

Уже первые преемники Августа, хотя и принимают политическую программу в августовском духе, на самом деле насаждают деспотический режим, что ведет к углублению противоречий между императором и Сенатом. Для обеспечения своей личной безопасности императоры применяют со всей суровостью lex maiestatis «закон об оскорблении величества», который когда-то служил для охраны величия римского народа, олицетворяемого теперь принцепсом. В это время закладываются основы наследственной власти. Теперь с помощью процедуры усыновления императоры могут назначить своим преемником любого человека. Однако при избрании наследников не удается избежать столкновений между сенатской аристократией и армией, противостоящими друг другу еще со времен Цезаря и Помпея.

Философской основой сенатской оппозиции становится стоицизм с его проповедью политической пассивности. В сущности, это была оппозиция меньшинства, стремящегося уничтожить тиранию, но не имеющего определенной политической программы. Большинство сенатской аристократии примиряется или только делает вид, что примиряется, с новыми порядками и всю ответственность за судьбу государства возлагает на принцепса.

Наряду с конфликтом между императором и аристократией, армией и Сенатом, вызревает конфликт между италийцами и провинциями, претендующими на такие же гражданские права, которые в свое время Юлий Цезарь даровал жителям Италии. Преемники Августа вынуждены были считаться с требованиями провинциалов и наделять их римским гражданством.

Главной особенностью литературы I в. н. э. является то, что она ориентируется уже не на греческие, как прежде, а на римские образцы, получившие статус классических. Отныне идеалами для римских писателей становятся Цицерон и Вергилий. На первый план выходит проблема стиля: поэты и прозаики стремятся сказать по-новому то, что уже было сказано авторами предшествующих поколений. Еще совсем недавно Гораций учил, что цель искусства - прекрасное, которое достигается с помощью науки и упражнения. Теперь эстетический идеал видят в возвышенном, для достижения которого необходимы вдохновенный порыв, возвышенность мыслей, напряженность чувств.

Центром культурной жизни становятся риторические школы, где культивируются декламации - речи на вымышленные темы. Именно здесь, в риторических школах, сформировался так называемый новый стиль.

175

Глава XXXIV ПОЭТЫ ЭПОХИ ТИБЕРИЯ

Император Тиберий (время правления: 14-37 гг.) покровительствовал скорее отдельным писателям, нежели самой литературе. Его милости распространялись далеко не на всех. Так, автор исторического сочинения «Анналы» Кремуций Корд был принужден императором к самоубийству и уморил себя голодом.

Что касается самого Тиберия, то он был достаточно образованным человеком, увлекался мифологией, хорошо знал латинскую и греческую литературу. Древние упоминают о нем как об ораторе и авторе стихов в александрийской манере. Кроме того, он написал свою краткую биографию.

Германик

Литературой в императорской семье занимались многие. Великолепным оратором и изысканным поэтом был племянник и приемный сын Тиберия Германик (Germanicus). Он родился в 15 г. до н. э. и прославился как талантливый полководец. В 14-16 гг. н. э. он возглавлял походы римлян против германцев, за что в 17 г. был удостоен триумфа. Умер Германик в 19 г. при весьма загадочных обстоятельствах (возможно, он был отравлен) во время своей дипломатической миссии на Востоке.

Под именем Германика до нас дошли эпиграммы, написанные на греческом и латинском языке, а также произведение из 725 гексаметров под названием «Аратея» (Aratea). Помимо этого, мы располагаем фрагментами, насчитывающими в общей сложности приблизительно 200 стихов, вероятно, входившими в состав поэмы «Прогностика» (Prognostica), то есть «Метеорологические признаки».

«Аратея» представляет собой довольно свободный перевод 1-й книги дидактической поэмы Арата «Феномены» («Небесные явления»), написанной в III в. до н. э. на греческом языке и уже переведенной на латынь Цицероном, а также Варроном Атацинским.

Арат дает описание звездного неба, при этом он приводит греческие мифы, связанные с некоторыми созвездиями: Ориона, Пегаса, Девы. Но если Арат начинает свою поэму с восхваления Зевса, то Германик, явно стремясь противопоставить себя греческому предшественнику, приступает к повествованию с обращения к «родителю» (genitor), которому он посвящает свой труд. Считается, что это - его приемный отец Тиберий, к тому времени ставший главой Римского государства: поэт обращается к нему как к уже действующему императору. Если все обстоит именно так, то «Аратея» была написана после смерти Августа, то есть после 14 г. н. э., в последние годы жизни Германика.

