1Ь1х и лишенных поддержки сферах нашей жизни, кого-bie возникают, если неожиданно появляется какой-ни-

удь человек или сообщество, одобряющие нас в той

бласти. где, казалось, мы были в одиночестве.

Мы часто склонны воспевать одинокого хуложника илидержимого гения, но подобная слава, очевидно, являст-я просто парадигматическим мнением, мало оправдап-ым фактическими свидетельствами. Большая часть

ворчества исходит от людей, тесно связанных с поддер-

живающим и принимающим сообществом (каким бы ма-лым оно ни было и сколь сильно ни отличалось бы от«основных» течений). Большинство личностей, прослав-яемых как «одинокие герои» или «гении-одиночки», на

■амом деле имели подобную, вполне положительную

поддержку. В подавляющем числе случаев одинокая одержи-мость остается в итоге тем, что предполагает буквальноеначение данного слова: человек является «одержимым»,

то есть противоестественным образом «движимым изнут-и», ригидным и несгибаемым, практически лишенным

во внешнем поле значимых энергетических связей, в силуего его деятельность и он сам по характеру поведениятановятся стереотипными и, в конечном счете, поднос-

ило исчерпывают себя и истощаются.. Возвращаясь к сказанному, подчеркну: именно «соот-етствие» между внутренним и внешним поставляет, под-ерживает энергию и способствует достижению текучей и

гибкой адаптации, которая становится основой для даль-ейшего приспособления, развития гибкости и продол-ения роста. И оно вновь возвращает нас к вопросам

оддержки и к нашему упражнению.

'•Придание энергии творчеству: обеспечение большей гибкости решений

Для продолжения наших исследований поддержки в олее широком и динамическом контексте, а также для

"ссмотрения в целом процессов изменений с точки зре-

ия парадигмы поля обратимся к нашей группе с еще од-

м вопросом.

Адаптация иди решение, созданное или найденное вами в то далекое время, было творческим актом, в котором ваше self нашло лучшее из всех доступных ре­шений в поле, находящемся в вашем распоряжении Вероятно, найденное хорошо служило вам в течение всех прошедших лет и сыграло определенную роль в достижении положения, которое вы сегодня занимае­те. Одновременно можно найти места и ситуации, в которых эта адаптация оказала вам плохую услугу или отжила свое и перестала быть полезной в определен­ной сфере жизни. Уже упоминалось, что если в поле недостает поддержки — внутренней или внешней. — то творческое решение становится более ригидным, обладает меньшей энергией, с его помощью бывает трудно построить что-то новое и его труднее перенес­ти на новые ситуации и задачи, — и большинство из нас сталкивалось в жизни с ситуациями, когда это ут­верждение справедливо.

Теперь наш следующий вопрос: если сильная поло­жительная поддержка делает творческое решение бо­лее живым, менее ригидным и ограниченным, то какие дополнительные поддержки имели бы для вас значение в то время? Вы создали бы ту же творческую адапта­цию, выбрали бы тот же подход или стиль — ведь ваше решение не возникло из ниоткуда: оно было основано на вашей сильной стороне. Но вы могли бы прийти к нему с большей гибкостью и с большим числом воз­можностей для принятия решения, окажись у вас тог­да больше поддержки. Чего больше всего в том возрасте не хватало в вашем поле? Что могло бы вам помочь?

Кратко запишите ответы в своей тетради, а затем обсудите в парах. Не забудьте отметить возникающие, когла вы об этом думаете, чувства и телесные ощуще­ния. Какую дополнительную поддержку вам хотелось бы оказать своему детскому self! Что, присутствуя в поле, способствовало бы большему экспериментиро­ванию и открытости к новым возможностям?

Обращайте больше внимания на внешнее поле — не только на внутренний мир талантов и способностей

Представьте себе в нем нечто дополнительное, под­державшее бы тогда и, возможно, впоследствии ваш рост и самораскрытие, чтобы стиль контакта, создан­ный в то время, служил еше лучше не только тогда, но и теперь.

Мы спрашиваем здесь преимущественно о «внешних»

оддержках из-за общей индивидуалистической предвзя-

остн, царящей в обществе, — той предвзятости, которая

ридала столь тревожный или негативный заряд идее «под-

ержки», когда она впервые появилась в фокусе внимания

в начале этой главы. Если людям просто задать вопрос, в чем они дополнительно нуждаются для достижения ка­кой-либо важной личной или профессиональной цели (близости, здоровых отношений с семьей или детьми, преодоления гнева или депрессии, улучшения здоровья, нормализации питания, физической активности, повы­шения качества работы или какого-то профессионального проекта, ведения документации на рабочем месте и т.д. и т.п.), ответ часто будет касаться сугубо внутренних усло­вий: «Я должен прилагать больше усилий»; «Вставать каж­дый день в шесть часов утра и писать/бегать/медитировать/ учиться, просто заставить себя это делать, в этом един­ственный выход»; «Просто контролировать свой гнев, дер­жать себя в руках, что бы ни происходило». И так далее — работать прилежнее или дольше, есть, пить или спать мень­ше, производить или выполнять больше — этот список может быть нескончаемым, нередко превращаясь в знако­мую спираль обновленного чувства собственной неадек­ватности и стыда.

Если же цель имеет какое-то отношение к привычному стилю отношений или реагированию на окружающий мир, то ответ на вопрос тем более будет именно таким. «Это же я сам делаю, правильно? — Все зависит от меня», — ска­зал один из участников, обладавший похвальным жела­нием не уклоняться отличной ответственности и несколько Узким (как мы полагаем) взглядом на self и мир. И даже люди, которые видят в этой ситуации ошибку со стороны Других, прололжают применять к себе идеологию самоло-

статочности (и себя стыдить). «Я просто должна выйти „ приложить больше стараний, быть смелее, больше риско­вать», — смело ответила Джейн на вопрос, каким образом может измениться ее застенчивое и боязливое отношение к миру. «Я имею в виду, что мне все же удалось изменить­ся за прошедшие годы — ну. в какой-то степени. Хоть не­много. Так должна же я, наконец, суметь сделать большее. Вся беда в том, что я такая трусиха».

Является ли Джейн трусихой? Это одна из точек зре­ния на ситуацию — индивидуалистическая. Может, ей и удалось бы добиться большего, даже без дополнительной внешней поддержки. В самом деле, опыт вербализации и принятия решения вслух перед группой сам по себе слу­жит достаточной социальной поддержкой и играет важ­ную роль, обеспечивая энергией и делая ее задачу хоть немного менее пугающей (многие социальные исследова­ния давно подтвердили большую эффективность публич­ного высказывания своих намерений в присутствии группы по сравнению с принятием их в частном порядке — см.: Lewin, 1951). Дело не в том, что «приложение стараний» или «риск» не имеют никакого значения и не приносят пользы. «Внутренние» поддержки и решения являются чрез­вычайно важной частью поля опыта — однако они не со­ставляют целостного поля. И насмешливое отношение к «новогодним решениям» показывает, что они не являют­ся оптимальным рецептом и прогнозом для изменений. Для осуществления и поддержания важных и стойких измене­ний нам требуется поддержка всего поля, внешнего/соци­ального и внутреннего/личного. Для понимания того, что имеется в виду, ознакомьтесь с некоторыми ответами на заданный вопрос, в которых участники представляют себе изменение или добавление новых внешних поддержек в ситуации, когда они переживали исходную проблему. (Как всегда, читателю предлагается добавить свои переживания, изложив их на оставленном для этой цели месте.)

