Глава 5. Проблемы гуманитарных наук

Гуманитарные науки являются особым регионом научного познания. В прежние времена, когда неопозитивистские ориентиры были более влия­тельными, философия и методология науки занимались преимущественно анализом естественно-научных дисциплин. Гуманитарные науки с точки зрения логического позитивизма выглядели недостаточно зрелыми, чтобы можно было изучать их всерьез. Сейчас, когда открыт более сложный об­раз науки, гуманитарное знание расценивается как отдельная самобытная сфера научных подходов. Поэтому обзор тематики современной теории науки был бы существенно односторонним без хотя бы краткого рассмот­рения проблем гуманитарных наук.

5.1. Специфика гуманитарных наук

Естественные науки достигли внушительных успехов. Поэтому они стали рассматриваться как образец научного мышления. Ситуация же от­носительно комплекса гуманитарных наук уже достаточно давно считает­ся весьма неоднозначной. Уже на первый взгляд заметно, что гуманитар­ные науки существенно отличаются от естественных. Но в чем конкретно состоит их специфика?

Можно предположить, что автономность гуманитарных наук связана со спецификой их:

293. предмета;

294. метода;

295. целей;

296. функций, которые выполняет гуманитарное знание.

Предмет гуманитарного познания

Круг интересов гуманитарных наук — человек, общество, культура. В отличие от естественных природных процессов, подчиняющихся естест­венным закономерностям, предметы и процессы, подлежащие гуманитар­ному изучению, являются соизмеримыми с человеком: они либо каса­ются непосредственно человеческой жизни, либо являются плодами человеческих действий. Психология, социология, история и другие гу­манитарные науки изучают область явлений, в которой сказывается изна­чальное присутствие человека.

Поэтому насколько человек отличается от безличных природных сил, настолько отличаются гуманитарные науки от естественных. Неустрани­мое различие между ними пролегает прежде всего через феномен созна­ния. Все гуманитарные науки берут в расчет феномен человеческого со­знания. Язык, ценности, коммуникация, символы, общественные образо­вания, культурные смыслы — весь спектр жизнедеятельности человека связан с его сознательным одухотворенным бытием. Какими бы частны­ми аспектами ни занимались те или иные разделы гуманитарного позна­ния, они неизбежно уходят корнями в жизненный мир человеческого су­ществования. Сложнейшие вопросы человеческого бытия составляют фундамент любого гуманитарного исследования, даже если они остаются его неявным фоном. Все это создает неповторимую особенность гумани­тарного познания. Раньше для описания области изначального присутствия человека использовали понятие «дух». И, видимо, пока не придумано луч­шего указания на специфику предмета гуманитарных наук, чем то, которое заключено в термине, предложенном В. Дильтеем — науки о духе (нем. Geisteswissenschaften).

Метод гуманитарных наук

Требование единого научного метода, универсального и для естествен­ных, и для гуманитарных наук, называют тезисом методологического мо­низма. Противоположная позиция состоит в том, что гуманитарные науки не могут рассматриваться по тем же методологическим стандартам, что и естественные; гуманитарные науки с этой точки зрения отличает наличие особого, специфически гуманитарного метода. Но что представляет собой гуманитарный метод? Наиболее общее соображение заключается в том, что мы не можем относиться и к человеку, и к сфере и плодам его деятельности как к нейтральным природным объектам.

Это можно пояснить следующим образом. Основной стратегией, поз­воляющей накапливать фактуальный материал естественных наук, яв­ляется манипуляционная практика. Она воплощена наиболее ярко в идее эксперимента: изучаемый объект помещается в специально подобранные условия и подвергается воздействию через независимые переменные, ко­торыми манипулируют в расчете, что объект через реакцию зависимых переменных обнаружит свои естественные закономерности. Однако в слу­чае гуманитарного исследования мы в общем не можем непосредственно манипулировать изучаемым объектом. Это ярко видно на таком примере: попав в какую-то непонятную социокультурную обстановку, мы ведь не занимаем позицию наблюдателя природных явлений. Нам ничего не даст описание регулярностей тех движений или тех звуков, которые издают окружающие люди. Тем более нам не поможет то, что мы можем заста­вить их издать какие-то сочетания звуков. Исследователь должен пред­принять нечто совсем другое: он должен понять иную форму жизненного уклада. А это возмсркно только когда он изучит язык этих людей, приня­тые ими формы поведения, поймет смысл, который они связывают с тем или иным предметом, ритуалом или социальным образованием и т.п. Иными словами, исследователь должен вступить в диалог с изучаемой