Впрочем, некоторые исследователи полагают, что здесь речь должна идти скорее об Августе, поскольку Германик в духе лукрециевского вступления к поэме «О природе вещей», просит о мире, необходимом для литературных занятий. В таком случае начальные стихи «Аратеи» могут быть поняты как программное заявление поэта, считающего себя продолжателем жанра, в котором до него преуспел Лукреций. Заменив лукрециевское обращение к Венере обращением к обожествленному императору, Германик указал тем самым на различие исторических ситуаций.

Переводя на латинский язык «Феномены» (Phaenomena) Арата, Германик учитывал последние научные достижения в астрономии. В частности, им были использованы комментарии к этому произведению Арата выдающегося астронома II в. до н. э. Гиппарха Никейского.

Тема поэмы отвечала моде того времени. В эти же годы Марк Манилий пишет поэму «Астрономика». При Тиберии интерес к астрономии был вызван повсеместным увлечением астрологией, с которой пытался законодательным путем бороться Август. Известно, что сам Тиберий тайно увлекался астрологией. Видимо, это обстоятельство сыграло отнюдь не последнюю роль при выборе Германиком темы для своей поэмы.

В«Аратее» Германик делает попытку соединить мифологию, выводя из нее названия звезд и созвездий, с описанием звездного неба, что вряд ли ему удалось. Поэт целиком занят выведением внешнего вида созвездий из их названия, а не из мифа, объясняющего происхождение того или иного названия. В тех случаях, когда миф все же привлекается, делается это поверхностно, можно сказать - формально, и выдает скептицизм автора. Небосвод в поэме Германика остается в высшей степени далеким от мира людей, совершенно не связанным с их повседневными земными делами. Если упоминание о влиянии звезд на жизнь людей все же появляется, то в нем нет и следа гуманизма, пронизывающего полный жизни мир вергилиевских «Георгик», о которых Германик не раз вспоминает в своем произведении.

В«Аратее» Германик предстает как человек образованный и увлеченный своим материалом. Однако его увлеченность почти никогда не преобразовывается в подлинную поэзию. Общая концепция Германика сформирована под влиянием стоических, неопифагорейских и платоновских идей, что позволяет ему, как в свое время Цицерону, подчеркивать определяющую роль личной доблести человека во всех делах. В поэме отражена человеческая сущность Германика, энергичного и деятельного полководца, в котором сенатская аристократия видела наследника императора Августа.

Поэма написана чистой, ясной латынью, присущей поэзии эпохи Августа. Гексаметр, несмотря на отдельные погрешности, может считаться образцовым. Прилежный стилист, Германик демонстрирует свой

176

утонченный вкус и умение преодолевать трудности избранной темы постоянным поиском изящной лаконичности.

Что касается поэмы «Прогностика», фрагментами которой мы располагаем, то трудно сказать, является ли она переработкой 2-й книги «Феноменов» Арата. В «Прогностике» Германик более независим от греческого образца. Не исключено, что это сочинение не восходит непосредственно к Арату.

Марк Манилий

Достоверными сведениями о жизни Марка Манилия (Marcus Manilius) мы не располагаем. Различные предположения и догадки, высказанные об этом писателе, представляются спорными. Мы не знаем даже времени создания его поэмы. Работа над ней была начата еще при Августе примерно в 10 г. н. э. и продолжалась с перерывами до самой смерти Манилия во время правления Тиберия. Так заставляет думать тот факт, что Манилий иногда говорит об Августе как о еще живущем человеке и вместе с тем упоминает о Тиберии как о полномочном императоре. Поэма осталась незавершенной, возможно, из-за правительственного указа Тиберия, направленного против астрологов.

Название поэмы - «Астрономика» (Astronomica). Манилий написал 5 книг. В 1-й книге изложены научные основы астрономии, в последующих четырех речь идет об астрологии, то есть о влиянии звезд на судьбы людей и о составлении гороскопов. Таким образом, поэт соединил в своем произведении астрономию и астрологию.

Цель Манилия - изложить в стихотворной форме основные принципы науки о гороскопах, чтобы привлечь к астрологии всех тех, кто еще не сделался ее поклонником. Поэт твердо убежден в том, что звезды оказывают определенное и весьма значительное влияние на жизнь людей и что между знаком Зодиака и характером человека, рожденного под этим знаком, существует тесная связь.