Джейк (высокая успеваемость, умение разбираться в людях; в на­стоящее время постоянно добивается значительных успе­хов в жизни, но все же находит трудным для себя достижение определенного положения, воспринимается другими как

отчужденный или высокомерный; одннокиП): Что бы мне помогло тогда? Не думаю, что мне хотелось бы стать менее чувствительным — сейчас, во всяком случае, этого не хо­чется. Думаю, неплохо, если бы родители оказались более доступными, способными увидеть, что со мной происходи­ло. А не они, так кто-то яругой. Если бы хоть кто-нибудь хорошо знал меня, я бы чувствовал себя менее одиноким, гак страшно потерять всех. И мне, наверное, было бы легче больше заниматься самим собой вместо того, чтобы посто­янно разбираться в окружающих. И не было бы такой необходимости проявлять ум и находчивость, стараясь по­стоянно быть на высоте — я прекрасно понимаю, что иног­да это удерживает людей на расстоянии. Дело даже не в самом стремлении «быть на высоте» — а в том. что я в нем застрял, до сих пор не могу от него отказаться и рассла­биться (длинная пауза)... вот так. А знаете, что могло тогда все изменить? Если бы кто-то просто сказал мне: «Джейк,я вижу, что ты переживаешь, и хочу, чтобы ты знал: чувст­вительность, которая сейчас кажется тебе проклятьем, ког­да-нибудь станет твоим самым важным преимуществом, гораздо большим, чем мозги, которыми ты так гордишься». Только и всего. Чтобы просто случился кто-нибудь, кто меня видел бы, кто зная бы. И я не был бы столь одиноким тогда и таким замкнутым сегодня.

еонора (хорошая преподавательница, докладчица, музыкант; не

может писать свои труды): Я полагаю, все дело в том, что я не уверена в своем голосе. Люди думают, что я хорошая препода­вательница, и это правда, если с гуденты сидят передо мной и я вижу их реакцию — тоша все хорошо. Но как только я оста­юсь наедине с собой, все мои старые страки возвращаются — никому это не интересно, я говорю глупости — просто ужас. Музыка помогла мне преодолеть трудности, мне очень нрави­лось выступать на сцене. Но мне нужно было еще кое-что. Я нуждалась тогда, чтобы кто-нибудь меня по-настоящему выс­лушал, сказал, что во мне нет серьезных недостатков, что я достаточно умна и мои чувства являются нормальными — а главное, что мои слова имеют значение. Бабушка так и дела­ла — она тоже слишком много говорила, мы были очень похо­жи. С ней я чувствовала, ч то меня понимают, но слишком рано

потеряла ее. Вот в чем я нуждалась — в бабушке, в том. чтобы она оставалась со мной подольше. Я искренне считаю, что эго все изменило бы — ну. во всяком случае, многое бы измени­лось. Теперь мой муж и студенты стараются поддержать меня, но это совсем не оано и то же. Это мне нужно было именно тогда. Я не чувствовала бы сейчас такого одиночества, сидя перед чистым листом бумаги, на котором намереваюсь писать. В эти мгновения меня одолевает тревога, паника и я не могу с ними справиться.

Барбара (занимается консультированием, окружена друзьями; но боится близости, чувствует психологическое истощение): Мне вовсе не хочется перестать быть такой, как я есть. Я не хотела бы стать черствой и безразличной, как некоторые. Но иногда у меня возникает сгорание, и от него пользы нет никому. Еще я не умею твердо отстаивать свою точку зре­ния, даже когда она бывает полезной для других — напри­мер, для детей. Если бы моя мать была другой — или отец, теперь я это понимаю. Я всегда вроде обвиняла се или себя, но он тоже во всем был замешан, теперь я это хорошо вижу. Думаю, что тогда я не боялась бы до такой степени. Никого бы не боялась. Я получала столько поглаживаний зато, что была такой хорошей и доброй, это было чудесно — мне нравится быть хорошей и доброй. Но никто и никогда не заглянул внутрь меня и не сказал: ты теряешь себя, иногда необходимо проявлять твердость, и это вовсе не означает быть жестокой. Вот в чем я нуждалась — чтобы кто-нибудь это сказал. Кто угодно, не обязательно мама — она все равно не смогла бы этого сделать. И тогда я справилась бы со всем остальным — со своими родителями и всем прочим — я ведь и так справилась, что ни говори. Но мне пришлось зап­латить за это, я понимаю...

Рикароо (художник; до сих пор боится мужчин, бои гея отстаивать себя, занять определенное положение): Конечно, основная пробле ма состояла не во мне, а в отце. Когда на свет появился брат, именно он стал тем сыном, для которого предназначался папа. Это не их вина — они просто были созданы друг для друга, такими уж родились. Понимаете, брат— настоящий мальчиш­ка, увлекался спортом, вечно ходил с перевязанными коленя-

ми. участвовал в каких-то драках. Единственные драки, в ко­торых участвовал я — это ге, в которых били меня и я. по большей части, старался поскорее убраться подобру-почдоро-ву — >то расстраивало отца, он хотел, чтобы я был смелее и крепче. Правду сказать, ситуация с братом меня вполне устра­ивала — ко мне предъявлялось меньше требований. Папу я любил, думаю, и тогда понимал, что он не в состоянии изме­нить свой характер. Если подумать, что могло бы помочь мне тогда? Просто знать хоть одного мужчину на свете, похожего на меня, который мог понять меня. Ему совершенно не обяза­тельно было быть геем, об тгом я тогда не думал. Он мог быть художником, кем угодно. Позже, в средних классах школы у нас был такой учитель музыки. Сам я музыкой не занимался, и наши дороги почти не пересекались. Но я чувствовал, что он мог меня понять. В старших классах у нас вообще не было ни одного учителя-мужчины, а если бы и был, наверное, это уже не помогло бы. Я общался только с женщинами и знал, что в этом есть нечто неправильное. Женщины мне нравятся, —■ но я до сих пор ощущаю, что со мной что-то не в порядке, когда бываю с мужчинами. Не важно с какими — с любыми.