культурой, войти в ее поле значений. Это же касается и проблем, связан­ных с менее экзотическими случаями. Когда мы изучаем какой-то совре­менный социальный институт, особенности поведения современного че­ловека в каких-либо ситуациях и т.п., то условием, создающим саму возможность исследования, является наличие некоего базиса, исходного понимания того, что вообще представляет собой изучаемое явление, что

оно означает для участника современной общественной жизни.

Итак, мы можем сказать, что основной стратегией гуманитарного

исследования оказывается интерпретативная практика. Из осознания этого момента, специфичного для гуманитарных наук, родилось проти­вопоставление объяснения и понимания, о котором мы подробнее будем говорить в § 5.2.

Цель гуманитарного познания

К чему, вообще говоря, стремится исследователь-гуманитарий? Если целью естественно-научного исследования можно считать прежде всего установление универсальных законов, приложимых к природным объек­там независимо от их пространственно-временной локализации, то гума­нитарные науки имеют дело с явлениями, обладающими существенным

весом индивидуальности. Разумеется, комплекс гуманитарных наук весь­ма неоднороден относительно своих исследовательских задач. Есть под­ходы, нацеленные на установление общих закономерностей культур, ис­торических событий, феноменов индивидуального поведения. Но есть и явно индивидуализирующие стратегии, стремящиеся понять то или иное явление в его единичности, уникальности. Таковы, например, детальные исторические исследования, стремящиеся восстановить максимально полную картину того или иного события. Таковы и, например, подходы в психологии, нацеленные на постижение индивидуальной жизненной драмы; в качестве примера здесь можно указать на теорию отношений известного отечественного психотерапевта В.Н. Мясищева, которую он определял как учение о конкретной личности; близкие взгляды развивает А. Лоренцер в программе построения психоанализа как науки о конкрет­ных переживаниях.

Подобные подходы не означают отрицания вообще каких-либо зако­номерностей человеческой жизни. Речь здесь идет о другом: в индивидуа­лизирующих познавательных стратегиях те или иные регулярности или законы могут использоваться лишь как средство для наилучшего пости­жения индивидуального феномена. 'Таким образом, задача сводится к во­просу о том, что мы будем считать познавательным идеалом, общее или индивидуальное. На этом и основана попытка провести четкое отделение гуманитарных наук от естественных. В явном виде эта идея была реализо­вана на рубеже ХГХ-ХХ вв. представителями неокантианства. Вильгельм Виндельбанд предложил называть науки, занимающиеся поиском общих законов, номотетическими, а исследования, ориентированные на индиви­дуальные явления, — идеографическими. Более решительно эта идея была

проведена Генрихом Риккертом. Он выступал против того оправдания автономии гуманитарных наук, которое исходит из их особого предмета или особого метода; отличие гуманитарных наук состоит, по Риккерту, скорее в логической структуре их понятий. А эта логическая структура

в свою очередь обусловлена исследовательской целью гуманитарного по­знания. Понятия естественных наук — генерализирующие, позволяющие ученому восходить при изучении природных явлений по степеням общно­сти рассмотрения; понятия же гуманитарных наук — индивидуализирую­щие, они служат средством всестороннего раскрытия единичности того

или иного феномена.

Неокантианцы подметили действительно важную особенность гума­нитарного познания, его связь с уникальными явлениями. Но в целом неокантианская акцентировка индивидуализирующих стратегий сего­дня выглядит несколько преувеличенной. Массив гуманитарного позна­ния более сложен. Ведь в ткань социальных исследований включаются и генерализации, выявление различных регулярностей, закономерно­стей (например, в социологических и экономических теориях, обобщаю­щих данные эмпирических исследований). Адекватно было бы сформули­ровать общие цели гумманитарных исследований шире: как замысел

дать больше понимания окружающих нас явлений человеческой жизни;

при этом исследователь должен располагать значительной свободой вы­бора средств толкования.

