Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Гордон Уиллер. Гештальттерапия постмодерна.rtf
Скачиваний:
119
Добавлен:
23.03.2015
Размер:
12.38 Mб
Скачать

годня не осталось ни одного направления психологии, не

являющегося по своей природе гештальтпсихологией, ко­

торая в то же время практически перестала существовать

как отдельная отрасль. В области исследований аффективно-когнитивных процессов и соотношения между мозгом и

психикой гештальтпсихология была поглощена и интег­рировалась с эмоционально-когнитивной психологией, психофизиологией и патопсихологией. Что касается геш-

щытерапии (которой сегодня полвека) как производной

этой традиции, применившей теоретические инсайты к

процессам опыта и обсуждающимся вопросам, то она ока­

зала меньшее влияние на психотерапию, теорию личнос-

и, психологию развития и близкие модели, которые

зычно отставали от других отраслей психологии в смыс-

Ie интеграции исследований аффективно-когнитивных

процессов и соотношений межту мозгом и психикой (это

этставание, несомненно, объясняется тем, что психоте­рапия как отрасль прикладной психологии, причем очень

близкая к философии и исследованию ценностей, больше всех увязла в старом философском наследии индивидуа-

щзма).

Опираясь на эти связанные между собой традиции иезультаты научных изысканий, мы намереваемся постро-гьфеноменологическое изучение Яна фундаменте новойновейшей аффективно-когнитивной теории и данных

сследований, одновременно связав это изучение с геш-шьттерапевтической работой, которая оказывается ближе

жизненному опыту и менее ограничена индивидуалис-ическими воззрениями по сравнению с общепринятымимоделями терапии (и моделями Я, от которых они берутначало и которые порождают).

Какой вклад традиция гештальтпеихологии может вне-ш в исследование Я и осознавания? Фундаментальныйэпрос, поднимавшийся ранними гештальтистами, состо-в организации опыта: каким образом воспринимающийгьект осмысливает поле опыта? Как то. что он видит и

эзнает, составляет стройную целостную картину, а не прос-поток отдельных стимулов? Старый позитивистский ответедставителей ассоциативной школы XIX века, стремив-

шихся придерживаться «объективных эмпирических дан­ных», свободных от воображаемых иди «идеальных» пред­ставлений, был основан на идее, что все сенсорные стимулы просто связываются между собой, а затем каким-то обра­зом посредством процесса «ассоциации» «складываются» в картину, которую мы видим, познаем и запоминаем. Одна­ко возникает вопрос, каким образом мы складываем стимулы так организованно и синтетично, что получаются целост­ные структуры, которые воспринимаются и познаются — ведь они представляют собой нечто большее, чем просто набор не связанных частей? Ранние гештальтисты предло­жили иной ответ: фундаментальной, релевантной едини­цей восприятия является именно значимое, осмысленное целое, а не сами дискретные стимулы, большая часть которых иг­норируется, не принимается во внимание, искажается, что­бы они подходили к обшей картине, или экранируется другими путями. Иными словами, мы регистрируем и вос­принимаем целостные формы, которые гештальтисты назы­вали «фигурами», или «гештальтими», а не просто набор деталей — примерно такими были и представления Плато­на. Только вместо того чтобы объяснять это предположени­ем, что мы представляем себе Идеальные Формы, стоящие за теми, которые видим и узнаем, гештальтисты решили провести экспериментальные исследования, каким обра­зом перцептивный аппарат справляется со своими задача­ми (например, путем «селективной невнимательности»; предварительной «настройки» на обращение большего вни­мания границам и резким различиям в поле, чем малокон­трастным областям; затемнения или игнорирования того, что не соответствует общей картине; дополнения отсутству­ющих деталей; и, в целом, посредством взаимодействия с полем опыта и внутри него для достижения «лучшего геш-тальта» и т.п. — этим исследованиям были посвящены экс­перименты ранних гештальтистов (их подробный обзор, обсуждение и возникающие проблемы приведены в моей книге «Гештальттерапия: новые горизонты», 2001, в част­ности, в главе 1)).