На данном этапе в ответах участников может показать-я странным, что нередко они говорят о своем детстве,

казалось, совсем не то, чего, исходя из логики, стоило ожидать. Несмотря на представившиеся богатые возмож­ности, они не высказывают пожеланий о том, что может показаться самым простым и радикальным способом ре­шения проблемы, по крайней мере, в воображении (на­пример, о совсем других родителях, идеальной семье и положении в обществе, совершенно других способностях и присущих талантах и т.п.). Не то чтобы подобные мысли не появлялись совсем. Кэйти, вспоминая о принадлежнос­ти своей семьи к рабочему классу, высказывала пожела­ние об ином окружении, в котором образы девушек и женшин «не были бы такими жесткими». Сэм признался, что порой его занимал вопрос, как сложилась бы его жизнь без нарушения, которым он страдал; но, задав вопрос, он

не смог этого представить и двинулся в рассуждениях даль­ше. Барбара сожалела, что ее родители сумели разобраться со своими проблемами не тогда, а только пару десятиле­тий спустя. Джейн полушутя пожелала себе «феи-крест­ной, которая дотронулась бы до меня волшебной палочкой и полностью все изменила». Но, однажды высказав эти мысли или желания, люди надолго не задерживаются на них и быстро переходят к другим образам, иным вообра­жаемым изменениям, менее коренным и радикальным. (Исключения составляют случаи экстремального насилия, болезни или тяжелой потери.)

Одной из причин мимолетности, конечно, может яв­ляться сильная боль, которую вызывают подобные мыс­ли, по крайней мере, длительные размышления. «Не так-то легко желать себе совершенно других родителей», — заме­тил один участник. «Нельзя смотреть на вещи таким обра­зом, это совершенно бесполезно и, кроме того, портит настроение», — отозвалась другая. В то же время большин­ство участников наших групп относятся к людям, которых мы называем «хорошо функционирующими», по крайней мере в важных областях своей жизни. Возможно, их жизнь в целом, какой они ее знают в настоящем, содержит дос­таточно важных источников удовлетворения и достоинства (тесно переплетающихся с идеен связанности в поле) и у них нет необходимости прибегать к фантазиям о полных переменах — или, во всяком случае, их ничто не вынуж­дает к этим действиям, и если они погружаются в подоб­ные фантазии, то способны легко выйти из них.

Если дело обстоит таким образом, то причина может скрываться не в «защите» от болезненных чувств, а зави­сеть, в частности, от природы процессов внимания и само­организации, обсуждавшихся в главе 2 и упоминавшихся в других главах. Не будем забывать, что se(f-nponecc функционирует как «повторяющееся целое»: сканирова­ние—фокусирование—интерпретирование—оценка—чув­ство—действие — и что в эволюционно-психологическом смысле задача состоит в прогнозирующем понимании, по­зволяющем справляться с окружающим и разрешать про­блемы. Рассматривая вопрос в таком свете, можно сказать.

то мы просто «не приспособлены» вкладывать много энер­

гии и внимания в веши, которые представляются безна­

дежными и невообразимыми. В самом деле, если человек тратит значительную часть своей жизненной энергии и внимания на «несбыточные фантазии» и «навязчивые со­жаления», мы склонны думать, что это состояние пред­ставляет собой проблему, возможно, «синдром Уолтера Митти» (названный в честь персонажа Джеймса Тербера)¹, нарушение или дисфункцию жизненного self-пронесся. Природа нашего self неотделима от идеи мобилизации к действию в поле. Там, где во внешнем поле действие представляется слишком безнадежным, энергия покидает его — возникает конкретное представление о чувстве «по­давленности» или «опустившихся рук». В нем иными сло­вами повторяется высказанная ранее мысль о поддержке: без ожидаемой реакции во внешнем поле идея действия «теряет энергию»; внимание направляется на что-то дру­гое. И опять, энергия «вдохновения» или «подъема» (в про­тивоположность «опусканию» и «подавленности») всегда связана с успешным установлением связи (пли хотя бы его попыткой) с полем вокруг нас.

Помимо всего сказанного еще одна, более серьезная причина отсутствия желания совершенно иной жизни мо­жет состоять в высказывании Сэма, на которое отозвались и другие участники: он «просто не узнал бы себя» без тех трудностей, с которыми пришлось столкнуться, и адап­тивных решений, которые ему удалось создать. Этот вывод также следует из разрабатываемого представления об ак­тивном, конструктивном self. В соответствии с нашими взглядами мы не просто живем «в» поле, а, скорее, состоим из этого поля. Его условия в раннем детстве представляют собой не просто сцену для развития нашего детского self, они составляют его интегрированную часть. Если «внутрен­нее self» не является некой заданной субстанцией или за-

¹ Уолтер Митти — герой рассказа американского писателя¹ юмориста Джеймса Тербера, который был одержим фантазия­ми прославиться и поэтому не совершал никаких действий в обычной жизни, оставаясь заядлым мечтателем. В русской ли­тературе принято говорить о «маниловщине».

ранее известной сущностью и конструируется из активно сти самого жизненного self-процесса, текущих «интегра­ции поля» или субъективного опыта, то имеет смысл полагать, что мы знаем, кто мы. что чувствуем и как пе­реживаем самих себя внутри, через поле, трудные задачи, стоявшие перед нами, а также адаптивные и творческие решения, которые мы активно создали или нашли. В реаль­ном смысле мы сами являемся этим полем — пожелать ем\ полностью исчезнуть означает захотеть не быть собой — конечно, подобное желание может возникнуть, но явля­ется экстремальным и. вероятно, возникает лишь в мо­менты отчаяния и глубокого упалка духа (в буквальном смысле «обескураженности», отсутствия притока положи­тельной энергии из внешнего поля). Наше адаптивное твор­чество представляет собой нечто большее, чем просто компенсацию «защитных механизмов». Они, скорее, явля­ются деятельностью self реализацией нашей природы. Чем труднее далось решение, тем с большей вероятностью мы будем чувствовать его своим, ощущать, чго оно определя­ет нас перед собой и другими (как мы убедились, со сме­шанными результатами).

Представление о дополнительной поддержке

Что люди склонны проецировать назад, в трудный мо­мент своей жизни, если не быстрое воображаемое реше­ние всех проблем? Часто кажется, что перел ними стоит картина все той же основной, определяющей задачи только теперь решенной по-новому, с меньшим травма­тическим воздействием стресса, большим изяществом или. возможно, внешним признанием. Люди, кажется, инстин­ктивно знают, что подобное решение означает добавле­ние новых поддержек — внутренних и (несмотря на культуральное отвержение) внешних. Конечно, мы можем .проявить стремление к «внутренним» поддержкам, поже­лать иметь «нервы покрепче», лучший стиль адаптации, большие способности к спорту или обаяние. Но когда люд" останавливаются, чтобы глубже поразмыслить над этим вопросом, как делалось в приведенном упражнении, чаше

сего высказывается нечто подобное тому, что выразили

наши участники. Они, так или иначе, возвращались к под­

держке, в которой, по их мнению, не хватало элемента, сделавшего бы решение и стиль более совершенным, гиб­ким и применимым, чем ранее. Этим элементом в картине является другой человек, который сумел бы увидеть, познать их мир изнутри и, таким образом, понять, с чем они пытают­ся справиться и что переживают.