Функции гуманитарного знания

Отличие гуманитарных исследований от естественно- научных заметно и при рассмотрении той роли, которую играет гуманитарное знание в об­щественной жизни. Естественно-научные теории, особенно, фундамен­тальные, как бы более эзотеричны — в том смысле, что они дальше от­стоят от мира повседневных и реальных забот. Знание же гуманитарное

воспринимается обществом более заинтересованно и даже обостренно.

Скажем, математическая теория может интересовать лить незначи­тельный круг профессионалов; к тому же естественные науки в про­цессе усложнения все более отрываются от остальной части культуры.

Гуманитарные концепции, наоборот, часто достигают внушительного об­щественного резонанса. Они сразу становятся достоянием широких слоев

общественности, имеют важное общекультурное влияние и последствия.

В то время как естественные науки приобретают социальное значение лишь гораздо более опосредованным путем (через свои технологические приложения, через популяризацию естественнонаучного знания, которая

является в некотором смысле гуманитаризацией, т.е. интерпретацией для

широких слоев исходного закрытого содержания) гуманитарные науки по определению имеют явно прямой доступ к общественной жизни. Более

того, от них открыто требуют ближайшего и скорейшего практического применения. Естественные науки в глазах широкой общественности оп­равдывают свое существование тем, что должны принести в идеале побе­ду над внешней средой обитания, т.е. имеют в значительной мере инстру­ментальное значение для усовершенствования наших условий жизни.

Гуманитарные же науки сами являются частью нашей собственной внут­ренней среды. Они имеют значение в несоизмеримо большей степени смысложизненное. Правовые, педагогические, хозяйственные, психоте­рапевтические, политические концепции играют слишком важную роль в нашей жизни, чтобы их можно было отдать в ведение оторванных от общественности академических ученых. Поэтому гуманитарные науки находятся в гораздо большей степени под постоянным вниманием обще­ства, чем естественные.

Конечно, и естественно-научное знание сегодня перестает быть нейт­ральным, становится «эмоционально горячим» (примером могут служить экология, генетика), но в целом его смысложизненные ценности все же уступают тем, которые традиционно характерны для комплекса гумани­тарных наук.

Какие же функции выполняет гуманитарное знание, помимо удов­летворения сугубо познавательного интереса? Это функции, имеющие важное общекультурное значение. Ясно, что теории общественного устройства и реформирования, социальных конфликтов, воспитания и со­вершенствования личности предлагают нам обоюдоострый инструмент не только улучшения человеческой жизни, но и в случае неудачи колос­сального разрушительного воздействия. Например, лечебные задачи пси­хиатрии легко могут перерасти в социальное насилие, хозяйственная концепция, принятая на вооружение правительством, может привести к экономической катастрофе. Функции критические (оппозиционные по отношению к сложившимся социальным структурам) и, наоборот,

апологетические (оправдывающие, легитимирующие болезненные со­циальные явления), эмансипирующие (освобождающие) и, наоборот, репрессирующие (по отношению к тем, кто мыслит и действует вразрез с принятой нормативностью), идеологические (предлагающие различно­го рода высокие идеи для личности и общества), оценочные, воспита­тельные, общественно-преобразовательные и т.п., присущие социаль­но-гуманитарным теориям — все это функции активного воздействия на человека, общество, культуру. Гуманитарное знание выступает непо­средственным инструментом самотрансформации личности и обществен­ной жизни.

Единая наука или два региона!

Вопрос о единстве научного знания остается достаточно спорным. Если сравнивать гуманитарные и естественные науки пошагово по при­писываемым им пунктам отличия, то окажется, что мы не сможем ука­зать общепризнанного решающего критерия отличия. Мнения исследо­вателей по поводу ведущего критерия расходятся, т.к. относительно каждого пункта можно указать на определенное сближение этих наук

в новейшее время.

Так, касаясь специфики метода, мы увидим в гуманитарных науках достаточно противоречивую тенденцию — отстаивание собственной методологической автономии и одновременно продолжающееся усвое­ние уроков естественно-научной парадигмы.

Цель естественных и гуманитарных наук тоже не может быть сегодня окончательно определена как однозначно генерализирующая или инди­видуализирующая. Многим гуманитарным дисциплинам свойственна приверженность в качестве идеала к обобщающим теориям, позволяю­щим провести далеко идущие генерализации, объяснить с единых пози­ций разнообразие феноменов. Естественные же науки в последний

период, наоборот, интенсивно занимаются проблемой неповторимого,

случайного, индивидуального. Они изучают необратимые события, в ко­торых существенно задействован фактор асимметричного времени.