Таким образом, восприятие не является простой «ре­цепцией», оно представляет собой активный процесс, кон-

сТруктивное взаимодействие между объединенными свой­ствами окружающей среды («afiordances» — «данностями», как называл их гештатьтпсихолог более позднего времени Джеймс Гибсон — Gibson, 1969) и нашим собственным активным конструктивным процессом превращения непол­ных, частичных, неоднозначных, чрезмерных и/или по­лезных «вкладов» (inputs) энергии поля в значимые целостные структуры, которые можно регистрировать, сохранять, а затем использовать и подвергать манипулированию. Под сло­вом «значимые» мы понимаем не «абсолютную реальность», на чем единодушно настаивали Платон и противополож­ная ему традиция материализма, а, скорее, прагматичес­кую реальность, картину, которую возможно узнать и использовать — что обязательно означает соотнесение вос­принятой формы, или гештальта, с более широким контек­стом цели и значения — то есть разрешение (resolving) или привлечение большей целостности, что создает рассмат­риваемой «фигуре» контекст (иначе мы не знали бы, что с ней делать). Таким образом, гештальт-процесс перцепции и осмысления-обозначения является открытым по своей природе, а не дискретно-эпизодическим, при котором одна «вешь» следует за другой, как это представляли модели Платона и материализма. Мы «приспособлены» постоянно осуществлять процесс разрешения целого, находить, фор­мировать и разрешать целостные структуры по мере того, как предыдущее «целое», или гештальт, потенциально ста­новится интегральной частью какого-нибудь большего це­лого или, наоборот, в широком поле восприятия или опыта разделяется на значимые целостные компоненты, кото­рые в данный момент представляются нам важными или относящимися к делу.

Организованная целостная картина, или гештальт, пред­ставляет собой релевантную единицу процесса получения опыта, и наша роль в нем является активной, избирательной и конструктивной. Если естественному процессу организа­ции что-либо мешает или он становится слитком неодноз­начным то есть если целостные структуры постоянно Разрушаются или по той или иной причине недоступны, как это случается при частичном узнавании, неоднознач-

ном, противоречивом или весьма странном восприятии, не позволяющем осмыслить образы и поместить их в более широкую схему, — то в соответствии с нашей природой, мы в недоумении останавливаемся, проявляем признаки беспокойства и вкладываем в ситуацию больше перцептив­ной энергии, пока не разрешим ее удовлетворяющим об­разом.

В этот момент мы осознаем свой перцептивный про­цесс — то есть осознаем само осознавание в качестве кон­структивного или творческого акта. Иными словами, как выразил эту мысль гештальт-психолог Курт Левин (Lewin, 1926), акт восприятия и процесс решения задач по своей сути не имеют особых отличий: восприятие не является пассивным состоянием, но активной задачей, подлежа-шей решению. Таким образом, природа приводит нас к незавершенному гештальту, неоконченной задаче, ано­мальной или противоречивой картине. И чем важнее слу­чай, например, когда распознается и оценивается потенциальная опасность или привлекательная возмож­ность, тем больше энергии мы вкладываем в этот «неза­вершенный гештальт», пока не достигнем решения и не предпримем действия или перейдем к чему-нибудь дру­гому. Если проблема является важной, а мы не можем разрешить ее значимым образом, то часть нашей актив­ной перцептивной энергии остается хронически вложен­ной в нее, образуя долговременную или привычную утечку энергии и внимания, которые предназначаются для реше­ния других перцептивных задач и осуществления жизнен­ных дел в самом широком смысле, — в этом и заключается инсайт, лежащий в основе прикладного значения дан­ной работы по адаптации и развитию творчества с помо­щью методов гештальттерапии, о которых пойдет речь в следующих главах.

Сущность конструктивистского взгляда на Я

Из этого фундаментального инсайта, приведшего по выражению Олпорта к радикальным изменениям во взгля­дах на «личность в психологии» {Allport, 1968), можно еде-

пать ряд выводов, имеющих непосредственное отношение к настоящему исследованию Я и его опыта.