Требуется именно человек. Ему совсем не обязательно быть помощником или спасателем; зачастую этот воображаемый (или реальный, как, например, бабушка Элеоноры) чело­век ничего не предпринимает, только видит их. Но именно это действие воспринимается как ключевое. По-видимому, потребность быть познанным и понятым изнутри другим чело-веком является важнейшим динамическим элементом самости в поле опыта — по причинам, которые подлежат проясне­нию в последующих главах, особенно в главе 7 «Восстановле­ние Self, близость, интерсубъективность и диалог», где этот человек именуется близким свидетелем и определяется, как необходимое условие развития. Теперь лишь отметим, что без его присутствия где-то в поле жизни творческие реше­ния, которые мы создаем или находим, становятся менее адаптивными, более стесняющими и недостаточно приемле­мыми в качестве платформы для будущей гибкости и роста.

Это суждение приобретает еше больший смысл, если возвратиться к изначальной инструкции упражнения в гла­ве 4: требовалось вспомнить нечто, что «было с вами не в порядке», что необходимо было наладить, исправить, а вы совершенно не были уверены, что оно получится. Иными словами, мы оказываемся на территории стыда и чувств личной несостоятельности в поле, которые станут темой обсуждения в следующей главе. Возвращаясь к прежним -проблемам, люди практически неизменно рассказывают об опыте переживаний, в которых они были слишком одиноки­ми. Действительно, в разрабатываемой модели поля мы по­стараемся показать (в последующих двух главах), каким образом и почему опыт, в котором мы являемся «слишком одинокими», и события нашей жизни, на которых «застре­ваем», обычно представляют собой одно и то же. И начнем

понимать, отчего люди столь часто желают «близкого сви­детеля» для переживаний, которые когда-то было трудно интегрировать и/или с которыми трудно справиться до сих пор. В следующей главе мы разовьем мысль, что в контексте полевой точки зрения на .техпроцесс понятия «стыда» и «чрезмерного одиночества» представляют собой два спосо­ба описания отсутствия в поле определенного вида поддерж­ки и в качестве переживаний являются идентичными.

Self и поддержка в модели поля

Пока же обсуждаемое готовит нас к новому и более широкому определению поддержки, основанному на по­левых положениях новой модели se^-процесса и опыта, вырастающей из нового парадигматического взгляда на человеческую природу. С этой точки зрения поддержка представляет собой все «внутренние» и «внешние» условия поля, благоприятствующие некоторым исходам и типам по­левых эффектов и не способствующие или подавляющие дру­гие в конкретном поле и в определенное время. Если все происходящее является событием или эффектом поля, то в этом смысле по определению ничто не может произойти без поддержки. То есть, что бы ни происходило, любое событие всегда где-то в поле находит поддержку — будь то во «внутреннем поле» убеждений, желаний или мобили­зации и направления энергии, которую мы называем си­лой воли или решительностью, или в остальном моем поле, или в его обеих «частях».

Это означает, как уже отмечалось, что вопрос не за­ключается в том, «нуждаетесь ли вы в поддержке» для не­которого действия или желаемого результата, поскольку мы всегда нуждаемся в поддержке и она имеется всегда — если не для одних результатов, то для других. Существен­ным в этом случае является то, какие поддержки являют­ся доступными в данном поле для некоторого эффекта. Или иными словами, какие исходы поддерживаются, а каким их видам при определенных условиях поля в конкретное время обстоятельства не благоприятствуют. Или, продол­жая в том же духе, на какие поддержки вы будете опи-

аться в вашем субъективном, внутреннем и внешнем поле

для приближения к одним исходам и удаления от других,

рели в качестве отправной точки взять целостное поле жизненного опыта (вместо того, чтобы начинать с пред-сугдествования конкретного индивидуального self), то сле­дует заметить: абсолютно все, что может произойти (включая возникновение индивидуальных selves с их связ­ностью, осознаванием, интегративным характером дейст­вий), происходит из этого поля, из всего, что существует в нем и в этом смысле является эффектом поля. Условия, при которых эффект может возникнуть, составляют его поддержки. Повторим сказанное: происходит лишь то, что получает поддержку, и ничто не осуществляется без соот­ветствующей поддержки. В подобном изложении эти выс­казывания выглядят трюизмами и тавтологией, но они совершенно отличаются от тех, которые присущи старой индивидуалистской парадигме (например, «как человек захочет, так о том и похлопочет»; или положение, глася­щее, что люди являются автономными существами и зре­лыми индивидами, и т.п.) и которые обычно вовсе не упоминают поддержку или социальное окружение.

К новой модели происхождения изменений

В качестве резюме ко всему, чего мы достигли к настоя­щему моменту в наших исследованиях человеческой приро­ды и self-процесса, можно привести следующее обобщение вышеизложенного: если любое наше дело требует поддерж­ки какой-то части поля, то любое изменение, всякое новое дело, которое мы намерены осуществить, потребует но­вой поддержки из какой-то — внутренней или внешней -части целостного поля опыта. Для достижения значимых изменений в поле необходимыми являются соответству­ющие изменения в нем организации условий поддержки. Под ртим подразумевается, что условия поля, существовавшие ранее, поддерживали прежний исход; для достижения сей­час иного результата, нового паттерна или изменений в поле должны присутствовать условия поддержки, благо­приятствующие новому исходу. Это наблюдение может

найти важное применение в теории и практике интервен­ции, включающей курсы психотерапии, консультирова­ния и менеджмента, которые имеют целью достижение изменений, о чем пойдет речь ниже.

Из приведенного понимания и формулирования поня­тия поддержки следует целый ряд других последствий для практической работы и теории. Например, анализ ситуа­ции или «установление диагноза» перед интервенцией, планируемой для достижения изменений, обязательно подразумевают анализ или «картирование» соответствую­щего внутреннего и внешнего поля для определения того, какие условия поддержки в нем имеются или потенциаль­но могут быть и к каким исходам они могут привести (здесь полезно не забывать сказанное в главе 2: на конкретного человека реально действует та релевантная социальная система, во влияние которой он верит, — речь идет о субъективной, а не «объективной» карте). Далее, чтобы нарисовать в своем воображении будущее изменение, требуется предусмотреть новую организацию поддержек в поле. В по­добном изложении наши рассуждения выглядят очевид­ными; но если это и так, они все равно противоречат положениям доминирующей парадигмы self и ими часто пренебрегают при интервенции и конструировании моде лей изменений — и делают это именно из-за данного про­тиворечия. Взгляды, не соответствующие доминирующим парадигмам конкретной культуры, нередко становятся как бы незаметными и невидимыми, какими бы «очевидны­ми» они ни были.