Что же касается предмета и функций научного знания в сравниваемых регионах науки, то следует отметить, что естественные науки тоже стали заметно тяготеть в последние десятилетия к изучению объектов, отмечен­ных изначальным присутствием человека. Это касается в первую очередь

исследований сверхсложных объектов (экологических, технических,

информационных), предпринятых в рамках синергетического подхода. Усиливается и смысложизненная значимость естественно-научных

исследований. Однако складывающаяся тенденция сближения естест­венно-научного и гуманитарного знания не должна вызывать у нас слиш­ком радужных ожиданий и принятия желаемого за действительное. До провозглашаемого сегодня многими синтеза наук в реальности пока очень далеко.

Вероятно, есть необходимость бы говорить о различии гуманитарного и естественного знания, скорее по совокупности их традиционно сло­жившихся конкретных различий, чем исходя из какого-то решающего признака. Что же касается противоположного вопроса — вопроса о том, сходятся ли эти два региона на каком-то общем знаменателе — то наибо­лее правдоподобной является та идея, что общим знаменателем всех наук естественным образом является рациональность в широком смысле сло­ва. Действительно, науки могут быть раздроблены и оторваны сколь угод­но друг от друга, однако охватывающий их фундаментальный контекст рациональности, т.е. рационального изучения возникающих перед нами проблем, продолжает оставаться почвой универсального, хотя и не дирек­тивного единства. (Хотя, как мы говорили в § 4.5, сегодня сама тема ра­циональности остается для многих под вопросом; и пока это так, для них остается под вопросом и единство наук, да и само научное предприятие в целом.)

Дискуссии вокруг гуманитарных наук

Сложность гуманитарно-познавательного замысла обнаруживается в тех многочисленных дискуссиях, которые постоянно сотрясают сооб­щество гуманитариев. Споры касаются проблем самоопределения гума­нитарной науки и размежевания с естествознанием, будущего социально-гуманитарных дисциплин, их познавательного идеала и смысла, роли гуманитарного познания в общественных процессах, и т.п. Среди самых известных тем — дилемма понимания и объяснения и проблема ценност­ной нейтральности гуманитарных наук.

В самих по себе дискуссиях гуманитариев нет ничего плохого. Столк­новения сторон лишь показывают, что гуманитарные науки продолжают развиваться, и вырастающие на их пути сложности как раз являются при­знаком поступательного движения. В научных дискуссиях часто fie выра­батывается однозначного решения, но достигается обогащение познания,

более ясное видение его проблем и особенностей.

Так, в 1961 г. был начат многолетний т.н. спор о позитивизме в немец­кой социологии. Среди его участников с одной стороны были К. Поппер и X. Альберт, с другой — Т. Адорно и К). Хабермас. Попперианская пози­ция состояла в требовании научности, методологизма, критической рацио­нальности в гуманитарных науках. Франкфуртцы же (Т. Адорно и Ю. Ха-бермас) обращали внимание на цели и возможности самого гуманитарного познания, подчеркивали ограниченную постижимость социальных фено­менов и ограниченность чисто технологического подхода к обществу,

когда лишь разрабатываются средства, но не обсуждаются нормы и цели,

т.е. требовали расширенной и «деликатной» рациональности. Спор о по­зитивизме послужил прояснению сложностей социальных исследований и способствовал дальнейшему ходу рационального развертывания гума­нитарных наук.

Итак, несмотря на часто встречающиеся преувеличенные утвержде­ния о том, что гуманитарной науки не существует, следует отметить, что гуманитарное знание имеет уже достаточно длительные традиции, и его дискуссионность не столько признак незрелости, сколько показатель сверхсложности самого человека и области социально-гуманитарных явлений.

5,2, Общий методологический проект: понимание и объяснение

Обсудим подробнее .методологический проект¹ гуманитарных наук. Он, как говорилось выше, базируется на интерпретативной практике

как основной исследовательской стратегии. Осознание методологиче­ской специфики гуманитарных наук вызвало к жизни сложную проблему понимания и объяснения. В длительных дискуссиях эта проблема была осмыслена с различных сторон, что позволило глубже разобраться в по­знавательных замыслах как гуманитарных, так и естественных наук.