1) Первый вывод, или инсайт, заключается в осозна-ли, что свойственная западной культуре дихотомия меж-у «объективными данными» или «реальностью», с одной

стороны, и интерпретацией или значением этих «фактов»,с дрУ'"°й' оказалась несостоятельной — по крайней мере,в традиционном абсолютном понимании. Мы, несомнен-но, можем сидеть и размышлять над «более широким смыс-ом» или лучшей интерпретацией каких-нибудь фактов илианных — в этом заключается актуальный процесс созда-

ия гештальта, примерка имеющихся данных к более ши-оким и содержательным целостным картинам. Однакоозникает весьма существенное «но» — большие дозы ин-ерпретации и контекстуализации с самого начала уже

встроены в восприятие упомянутого «факта». Это вытекаетиз природы нашего восприятия: мы не в состоянии воспри-нять что-либо, не идентифицировав, не определив поло-жение объекта в соответствующем контексте или не наделивего предварительно хотя бы условным, более широкимзначением. Мы не способны сначала воспринять, а затемнтерпретировать. Вернее будет сказать, что восприятиесоставляет собой интерпретативное, конструктивное дей-

вие, активный процесс синтеза потока «приходящих км» стимулов — но уже отобранных, рассортированных,едактированных и организованных для известного нам

ира, который на порядок отдален от «мира, каким оняется» в чисто физическом смысле. Два действия, по-

. ение и разрешение, «видение» и «интерпретация» про-сходят совместно и одновременно в одном и том же акте

осприятия.

Как заметил Кант два столетия назад, «мир, каков он

сть» остается для нас совершенно непознаваемым: для

боты мы имеем лишь конструкции разума, заключен-

го в теле, размах которых, естественно, сдерживается

словиями и влиянием окружающей среды, ограничиваю-

ими не столько возможности конструкций, сколько их

изнеспособность в окончательном, эволюционном смыс-

• Это обстоятельство делает конструктивизм в целом и

гештальтпсихологию в частности моделью эволюционной психологии. В конечном счете, тот факт, что некоторым видам конструктивных процессов отдается предпочтение, а другие под давлением селективности эволюционного процесса отвергаются, является причиной, что мы опреде­ленным образом «приспособлены» к построению гешталь-тов и решению задач. Но он не означает, что мы познаем «реальный мир» в объективном, непосредственном, «чис­то эмпирическом» смысле, на чем настаивает индивидуа­листски-дуалистическая парадигма нашей культуральной традиции. Все, что имеется у нас — это интерпретативные картины, социально оговоренные, развивающиеся в куль-туральном и чисто физическом смысле и представляющие собой творческие гипотезы или «домыслы», которые мы используем, чтобы понять/интерпретировать, оценить и, по возможности, справиться с нашим миром.

Эта мысль настолько важна для последующего изложе­ния — и при попытках перейти на точку зрения эволюци­онной психологии ее так часто неверно понимают, что стоит повторить еще раз: каждое восприятие в реальном смысле является гипотезой, пробной организацией получен­ных данных (буквально «данностей»). Мы изначально «при­способлены» производить такие оценки и интегрировать их в расширяющуюся и усложняющуюся ясную картину мира: такова наша гештальт-природа. Однако искомого фундамента абсолютных, ясных «данностей», являющиеся объективными данными опыта, лежащими в основе ин-терпрегативного процесса, просто не существует. Вернее, нам до них не добраться. Как в свое время утверждал Кант, можно без всяких сомнений полагать, что «где-то снару­жи существует реальный мир», содержащий энергию, ко­торую мы используем для построения опыта. Однако в действительности мы совершенно не способны познать его иначе, чем опосредованным образом. Здравый смысл по­зволяет предположить, что «реальный мир» какими-то путями сдерживает, ограничивает и информирует пределы жизнеспособных интерпретаций, по крайней мере, в эволюционном смысле. На основании имеющейся пред­расположенности и культурального опыта, я научился со-

ответствующим образом интерпретировать свой жизнен­ный путь в буквальном и фигуральном понимании — включая представление, что некоторые совокупности ви­зуальных стимулов означают препятствие, к которому я приближаюсь, и во избежание столкновения мне следует остановиться или свернуть в сторону. Если я не научусь таким образом понимать значение воспринятого, то мне, несомненно, придется выпасть из генофонда моего вида, уступая место тем, кто окажется более приспособленным к таким ситуациям. Не все интерпретации реальности, по крайней мере, в эволюционном смысле являются равно­ценными, и можно даже сделать выводы относительно особенностей картин, которые будут работать лучше, чем другие, использовав разнообразные вторичные по приро­де тесты, инструменты и процессы социального консен­суса для подтверждения или сомнения в той или иной субъективной картине или гипотезе (эту модель можно представить буквально или фигурально как метафору ши­рокого круга действий и проблем, связанных с адаптаци­ей к окружающей среде). В таком случае «реатьность» в определенном смысле проверяет или ограничивает наши выводы и перцептивные интерпретации. Но они всегда остаются потенциально доступными для пересмотра — и, как мы видели, на их формирование соответствующим образом влияют культуральные воззрения и процессы, начиная с основных парадигматических положений, на которые мы будем ссылаться и исследовать во всех главах этой книги.