Приведенные рассуждения, если принять новую поле­вую модель, радикально меняют и наши представления о причинно-следственных связях. В старой модели индиви­дуализма люди и веши существовали в изоляции (во вся­ком случае, пока не сталкивались друг с другом) и причинно-следственные связи представлялись линейны­ми: А ведет к Б, или в более усложненной форме: А+х+ +у+...=Б. Конечно, «все знали», что на самом деле карти­на выглядит гораздо сложнее, что А приводит к Б лишь в случае воздействия других конкретных факторов, так же как «все знают», что индивидуалистическое описание self, по

крайней мере, является неполным. Чем не менее основная линейная модель причинно-следственных связей остается ведущей, поскольку выражает доминирующую парадигму, •^ежашую в основе нашего мышления и языка культуры. Одним из результатов этой фикции стали бессмысленные дебаты «или — или», например, является ли интеллект природным даром или результатом воспитания, ведет ли бедность к криминальному поведению, и порождает ли насилие на экране аналогичные преступления в «реачь-_ном» мире. (Интеллек г включает в себя природные задатки и результаты обучения, бедность ведет к преступлению, а наси­лие на экране порождает реальное насилие — лишь при опреде­ленных условиях поля.) Вместо этой линейной зависимости в модели поля, содержащего поддержки, мы находим пред­ставления о контексте и условиях, благоприятствующих или не способствующих какому-то конкретному действию или результату: А с некоторой вероятностью приведет к Б при определенных полевых условиях — условиях, пред­ставляющих собой поддержки поля, важные для возник­новения Б (при этом А является одним из этих условий, возможно, самым необходимым).

Наконец (на данном этапе), можно отметить, что люди, успешно и постоянно инициирующие и осуществляющие изменения в поле реальной жизни, — это те, кто облада­ет умением мобилизовать поддержку во всем релевантном поле — подразумевающем внешний социальный мир дру­гих людей, а не только внутренний мир воли, воображе­ния, желания, решимости и усилий. Чтобы изменения в поле оказались значимыми, долговременными и могли по­служить почвой для дальнейших изменений и роста, тре­буется мобилизация обеих указанных областей.

Чтобы увидеть, что означает понятие поддержки в на­шей жизни и развитии в настоящий момент, как оно про­является на уровне опыта, а не только в абстрактных Рассуждениях, давайте еще раз обратимся к упражнению из предыдущей главы и посмотрим, как поддержка в но­вом понимании продолжает действовать в реальной жиз-Вч и развитии конкретных людей и каким образом это исследование может углубить наш взгляд на self с точки

зрения новой парадигмы. Далее приведена инструкция к последнему дополнительному фрагменту упражнения.

Мы начали с того, что, обратившись к прошлому вспомнили проблему, с которой в то время столкну­лись, свои тогдашние чувства и то, каким образом нам удалось с ней справиться и продолжить свой жизнен­ный путь. Мы увидели, каким образом эти старые реше­ния стали мощными приспособительными факторами в нашей жизни, факторами, служащими до сих пор, и одновременно — как они могут ограничивать нас, ме шая новой творческой адаптации в дальнейшем.

Далее мы рассмотрели, что способствовало этим твор­ческим решениям, где мы нашли условия и поддерж­ки — в себе и в окружающем — для разрешения или преодоления важных проблем в нашей жизни и про­должения своего пути. Мы размышляли и о том, в ка ких дополнительных поддержках нуждались, чтобы сделать эти старые решения более гибкими и адаптив­ными, более открытыми новым задачам и росту.

Наш следующий шаг будет таким: подумайте, что вам хотелось бы развить или изменить в вашей жизни сейчас? Какие цели или проблемы являются важными для вас сегодня? Что вам хотелось бы суметь, преодолеть, по-иному создать, начиная с этого момента своей жизни? И в таком случае, какие возможные поддержки вы исполь­зовали бы для достижения этих новых изменений и целей?

Обратите особое внимание на какую-нибудь цель, проблему или желание, которые уже довольно долгое время существуют в вашем мире и жизни — что-ни­будь, не сдвигающееся с мертвой точки, чего вы ни­как не можете достичь или разрешить. Привычки, желания, отношения, которые остаются трудными, или, возможно- отношения, которые вам хотелось бы создать или полнее развить. Что-то, представляющее для вас в настоящем жизненную проблему, то, чего не хватает, или, возможно, нечто, с чем вы уже работал» раньше, но не достигли настоящего успеха.

Как только вы на чем-то остановитесь, останьтесь с этим несколько минут. Запишите появляющиеся У

вас мысли, чувства и телесные ошушения. Часто ли к вам приходят мысли об этом? Или это нечто, на чем трудно сосредоточиться и о чем вообще не хо­чется думать из-за причиняемой боли или чувства безнадежности?

Сделав запись о своих чувствах, переведите ваш мыс­ленный взор на целостное поле проблемы. Вот новый вопрос: где в поле вы ищете поддержку для достиже­ния своей цели или разрешения этого вопроса? Какие находите поддержки, на что стараетесь опереться, чтобы прийти к желательным изменениям? Мы уже говори­ли, что любой важный новый шаг должен основывать­ся на какой-то новой поддержке в поле. Где вы в данном случае ищете поддержку? «Внутри» — в своей энер­гии, усилиях, привычках, благих намерениях? Или «снаружи» — в новой энергии, поддержке, новых взгля­дах, полученных от других людей, которые вы разде­ляете?

Не забывайте, что каким бы ни было желательное изменение, оно не произойдет без поддержки. Где вы собираетесь ее найти? Ищете ли вы ее вообще? Нахо­дится ли она только в одной части поля — внутренней или внешней? На вопросы отвечайте конкретно — на­зовите определенные ресурсы или имена людей. Какие чувства вы сейчас испытываете?

Теперь представьте, что вы нашли и добавили новую поддержку именно из «внешнего поля» — мира энер­гии, новых перспектив и ресурсов, которые можно найти у других людей.

Когда начинается этот фрагмент упражнения, энерге­тика в комнате в очередной раз меняется. По мере того как мы перестаем восхищаться прошлыми достижениями, былыми творческими решениями болезненных задач, ат­мосфера, наполненная чувствами силы и торжества (иногда ^с оттенком сожаления), изменяется в связи с новым взгля­дом на ситуации и проблемы в жизни, на которых прочно «застряли» наши сегодняшние миры. Если заняться чтени­ем настроения на этом этане, то мы обнаружим множе-

ство слов, обозначающих ощущения собственной малой значимости и слабости, неспособности сойти с мертвой точки, безнадежности, покорности и так далее. Аффек­тивные краски «депрессии» дополняются и непосредствен­но на телесном и энергетическом уровне — ощущениями придавленности, опустошенности («как шарик, из кото­рого выпушен воздух») — составляя эмоциональные прояв­ления и чувства, которые мы начинаем связывать с отсутствием поддержки и резонирующей энергии во внеш­нем поле, в поле других selves. Эти чувства, как показанс ранее, являются противоположностью явному физическому чувству подъема, полноты и энергии, возникающему у нас при соприкосновении с сильной положительно резониру­ющей рекцией социального поля.