Возникновение проблемы «понимание / объяснение» и ранние этапы ее обсуждения

Слова «понимание» и «объяснение» в повседневном употреблении

обычно не конфронтируют. Однако в применении к методологии гумани­тарных наук они были противопоставлены друг другу. За этим нужно ви­деть противопоставление интуитивного и дискурсивного мышления (см. § 4.7). Применительно к гуманитарному познанию термин «пони­мание» приобрел особый смысл: он стал означать некое интуитивное по­стижение изучаемых явлений, непосредственное проникновение в сущ­ность культурно-исторических феноменов.

В конце ХГХ в. в Германии сформировалось направление, отрицавшее возможность переноса естественно-научной модели науки в гуманитар­ное познание, т.е. выступавшее против методологического монизма. Это были И. Дройзен, В. Дильтей, Г. Зиммель и др. Они пытались отстоять самобытность региона гуманитарных наук, поместив в центр его методо­логии понимание. Если естественные науки стремятся к объяснению, описанию природных процессов средствами универсальных объектив­ных законов, то гуманитарные науки ориентированы на духовное постиже­ние социокультурных смыслов. Пожалуй, наибольший драматизм этому противопоставлению придал Вильгельм Дильтей (1833-1911), утверждав­ший, что гуманитарные науки обращены к особой реальности (духовной

жизни, миру переживаний), которая полностью недоступна естественно­научного ряда..

Положение о том, что понимание как особая методологическая про­цедура, как систематически развернутое вхождение в изучаемые культур­но-исторические образования есть основа гуманитарного познания, было

подробно развито в философско-методологическом учении, получившем

название «герменевтика» (от гр. Негшепега — «толкование, объяснение»).

В прежние века герменевтикой называли искусство историко-филологи­ческого толкования текстов. Фридрих Шлейермахер (1768-1834) внес вклад в становление герменевтики как общей теории понимания и интер­претации вообще. Его заслугой, помимо прочего, является то, что он пока­зал сложный циклический характер достижения понимания (герменевти­ческий круг), когда исследователь при изучении культурного феномена (скажем, исторического текста) наделяет его части смыслом посредством

введения предположений о смысле цельного феномена и, наоборот, дви­жется к пониманию целого путем изучения его частей. Шлейермахер при­внес в историко-филологическое толкование оттенок романтических идей: для понимания культурного памятника необходимо понимать целостную индивидуальность автора. Интерпретатор должен обладать «созвучно­стью» своего состояния внутреннему миру другой личности.

Позже Вильгельм Дильтей выдвинул герменевтику на роль общей ме­тодологии гуманитарного познания. Он придал искусству интерпрета­ции акцентированный интуитивно-психологический смысл. С его точки зрения понимание базируется на эмпатии, сопереживании. В поздних ра­ботах В. Дильтей пытался выйти к более объективистской позиции, к изу­чению устойчивых культурно-исторических структур, но так и не преодо­лел исходные субъективистские рамки.

Итак, обобщенный проект обоснования гуманитарных наук, связан­ный с именами В. Дильтея, И. Дройзена, Г. Зиммеля и другими, стали называть герменевтическим. Его первоначальными чертами были:

297. интуитивизм (основой методологии являются интуитивные акты по­нимания);

298. психологизм (содержанием актов понимания является внутренний мир

в психологистском смысле, или область переживаний);

299. антипозитивизм (естественно-научные образцы научности неприме­нимы к гуманитарному познанию).

Дискуссия о специфике законов и объяснений в общественных науках

Другое направление исследований методологии гуманитарных наук оформилось позже в русле совсем иной традиции: в рамках т.н. аналити­ческой философии. Ее представители, первоначально следовавшие нео­позитивистской программе, были ориентированы на логический анализ

научного языка и уточнение стандартов научности, которые предполага­лись едиными для всех наук. В этой перспективе вновь были подняты вопросы о самобытности гуманитарного познания.