Поэт гордится оригинальностью своего сочинения, которая по обыкновению понимается им как некая новизна в римской литературе. В отстаивании своего права первопроходца он сближается с Лукрецием. В действительности же, об астрономии писали в Риме и до Манилия, например, Варрон и друг Цицерона Нигидий Фигул (умер в 44 г. до н. э.). Манилий или ничего не знает об этих сочинениях, или делает вид, что не знает. При этом он не отрицает, что пользовался греческими источниками, правда, не называя их.

Философской предпосылкой «Астрономики» является главным образом стоицизм с его концепцией о предопределенности человеческих судеб. Со стоическими взглядами в поэме тесно увязываются представления восточных религий о влиянии звезд на дела людей. Таким образом, в философском плане Манилий может считаться антиподом Лукреция. Но насколько он далек от Лукреция в мировоззренческом отношении, настолько же похож на него страстной увлеченностью избранной темой и сознанием своей высокой миссии проповедника истины. Манилий сознательно подражает автору поэмы «О природе вещей» в языке, композиционных приемах (вступления и дигрессии), в повторении некоторых мотивов; подобно Лукрецию, он говорит о том, сколь трудно изложить латинскими стихами интересующий его предмет.

В передаче философского содержания средствами латинского языка Манилий, можно сказать, преуспел. Если ему чего-то недостает, так это гуманизма и сострадания к людям, свойственного поэтуэпикурейцу Лукрецию. Человеческие страсти и страдания мало интересуют его. Историю Рима он воспринимает как деятельность отдельных личностей, направляемых божественным провидением, и объясняет ее с позиции фаталиста. В его поэме есть яркие описания и прекрасно изложенные идеи, однако в целом она лишена внутренней силы и напряженности, присущих сочинению Лукреция, прославляющему жизнь человека, который с помощью эпикурейской философии освобождается от невежества и суеверия.

Основательная философская и общеобразовательная подготовка, высокая культура и поэтическое мастерство Манилия все же не в состоянии компенсировать чрезмерную риторичность и искусственность его «Астрономики», несмотря на наличие в ней красочных сцен и выразительных стихов, например, излагающих миф о Персее и Андромеде в 5-й книге. Воздействию риторики, уже ощутимо проникшей в римскую литературу, Манилий пытается сопротивляться, однако без риторических приемов обойтись всетаки не может. В то же время он весьма терпим к формам и конструкциям, типичным для разговорной латыни. Все это, вместе с некоторыми шероховатостями стиля, делает Манилия одним из наиболее труднопонимаемых латинских поэтов. Метрика Манилия близка овидиевской. Его стих напоминает стилизованный гексаметр, который будет характерен для римской поэзии эпохи Империи.

Федр

Сведения о жизни баснописца Федра скудны. Биографические данные содержатся главным образом в прологах и эпилогах к его книгам. О фактах своей жизни Федр упоминает в манере, которая допускает их разное толкование. Все же из них можно заключить следующее.

Федр (Phaedrus) родился в северной части Балканского полуострова во Фракии или Македонии. Эти сведения можно извлечь из двух довольно туманных намеков в прологе к 3-й книге. Дата рождения

177

неизвестна. В Рим Федр попал, должно быть, в раннем детстве. Судя по басням, его образование и склонности являются скорее римскими, чем греческими. Вероятно, он был рабом, а потом вольноотпущенником Августа. При Тиберии на него обрушилось какое-то несчастье. Федр сообщает об этом все в том же прологе к 3-й книге и, как всегда, завуалированно. По всей видимости, поэт был втянут в судебный процесс, несправедливо возбужденный против него всемогущим временщиком Сеяном. Насколько можно судить по неизменно горькому тону стихов, в которых он упоминает о себе и с грустью взывает о помощи, ему так и не удалось оправиться от этого удара. Гнев Сеяна Федр вызвал, надо полагать, какими-то намеками, содержащимися в его баснях. В прологе к 3-й книге он, как некогда в сатирах Гораций, защищается от нападок тех людей, которые из-за своей напрасной подозрительности имеют на него зуб, не понимая, что он клеймит не отдельных людей, а пороки вообще и цель его басен - «самую жизнь и нрав людей показывать» (3, 45-50).

Никаких хронологических указаний о времени создания басен мы не имеем. Возможно, 3-я книга была написана между 31 и 41 гг. В эпилоге этой книги Федр говорит о своей старости и приближающейся смерти. Следовательно, он родился в первые десятилетия эпохи Августа, вольноотпущенником которого его называет рукописная традиция.