Таким образом, совершенно не удивительно, что люди, испытывающие описанные депрессивные чувства, одно­временно ощущают какую-то оторванность от поддержки во внешнем поле. В самом деле, чувство изоляции и пре­бывания наедине со своими неприятностями является на­столько привычным, что мы не осознаем его до тех пор, пока кто-нибудь нам на это не укажет (именно так мы поступаем в отношении участников упражнения). В этих случаях нас одолевает своего рода привычная покорность и подчинение обстоятельствам и мы не замечаем, что не разрешенная проблема, цель или отношения являются той проблемой, целью или отношением, с которыми мы находимся наедине, в полном одиночестве, полагая, что должны спра­виться с ней «самостоятельно», в изоляции от более ши­рокого поля.

Действительно, когда нас просят представить себе во внешнем поле или идентифицировать новую возможную поддержку, необходимую для достижения желаемого изме­нения, первой нашей реакцией становится ощущение, что само предложение лишено смысла — а оно и является бес­смысленным, если находится в шорах парадигмы и культу­ры индивидуализма. Чтобы увидеть, как это явление выглядит на практике, обратимся к ответам группы.

Джейк: Хм... Что я хотел бы сейчас поменять в своей жизни? Очень просто — мне бы хотелось установить с кем-то настоящие

отношения, чтобы они не были похожи на те. которые мне удавалось завязывать до сих пор. Не то ч гобы я устанавли­вал их исключительно сам!.. Ну. а с другой стороны, я дей­ствительно, в определенном смысле, делал что в одиночку. Я имею в виду, что, конечно, я пытался построить отноше­ния по-иному, быть другим, но я пытался все это сделать сам. Я знаю, что бываю непроницаемым, рациональным, закрытым, но могу становиться и эмоциональным, прони­цаемым, открытым — как-то парадоксально это получает­ся. Внешне кажусь таким стойким, а на самом деле поддаюсь. Дело в том, что если вы состоите с кем-то в от­ношениях и попадаете в неприятное положение, то тогда-то и наступает кромешное одиночество, поскольку приходится полагаться именно на того, с кем связаны эти неприятности... Но разве не в этом состоит ответ на воп­рос? Ситуация представляется безнадежной, и вы обращае­тесь к психотерапевту, но с мертвой точки все равно не сдвигаетесь.

Наверное, мне нужен инструктор по отношениям. Пси­хотерапевт, конечно, играет именно эту роль, но я имею в виду кого-то, к кому мог бы обратиться и получить консуль­тацию в любое время. Как это, например, бывает в группах «Анонимных Алкоголиков» — туда можно позвонить по телефону в любое время суток — вот что мне нужно. Чело­век, к которому можно позвонить прямо в ту минуту, на­пример, когда у вас происходит ссора, и он даст совет: «Ты ведь знаешь, Джейк, что начинаешь упрямиться, когда ис­пытываешь страх. Вот вернись к ней и скажи об этом. Прос­то скажи, что боишься, и остановись». Так-то. Именно так поступают в группах Анонимных Алкоголиков — они де­лают это друг для друга. Неужели человеку обязательно нужно стать алкоголиком, чтобы получить подобную под­держку? Ведь я на все готов, чтобы добиться своего!

Леонора: Вы что, шутите? Как можно получить поддержку, кото­рая помогла бы писать? Ну, конечно, можно пойти в школу и научиться, но. садясь перед чистым листом бумаги, вы оказываетесь в полном одиночестве. Что можно сделать? Мне нужно, чтобы кто-то звонил мне каждое утро и гово­рил: «Элли, ты еше не села за стол? Помни, совершенно не

обязательно, чтобы написанное тобой было верхом совер­шенства. Накропай ipn-чегыре странички — им не следует быть самыми лучшими. А я позвоню тебе еще раз в 11-()и перед 1ем как ты уйдешь на работу, и ты скажешь, что сде­лала )то и как оно получилось».

Но ведь на самом деле ничего и близко не бывает. Нельзя же обратиться к кому-нибудь с подобной просьбой? Или можно? Я имею в виду, что если сформулировать проблему таким образом, то в ней совершенно нет ничего невозмож­ного? Такие вещи вполне можно делать друг для друга, что­бы все было по справедливости, никто не презирая бы тебя и не смотрел свысока... Мне нужно еще раз это обдумать.

Барбара: Да, именно инструктор, тренер — в этом может крыться выход. Я уже обращалась к психотерапевтам, и они помогли мне понять, почему я не в состоянии сказать «нет», почему не умею самоутвердит ься. Это помогло мне, по крайней мере, для начала. Но к существенным переменам не привело. За­гвоздка, правда, состоит в том. что инструктор мне нужен все время. Всякий раз, когда я встречаюсь с моим бывшим мужем или начальником — или даже со своими подростка­ми. Особенно с ними. Или встречаюсь с новым парнем — если бы кто-нибудь мог меня наставлять на свидании — было бы просто круто! Ну, не то чтобы наставлять. Просто быть гам. Кто-то, на кого можно просто смотреть, кто присут­ствовал Пы физически. Потому что, как только я увижу у кот-то расе троенное выражение лица из-за того, что не собираюсь сделать, чего они хотят, или вообще сделать для них что-то. я сразу сдаюсь. А что до отношений — это вообще нечто! 0^ мужчин, с которыми я завожу связи, каким бы ни было нача­ло отношений, в конце концов неприяжостен не оберешься, и я не могу заставить их убраться из моего дома! Это просю безнадежно — я безнадежна! Что же мне делать — соста­вить договор с кем-то из подруг на случай каждого важною разговора, чтобы она «прорабатывала» его со мной заранее, а затем но окончании? Разве такое возможно? Не слишком ли много я прошу?

Рикарда: Ну что же, думаю, чю никто из нас не способен о! стоя гь себя, разве не так? Кроме Кэйти, конечно, но она не может