Следовательно, инсайт о нашей неизбежно активной роли в осознавании и познании, являющийся ядром геш-тальт-модели и соответствующего движения в психологии, лежит в основе и других различных направлений психоло­гии, психогерапии и философии (а также, в растущей степени, в основе современной и постмодернистской физи­ки), объединяемых общим названием конструктивизма — идеей о том, что мы конструируем известную нам реаль­ность. Это положение подразумевает, что, вероятно, существуют и другие реальности, иные способы конструи­рования и познания «тех же событий» (не забудем, что

«события» в обычном смысле происшествий, которые мЬ1 понимаем и идентифицируем, тоже являются конструктами или интерпретациями, способами ограничения потока сти­мулов). В свою очередь конструктивизм содержит и служит основой для совершенно иного комплекса взаимосвязан­ных точек зрения, известного под названием «деконструк-тивизма» — представляющего собой конструктивистскую позицию относительно реальности, включающую иссле­дования социальных условий власти и влияния, определяющих, как тот или иной взгляд на вещи обретает или теряет свое ведущее положение и преобладание.

Взятые вместе, разнообразные движения конструкти­визма и деконструктивизма составляют еще более широ­кую совокупность взглядов и тенденций, именуемых сегодня (за отсутствием иного названия) «постмодернист­скими», что подразумевает утрату нами веры в убеждения последних нескольких столетий модернизма, включая на­учный материализм, абсолютную надежность «объектив­ных» данных, нейтральность стороннего наблюдателя, безопасное величие западной культуры и неизбежность про­гресса, достигаемого под знаменами науки и западных традиций.

Причина того, что наш век не получил иного названия за исключением «лостшодернизма», то есть «следующего после» других перполэв. непосредственно связана с об­стоятельством, что культура как единое целое еще не оцени­ла всей глубины и значимости изменений парадигмы, происходящих на более глубоком уровне и касающихся на­ших взглядов на собственную приролу, понимание и оп­ределение самих себя. Этот более глубокий уровень интегрирует и создает контекст для конструктивизма, де­конструктивизма. и других постмодернистских движений, например, теории поля или теории хаоса-упорядоченнос­ти1, а также для утраты веры в широкий круг убеждений

1 Теория хаоса первоначально была создана в постмодер­нистской математике: ее сущность состоит в том. что малые и незначительные изменения в физическом мире могут вести к непредсказуемым и потенциально серьезным последствиям.

юдернизма. Речь, конечно, идет о происходящей сейчас

повсЮДУ деконструкции парадигмы индивидуализма, в ко­

торой эта книга, по замыслу автора, должна сыграть кон­структивную роль.

А пока, как уже говорилось, мы живем в переходный период, находясь на пути к будущим взглядам, которые по мере более полного оформления могут характеризовать­ся как постиндивидуализм, а далее — как Эра Общности, Эра Интерсубъективности или в самом общем виде как Эра Упорядоченности в смысле разрабатывающихся мо­делей теории организации поля и хаоса-упорядоченнос­ти, которые обладают возможностью на новом уровне объединить психологию и физику. Это объединение про­изойдет не на редукционистском уровне старой биохимии, как думал Фрейд, а на новых основаниях упорядоченной интерактивной организации полей, в обычных смысловых системах разлагаемой нами на физические науки, психо­логию, опыт, поведение и т.п. — и даже этику, филосо­фию, религию или духовность, — которые, однако, на самом деле пронизывают друг друга и создают взаимный контекст такими путями и на таких уровнях, что наш ра-2ум лишь теперь учится их представлять и выражать. В этом проявляется далеко идущее значение конструктивистской перспективы, являющейся основой гештальт-модели в психологии и психотерапии в целом, интегрирующей геш-тальт-подход и конструктивизм с эволюционной теорией.