Басни

До нас дошло собрание басен Федра в 5 книгах. Каждая из них снабжена прологом, а 2, 3 и 4-я книги - еще и эпилогом. Это, конечно же, не все басни, которые Федр написал за свою жизнь. Общее количество басен - 94 - представляется недостаточным для пяти книг, некоторые из которых очень невелики по объему; так, книги 2-я и 5-я содержат 8 и 10 басен соответственно.

Кроме указанных выше, Федру принадлежат 30 басен, известных по рукописи итальянского гуманиста XV в. Никколо Перотти. Они обычно помещаются в приложении к 5 книгам Федра под литерой А. О содержании других басен мы можем судить по их прозаическому пересказу в средневековых сборниках, самый значительный из которых - «Ромул» - сложился, по всей видимости, в V в.

Басня - одна из древнейших форм словесного искусства. Самый ранний образец литературной басни дал в Греции Гесиод, поместивший в свою поэму «Труды и дни» притчу о соловье и ястребе. Зачинателем басенного жанра считается Эзоп, живший в VI в. до н. э. Эзоп - фигура символическая, его имя окутано легендой. Ему приписывались все известные басни, которые и греки и римляне называли «Эзоповыми баснями».

В римской литературе басни и басенные мотивы существовали задолго до Федра, но их появление носило эпизодический характер. Так, Энний пересказал в «Сатирах» басню о жаворонке и его птенце, а Луцилий - басню о лисице и больном льве. Шедевром римской литературы является басня о городской и деревенской мышах в «Сатирах» Горация (2, 6, 79-117). Единственный из римских поэтов, посвятивший себя исключительно басенному жанру, - Федр.

Главные герой его басен - животные: великодушный лев, насильник волк, робкая овца, хитрая лиса, осел, то тщеславный и трусливый, то покорный и философствующий, собака, глупая и жадная, но иногда предусмотрительная и верная своему долгу, то есть все персонажи, типичные для нравоучительных басен Эзопа.

Некоторые басни Федра представляют собой небольшие новеллы, как, например, история о вдове, влюбившейся в воина (А, 13), разработанная Петронием в рассказе об эфесской матроне («Сатирикон», 111112). Встречаются у него и анекдоты, и сократические притчи-хрии, и сценки из современной ему римской жизни, возможно, увиденные поэтом лично, например, сюжет о Тиберии и его угодливом слуге (2,5).

При всем своем сюжетном разнообразии басни Федра обращены исключительно к поучению; именно с этой целью они и задуманы. В них всегда, за очень редким исключением, есть помещенная в начале или в конце «мораль», к которой сама басня служит иллюстрацией. Обычно мораль предельно проста.

Федр ставит своей задачей пояснять общие истины, всегда и всюду сохраняющие свое значение. Но если в баснях Эзопа участие автора ограничивается интерпретацией рассказа и выражается в моралистическом резюме, то в баснях Федра присутствие автора проявляется и в горьком тоне повествования, и в авторских симпатиях, но главным образом в жизненных принципах, в основе которых лежит смирение (например, 1, 15 и 1, 30). Похоже, римский баснописец задумал басню как своеобразную отдушину для всех обездоленных людей.

Трудно сказать, насколько в той или иной басне Федр самостоятелен, а насколько он зависит от Эзопа. Это вызвано тем, что, с одной стороны, известные нам сборники басен Эзопа не охватывают всего написанного греческим баснописцем, с другой стороны, в них вошли и такие басни, которые Эзопу явно не принадлежат. Как бы то ни было, мы располагаем достаточным материалом, чтобы составить себе представление о различии творческой индивидуальности двух баснописцев.

Свою возрастающую от книги к книге независимость от греческого образца подтверждает сам Федр. В прологе 1-й книги римский поэт говорит, что он изложил ямбическими сенариями «материал» (materia) Эзопа (стихи 1-2).

178

Во прологе 2-й книги он заявляет о некоторых своих добавлениях к Эзопу (стихи 7-11), а в прологе 3-й книги объявляет о своем собственном пути в басенном жанре (стихи 34-40). Его басни, и об этом пишет сам Федр в прологе к 4-й книге, скорей «эзоповские, чем Эзоповы» (Aesopias, non Aesopi nomine), потому что он воспроизвел древний жанр, влив в него новое содержание (usus vetusto genere, sed rebus novis - стихи 10-13). Наконец, в прологе 5-й книги Федр решительно утверждает, что уже давно ничем не обязан Эзопу и пользуется его именем лишь для важности (auctoritatis gratia - стихи 1-9).