остановиться! И еще, возможно. Сэма. Хотя в отношении него я не уверен, он отстаивает других людей, а это не одно и то же. верно'.' Я же, скорее, похож на Барбару — только она себя ведет соответствующим образом потому, что такая хорошая, по-настоящему добрая и мягкая. Возможно, и я мягок, но настоящая причина гого, что я не отстаиваю сноп позиции, кроется в том. что я ужасно боюсь. Вовсе не пото­му, что в детстве меня били или обижали — просто я не в состоянии выносить осуждение. Когда я вращаюсь в худо­жественном мире и речь идет о вопросах искусства, со мной все хорошо. Пу, достаточно хорошо. Но мне хотелось бы нормально функционировать и в обычном мире, не нужда­ясь в няньке. Например, я просто совершенно не способен иметь дело с моим домохозяином. Он просто замораживает своим взглядом. Я знаю, что он постоянно меня осуждает, и поэтому переплачиваю ему. Он считает меня не только сла­баком, но и сосунком — и. наверное, он нрав. Знаю — мне нужен менеджер! Тогда я смог бы ответить: «Мы с вами вернемся к этому вопросу позже, сначала мне нужно все обсудить с ним». Его можно просто выдумать! Или, напри­мер, договориться с кем-то из друзей, даже таким слаба­ком, как я, что. независимо от того, что говорят другие, мы будем сохраня i ь такую, знаете, осуждающую мину, и я, по­глаживая себя солидно по подбородку, басовито, как мачо, скажу (прочищает горло): «Ну. мы еще вернемся к этому позже, решение примет мой менеджер, хм.., а пока до сви­дания». Очень важно звучит — менеджер. Самому мне не удастся это сделать, — к тому же я такой неорганизован­ный — я называю это: быть i ворческой личностью — без помощников и сотрудников мне не справиться. А ведь они у меня на самом деле есть - я имею в виду помощников! Только я никогда не думал использовать их таким образом. А почему бы и нет'.' I [у. добро, я получил, что хотел, на этом можно расстаться.

Мы не станем подробно обсуждать эти ответы — не по­тому, что проблемы всех участников к настоящему момсн-^ТУ Успешно разрешились, как случилось с Рикардо, а потому, что приведенные примеры высветили для нас глав-

ное: когда мы ставим вопрос, какие внешние, социальные поддержки можно добавить ь некоторой, давно не разрешаю­щейся и «застрявшей» ситуации, ответ всплывает в диалоге с удивительной легкостью. Даже Ьарбара, провозгласившая свою «безнадежность», начинает, по меньшей мере, живо представлять новую поддержку. Первая проблема состоит в том, что обычно мы не задаемся подобным вопросом. Он же весьма прост: какая внешняя поддержка необходима для достижения изменения, к которому вы стремитесь? Боль­шую часть времени мы подчиняемся культуральной привыч­ке полной автономии и нам в голову не приходит, что вокруг может оказаться больше поддержек — мы просто не видим их! И все же можно возразить, что, оглянувшись вокруг, мы наблюдаем хорошо знакомых людей, рядом живущих и работающих, о которых можно сказать, что они хорошо живут, творчески организуют свою жизнь, наполненную сердечными связями и значимой деятельностью, — людей, которые, по собственным меркам, обладают в жизни про­дуктивностью и важными источниками удовлетворения по­требностей. Как правило, мы обнаруживаем, что они обладают умением мобилизовать свои целостные поля, внут­ренние ресурсы и внешний мир других людей таким обра­зом, что они оказывают значимую поддержку их потребностям, целям и отношениям. Это не означает, что для качественной жизни необходимо быть окруженным и погруженным в великое множество деятельных связей. Имеет значение не число, а качество и характер реальных связей. Это также не значит, что важные части любой творческой деятельности никогда не обдумываются и не осуществля­ются в одиночку или что никакой достойный упоминания и значимый вклад никогда не делался очень одиноким че­ловеком (хотя о нем нельзя было бы сказать, что он «хоро­шо живет»). Все эти вещи случаются, они являются вполне реальными и важными. Но повторим сказанное: в отноше­нии предположительно одинокого гения обычно выясняет­ся, что он пользовался вполне хорошей поддержкой в ее «внешнем» смысле или, по крайней мере, был глубоко за­висим от имевшихся у него/нес немногих связей (даже са­мый одинокий из архетипически одиноких гениев, Ван Гог.

ыл на самом деле очень сильно привязан и трогательно

висим от своего брата Тео, который являлся не только

го ближайшим другом, но и единственным заказчиком). И оль скоро мы все нередко нуждаемся в защищенном иро-

эанстве для творческой деятельности (в чем бы она ни

выражалась, начиная с искусства или науки и кончая лече­

нием, преподаванием, бизнесом или воспитанием детей), в большинстве случаев отношения с человеком, помогаю­щим в защите, являются столь же важными для осуществ­ляемой деятельности, как и само пространство. Если же такого человека не существует (перегруженный единствен­ный родитель, не пользующийся поддержкой целитель, одинокий художник или антрепренер), результатом обыч­но является не совершенная автономия, а, скорее, скован­ность энергии, чувство опустошенности и соматизация стресса. Эволюция не приспособила нас к жизни, лишен­ной значимой ткани интерсубъектной поддержки. Наша природа и природа нашего self совсем не такие.

Помимо полного отсутствия внимания к обсуждаемому вопросу возникает и вторая проблема, когда настает время перейти от воображения к практике и вести переговоры о подобных поддержках в реальном поле отношений и других selves. На этот этап между мыслями и делом, выражаясь строч­кой из Элиота, «падает Тень»². Как можно было предуга-

¹ Строчка взята из поэмы Томаса Элиота «Ложный чело­век» (1925), заключительные строфы которой следующие: к Между мыслью / И реальностью, / Между побуждением / И действием / Падает Тень... / Между замыслом / И созида­нием, / Между чувством / И откликом / Падает Тень... / Между вожделением / И порывом. / Между могуществом / И существованием, / Между человеком / И поколениями / Падает Тень (Пер А. Моховикова )

Не трудно увидеть, что речь идет о потере человеком свя­занности, способности к контакту с миром и его аутентич­ности. Cootrctcthchho, действия, которые мы совершаем, от­личаются от первоначальных намерений или желаний и яв­ляются результатом компромисса. Мысли, озвученные Элиотом, были одной из важных установок экзистенциализ­ма во время между I и II мировыми воинами.

дать из многих высказываний участников, приведенных н самом начале обсуждения, она состоит в ассоциативной игре слов, связанной с самим понятием «поддержка». Когда мы предстаачяем возможную поддержку, которая на самом деле могла бы прийти из внешнего поля, то нередко чувствуем, что «у окружающих придется просить слишком много», и испытываем чувства зависимости, незащищенности. Ведь человек, к которому мы обратимся, вполне может возму­титься в ответ на попытку нагрузить ею дополнительными обязанностями, может посмотреть на нас свысока или про­явить обе реакции.