Таким образом, искомое Я, важнейшая часть нашей природы, делающая нас тем, что мы есть, и теми, кем мы являемся, та часть, которую мы не можем создать, явля­ется синтезирующим Я, действующей силой, конструиру­ющей осмысленные взгляды и точки зрения, представляющей собой организатора опыта, которым мы обладаем или яв­ляемся, означающим наше познание себя, других и мира. Мы не можем организовать свой опыт на ином, более |широком уровне, кроме имеющегося в наличии. В нашем (Понимании осуществление синтеза и организация означа­ет создание смысла: природа нашего Я заключается именно в создании смысла, и, как бы мы себя ни определяли, в •этой дефиниции, исходя изданных нам природой свойств

бытия, творческая деятельность по созданию смысла долж­на быть центральной. В этом состоит первый вывод, сде­ланный на основании рассмотрения проиесса осознавания в связи с Я и его опытом. Что еще, продолжая исследова­ние, можно сказать о Я и его опыте, исходя из смысла этих понятий и условий бытия и, по-прежнему, обраща­ясь в рассуждениях к нашей природе как получающих опыт существ и природе самого процесса получения опыта?

2) Второй вывод из конструктивистской позиции, тес­но связанный с рассмотренными аргументами, состоит в том, что в реальном смысле мы живем в своем воображе­нии, в конструируемых образах, которых придерживаемся (особенно в визуальной модальности, ибо с эволюционной точки зрения мы являемся видом, в значительной степени полагающимся на обработку зрительной информации — наряду с обработкой образов слуховой, осязательной, обонятельной, кинестетической и иной сенсорной или ин­туитивной информации). Это касается не только представ­ления, что мы «создаем образы» или конструируем миры опыта, но и обстоятельства, каким образом мы можем манипулировать этим миром, учиться и абстрактно мыс­лить, как мы это делаем — и вообще, как мы разрешаем задачи на несравненно более высоком, гибком и умелом уровне по сравнению с представителями других известных видов. Эти возможности вытекают из соответствующей особенности процесса осознавания, которая качественно отделяет нас от других животных: способности удержи­вать, активизировать, сравнивать, а также изменять и молифицировать или «придавать форму» множеству обра­зов одновременно или при их быстром чередовании.

Человек par excellence3 является разрешающим задачи животным, которое не обладает никакими иными дарова­ниями кроме этой редкой, драгоценной способности к работе с множественными образами. Именно эта способ­ность дает нам возможность «обдумывать заранее», про­гнозировать или испытывать правильность решений, совершая в уме мысленные эксперименты перед тем, как

! Par excellence (франц.) по преимуществу, в особенности

применить решения в более дорогостоящем и исполнен­ном риска окружающем мире. Эта особенность процесса осознавания является главной для понимания того, каким образом мы его совершаем: конструируем и удерживаем образы, сравниваем между собой, свободно модифициру­ем и отображаем результаты изменений. «Мышление» или планирование состоят именно в этих действиях. Важно уточнить, что эта способность является не просто цент­ральным компонентом сознания, самоосознания и твор­чества, порождения новых сочетаний и решений; скорее она, можно сказать, представляет собой то же самое, что эти способности. Мы рассматриваем образы как некото­рый банк воспоминаний, однако на самом деле именно эта активная и прогностическая способность создания об­разов, или осознавания, является ключом к нашему вы­живанию в качестве разрешающего задачи вида в постоянно меняющейся окружающей среде, где другие виды, обла­дающие более сложными, но узкими моделями инстинк­тов, терпят поражение в результате значительных перемен в условиях существования (даже наши ближайшие род­ственники неандертальцы, как сейчас полагают, могли исчезнуть вследствие весьма узкой приспособленности к жизни в условиях ледникового периода и питания полуза-ыерзшим мясом из-за, возможно, низкого уровня разви­тия навыков социального планирования).

Описанная особенность инструментов осознавания и приобретенные навыки их использования в свою очередь обладают собственным смыслом и влекут за собой опреде­ленные последствия. Для нашего разговора имеет значе-лие, что подобный взгляд на себя приводит к утрате четкого и абсолютного различия между воображением и «твердой реальностью». Можно провести параллель с уже обсуждав­шейся потерей жесткого различия между фактом и его интерпретацией, но с добавлением динамического фак­тора, касающегося временного измерения. Тот факт, что мы способны удерживать и модулировать образы и совер­шать с ними мысленные эксперименты (более того, мы Просто не можем прекратить эти действия), означает, что

своей природе в реальном смысле мы живем в буду-