Непосредственным поводом послужила статья Карла Гемпеля «Роль общих законов в истории» (1942). В ней он распространил свою дедук-тивно-номологическуюмодель научного объяснения (см. § 1.3) на истори­ческие науки. Согласно К. Гемпелю исторические науки, хотя и не пользу­ются в явном виде понятием научного закона (как это представлено в естественных науках), тоже базируются в своих построениях на тех же самых логических схемах, на подведении объясняемого явления иод бо­лее общий закон, из которого объясняемое может быть дедуцировано. На­пример, в объяснении «революция была вызвана растущим недоволь­ством народа» скрыто используется общее утверждение «растущее недовольство народа всегда создает опасность революции», которое яв­ляется посылкой дедуктивного вывода. Однако интуитивное представле­ние методологов о том, что все-таки исторические объяснения следуют каким-то другим ориентирам, послужило основой для жесткой критики предложенной К. Гемпелем концепции и заставило задуматься над тем, чем же именно обществоведческие стандарты научности отличаются от

естественно-научных.

Но прежде чем говорить о последующих поворотах этой темы, сле­довало бы справедливости ради указать и на достоинства оригинальной позиции К. Гемпеля. Его взгляды были интереснее, чем инкрими­нированное ему упрощенное понимание гуманитарного анализа как простого подведения исторических объяснений под расхожие общие истины. К- Гемпель указывает на то, что, хотя логическая структура

объяснения является дедуктивно-помологической, в реальной практике

исторического анализа используются лишь «наброски объяснений», т.к. лежащие в их основании общие допущения обычно трудно выделить в явном виде. В итоге цепочка исторического рассуждения уходит кор­нями в весьма неопределенную и почти необозримую совокупность предпосылок и установок историка. Как мы можем оценить валидность

его построений? Для этого необходимо продвигаться в направлении

максимально возможного выявления и реконструкции всех тех допуще­ний, которые историк молчаливо счел само собой разумеющимися. Мы должны быть внимательнее к самому объяснительному каркасу иссле­дователя. И тогда мы сможем оценить силу его объяснительных гипо­тез, их область и эмпирическую базу. Подробный анализ, как подчерки­вает К. Гемпель, «часто показывает, что предлагаемые объяснения слабо обоснованы или вовсе неприемлемы». Например, заявляют, что событие было детально объяснено, а оказывается, что ему была дана только об­щая характеристика. Замечательно, что, помимо прочего, К. Гемпель критикует и процедуру психологического вживания за методологиче­скую недостаточность. Таким образом, Гемпель защищает идеалы рацио­нальности в исторических науках. Процесс познавательного продвиже­ния должен быть, по К. Гемпелю, «постепенно растущим уточнением», последовательным рационализирующим предприятием¹.

Следующую главу этой темы открыл У. Дрей В «Законах и объяснении в историческом познании» (1957). Он сосредоточился на теме объяснения

поступков исторических личностей. Специфическая задача историка —

выяснить, почему были совершены те или иные поступки; это прежде всего касается тех ситуаций, где мотивы поступков неочевидны. В этом случае стратегия исследователя состоит в том, чтобы восстановить рациональ­ность данного, кажущегося непонятным действия. Военный просчет Людо­вика XIV У. Дрей освещает в более разумном свете, показывая стоящие за ним вполне разумные ожидания короля. Итак, У. Дрей пытается показать,

что специфический смысл исторического объяснения состоит совсем не

в том, чтобы подвести событие под общие утверждения в стиле естествен­ных наук, а в том, чтобы вскрыть структуру рациональных установок, из которых в данных обстоятельствах исходили исторические деятели. Стоит обратить внимание на то, что подход У. Дрея, как и К. Гемпеля, тоже явля­ется объективизирующим: акцент делается не на постижение уникального внутреннего мира другой личности, а на выявление его рациональных, т.е. универсальных допущений и расчетов, которые допустимо ожидать от вся­кого, кто окажется в данных обстоятельствах.

Концепция Дрея тоже вызвала волну критики; указывали, что концеп­ция Дрея явно заужала специфику исторического исследования, исходила из слишком сильного допущения о максимальной рациональности инди­видов и т.п. Но достижением концепции Дрея явилось привлечение вни­мания исследователей к области прагматики человеческого бытия — к миру установок, расчетов, намерений действующего индивида. Иными

словами, У. Дрей напомнил методологам о принципиальном значении для гуманитарных наук того, что И. Кант назвал практическим разумом.