Поэтому неудивительно, что спрос, предложение и взаи­модействия вокруг поддержки редко полностью исследуются и оговариваются. Чаще всего «заявки» на поддержку — если они вообще делаются — поступают в форме одной един­ственной просьбы, при чем нередко еще непрямой или скрытой. Это, естественно, усиливает эмоциональную за-ряженность и проблематичность характеристик, приоб­ретенных в жизненном поле реальными «заявками» и предложениями поддержки: во-первых, у нас совершен­но отсутствует привычка думать о том, что нам необходи­мо из внешнего поля (так как это нарушает глубинные парадигматические культуральные ценности), и, во-вто­рых, если иногда мы и делаем такую «заявку», то она обыч­но оказывается настолько скрытой и ускользающей, что окружающие неверно ее интерпретируют или просто не замечают — что лишний раз укрепляет фобические чув­ства и убеждения, которых мы с самого начала придержи­вались в отношении вопросов поддержки. Или если ясная просьба все же будет высказана и услышана (или ее удаст­ся кое-как разобрать в нашем бормотании), то может ока­заться, что мы столь мало знаем о своих настоящих потребностях в данной области, что просьба «не достиг­нет цели». Может быть и так, что природа сообщаемых потребностей, по поводу которых идет взаимодействие, настолько сложна и богата нюансами, что ее практически невозможно полностью понять, пользуясь одним корот­ким сообщением. И большинство из нас знает, что часто единственное дело, вызывающее еще большие трудности

неловкость по сравнению с ясным обращением за под-

ержкой, заключается в продолжении разговора, связанного

_с этим обращением, и его обсуждении, пока все обстоя­тельства полностью не выяснятся, исправятся и обогатят­ся в диалоге, не приспособятся и не будут пересмотрены в процессе ведения переговоров и не переведутся в конк­ретную плоскость, содержащую определенные обещания актуализации в реальном поле жизни.

Таким образом, наше понимание и опыт поддержки могут еще больше затуманиться чувствами безнадежности и неудачи. Но нам хорошо известно, что мы обладаем пред­расположенностью вкладывать большую часть энергии в те направления и «фигуры», которые, по всей видимости, несут в себе обещание удовлетворительной и жизнеспо­собной интеграции с целостным полем. По мере того как, следуя своей естественной природе, интегрирующей поле, мы движемся в направлении достижимых целей, потреб­ность или желание, которое в течение длительного перио­да времени кроме неудачи и разочарования ни к чему не приводит, наделяется все меньшим количеством энергии и вызывает все большую реакцию отказа или невнима­ния, какую бы цену при этом ни приходилось платить на­стоящим желаниям и потребностям.

Поддержка и стыд

Что же удерживает в социальном и личном поле столь сложные и, в конечном счете, дисфункциональные моде­ли? Если приведенные выше рассуждения являются пра­вильными, то почему, увидев обстоятельства в истинном свете, мы не можем, «плюнув» на все, раз и навсегда спра­виться с данным вопросом — и с отношениями в своей жизни — лучше, чем это у нас обычно получается? Какая сила или условия ноля подавляют более легкое восстанов­ление и рост в пой беспокойной области жизни, ограни­чивают новые отношения и развитие и удерживают нас в Рамках старых моделей, которые, очевидно, мы уже пере­росли и давно намереваемся изменить? Ответ на этот воп­рос приводит нас на территорию следующей главы, к

ощущениям и вилам динамики поля, которые известны как чувство сгыда, ощущение, что со мной что-то не в порядке, по крайней мере, в том поле, в котором я оказался в настоящее время. Это означает, что в определенном смысле мы прошли полный круг с того момента, когд^ был задан первый ретроспективный вопрос в упражнении из главы 4. Чтобы увидеть, чго именно мы подразумеваем под стыдом (разумеется, основываясь на новой точке зре­ния) — и что в отношении него можно предпринять, — обратимся к главе 6 «Стыд и подавление — Self в разорванном поле».

Для подготовки к этому переходу и для завершения данного этапа обсуждения подведем и гот проведенного исследования поддержки следующим образом. Если мы отойдем в сторону и посмотрим на свою жизнь (или жизнь своих клиентов и знакомых) в настоящий момент, то ока­жемся в состоянии выявить различные проблемные облас­ти и разделить их на следующие категории (конечно, они не являются единственно возможными и не охватывают все без исключения случаи, но лишь позволяют опреде­ленным образом осветить проблемные области в общем):

1. «неоконченное дело»: старые болезненные темы или отношения в нашей жизни, которые каким-то образом оказываются непроработанными, в течение длительно­го времени остаются неразрешенными и вызывают не­удовлетворение. В отношении к ним появляется чувство покорности и неизбежности, и мы просто стараемся о них не думать; но когда эти мысли все же приходят в голову, мы вновь ощущаем прежний уровень фрустра­ции и боли;

2. трудности и моменты фрустрации в жизни, с которыми приходит чувство «чрезмерного одиночества»; вещи, с которыми остаемся полностью наедине, которые при­ходится преодолевать самим, без посторонней помоши:

3. цели и планы нашей жизни, которые, по-видимому, не двигаются вперед длительное время, иногда годами остающиеся в нашем списке намеченных лел. для осу­ществления которых мы не можем собраться с сила-

ми или выделить время, хотя они могут быть весьма важными. Здесь мы тоже можем дойти до предела — если стараемся совершенно не думать об этих вешах. но, тем не менее, они год за годом напоминают о себе в списках наших желании, в новогодних решениях, нередко причиняя боль.

Предметом наших размышлении сейчас является уди­

вительная закономерность, в которой эти три категории представлены одним и тем же списком проблем. Если спис­ки полностью и не совпадают, то почти всегда значитель­но накладываются друг на друга; если конкретные вопросы н не являются идентичными другим, то все же оказыва­ются тесно связанными с проблемами, относящимися к остальным категориям. Проще говоря, проблемы, кото­рые мы не в состоянии сдвинуть с мертвой точки, важные цели, которых мы никак не можем достичь, болезненные отношения и вопросы, которые нам не удается исправить, и моменты нашей жизни, в которых мы чувствуем полное одиночество, представляют собой одно и то же. Именно поддержка всего поля в целом придает нам энергию и делает изменения возможными; и именно отсутствие ют ограниче­ние новой поддержки deiaem старые модели, прежнюю орга­низацию поля устойчивой и неподдающейся изменениям.

Эту мысль можно выразить и более позитивным обра­зом: области нашей жизни, в которых мы чувствуем свою продуктивность, рост и значимые связи с self и своими лучшими способностями, практически всегда оказывают­ся весьма «многолюдными» (речь, как вы помните, идет не о количестве), оказываются областями, где мы получа­ем поддержку от значимых людей, которые принимают нас, чего-го требуют, чем-то делятся, реагируют, вступа­ют в диалог, а возможно, зашишают и восхищаются нами и тем, что мы стараемся предпринять. Области же «мало­населенные» или те, в которых люди отсутствуют совер­шенно. — те дела, которые мы несем по жизни совсем или почти одни, — обычно оказываются областями стрес­са. Фрустрации, неудовлетворения, «мертвых точек», «не­достаточною питания» - и стыда.

Чтобы увидеть более ясно, почему дело обстоит имен­но так, и каким образом это следует из картины self-npo-uecca и природы self, которую мы описываем, и какой вклад это понимание вносит в целостную картину, мы обратимся в следующей главе к наименее понятной из че­ловеческих эмоций — стыду. Нам снова понадобится под­держка конкретного чувственного опыта для нового понимания этого чувства в главе 6 — и для углубления представлений о близости, росте, восстановлении self, о роли повествования, вопросах пола и здоровом процессе в здоровом поле.