Действительно, со временем у Федра наряду с баснями эзоповского типа, в которых действуют животные, все чаще появляются анекдоты, где героями выступают люди. Самостоятельность, к которой стремится римский поэт, обнаруживается не столько в содержании басен, сколько в авторских, подчеркнуто пессимистических, размышлениях о жизни.

В эпилоге 2-й книги Федр заявляет о себе как о сопернике Эзопа (стихи 5-9). К сожалению, надо признать, что в этом соревновании (aemulatio) ему не удается превзойти Эзопа. Римскому баснописцу недостает занимательности, у него отсутствует чутье рассказчика, и, самое главное, ему не хватает психологической проницательности и глубины проникновения в суть изображаемых явлений. Федр не обладает широтой видения окружающей действительности и отображает жизнь схоластически упрощенно. Животные в его баснях очень мало напоминают реальных животных и служат простым олицетворением человеческих пороков.

Все это - следствие краткости, которая является художественным принципом Федра и предметом его особой гордости. Brevitas «краткость» понимается поэтом как обязательный атрибут басни, делающий ее убедительной и эффективной как в художественном, так и в моралистическом плане. Но вопреки ожиданиям Федра результат нередко оказывается иным. Излишняя краткость оборачивается схематизмом: изложение становится бесцветным и сухим, и басня превращается в эпиграмму. Лишенные всякого психологизма, басни Федра не имеют никакого внутреннего развития. Удивляет и то, что в баснях, действие которых происходит главным образом в сельской местности, совершенно отсутствует деревенская атмосфера. Федр пишет о деревне, а дышит исключительно воздухом города.

Иногда Федр все же отказывается от присущей ему краткости изложения и из-под его пера появляются достаточно яркие басни, например басня о Помпее и воине, в которой наглядно показана перемена в чувствах полководца от негодования к восхищению (А, 8). К числу наиболее удачных следует отнести уже упомянутую басню о Тиберии и его слуге: суетливость угодливого слуги вызывает резкую отповедь со стороны Тиберия (2, 5). Эти две басни могут считаться одними из лучших у Федра. Их источником являются не басни Эзопа, а римская действительность. В них Федр отступает от привычной ему схемы, причем настолько, что создает альтернативу традиционному типу басни -повествование, в котором «мораль» уже не имеет преобладающего значения и не вытесняет все остальное.

Видимо, не случайно басни этого типа появляются лишь во 2-й книге, в прологе к которой Федр объявляет о своем намерении добавлять к эзоповским басням нечто свое, «чтоб слух порадовать речей разнообразием» (стих 10). Во второй книге манера повествования становится в ряде случаев более раскованной и свободной от эзоповской традиции (например 2, 4 и 2, 8).

Для достижения наглядности Федр использует разные стилистические средства. Он любит употреблять абстрактные существительные вместо конкретных. Так, вместо того, чтобы назвать животное, он указывает его характерный признак, например decepta aviditas «обманутая жадность» - собака, плывущая через реку с мясом в зубах (1,4, 5). Встречается у него и противоположный прием - конкретное существительное вместо абстрактного, например, fauce improba incitatus «побуждаемый нечестивой пастью», то есть волк (1, 1,3). Среди особенностей его стиля следует отметить обилие уменьшительных имен, синонимов, прозаизмов, устаревших выражений. Основой поэтического языка Федра является повседневная разговорная речь городских жителей. Стилю Федра в равной степени чужды ученая вычурность и вульгарность. В целом поэт изъясняется просто и ясно, но нередко непритязательность и легкость переходят в сухость.

Ямбический сенарий, которым написаны басни Федра, напоминает стихотворный размер диалогов в древней комедии Плавта и Теренция.

* * *

В античные времена Федра почти не знали. Он сам говорит, что его басни, вопреки ожиданиям, пользуются незначительным успехом у читателей («Я лишь с трудом нахожу себе признание» - 3, 23). О Федре не упоминают ни Сенека Младший, ни Квинтилиан. Более того, Сенека говорит об эзоповских баснях как о «жанре, не испробованном римскими талантами» (intemptatum Romanis ingeniis opus - «Утешение к Полибию», 8, 3), из чего следует, что Сенека не знает или не желает знать о баснях Федра, уже частично опубликованных к 43 г. О «шутках дерзкого Федра» упоминает в одной из своих эпиграмм Марциал (3, 20, 5).

179