Выступления К. Гемпеля и У. Дрея привлекли внимание аналитиков

к сложности проблемы гуманитарной методологии, стимулировали целое поле последующих интенсивных исследований. Вкратце результаты рас­смотренного нами периода можно изложить следующим образом: была

подчеркнута специфика исторических объяснений, связанная с широкой

сетью предпосылок, уходящих корнями в мир человеческой жизнедея-

^! Гемпель К. Логика объяснения. С. 16-31.

гельности; была осознана необходимость общего рационализирующего

продвижения в гуманитарных науках, совершенствования их методоло­гии в сторону повышения стандартов объективизации.

Современный интерпретативный поворот гуманитарных наук

Некоторое сближение указанных двух линий — герменевтической

и аналитической — прослеживается с 60-х гг. XX в. С этого же времени был предпринят определенный пересмотр методологии гуманитарных наук в целом и проблемы «понимание / объяснение» в частности. Для это­го назрел сложный комплекс причин. Среди них укажем на следующие:

отход от неопозитивистской программы в философии науки (выступле­ния У. Куайна, Т. Куна, П. Фейерабенда и др.); накапливающиеся неудачи в самих гуманитарных науках (в т.ч. разочарование в методах манипуля-

ционно-экспериментальной психологии, недостаточная эффективность

социологических исследований, критика естественно-научноориентиро-

ванной психиатрии и др.); ряд общественных событий (волна студенчес­ких выступлений против засилья официальных идеологий, появление раз­личных оппозиционных, эмансипативных общественных движений).

Пожалуй, одним из главных достижений 1960-1970-х гг. явилось по­нимание того, что гуманитарные науки укоренены в общественной жизни гораздо более сложным образом, чем это считалось. Выяснилось, что они существенно задействованы в происходящем. Был поставлен под сомне­ние познавательный идеал беспристрастной, ценностно-нейтральной науки.

Оказалось, что относительно гуманитарных наук выдержать его весьма затруднительно. Так, было установлено, что общественные науки в значи­тельной степени сами политически ангажированы, разделяют предрассуд­ки своего общества, могут выполнять скрытые, морально неприглядные

функции. Это было осознано прежде всего французскими интеллектуала­ми (Р. Бартом, М. Фуко и др.), а еще раньше — немецкими критическими теоретиками (М. Хоркхаймером, Т. Адорно).

Понимание неустранимой вовлеченности гуманитарного познания в об­щественную жизнь означало признание того, что научный взгляд вообще осуществляется не с идеального места некоего объективного наблюдателя, а всегда с определенных позиций, осознаег ли их сам исследователь или нет. Исследователь дает интерпретацию изучаемых процессов с точки зрения

его собственной исходной интерпретативной базы. Интерпретационная же

база может подвергаться самоизучению лишь частично, т.к. сама является условием всех возможных интерпретаций. Итак, для теоретиков гуманитар­ного знания универсальное значение приобрела проблема интерпретации.

Под этой проблемой следует понимать комплекс сложнейших вопро­сов. Если всякое познание есть интерпретация, то с каких позиций осу­

ществляется каждое конкретное толкование (историческое, социологиче­ское, политологическое и т.п.)? Кто дал право интерпретатору настаивать на собственной правоте (проблема легитимации)? С каких позиций можно сравнить и оценить различные интерпретативные системы? Ведь эта по­зиция сравнения сама оказывается такой же интерпретативной! Как

можно привести к общему знаменателю расходящиеся между собой ин­терпретации (проблему конфликта интерпретаций, по выражению П. Ри-

кера)? Существует ли наиболее адекватная интерпретация, и в чем состоят

критерии адекватности?

Из массы вопросов, связанных с проблемой интерпретации, выделим

два, в значительной степени концентрирующих в себе суть проблемы:

300. вопрос об оправдании исходных позиций интерпретатора;

301. вопрос об обоснованном выборе методологии для наиболее адекват­ной интерпретации.

Можно утверждать, что проблема интерпретации явилась для фило­софии и методологии гуманитарных наук центральным затруднением,

как бы аналогом тезиса несоизмеримости теорий, сформулированного,

как мы помним, в ходе анализа естественных наук (§ 4.4).

Положение вокруг этой проблемы продолжает оставаться неоднознач­ным. Пока не существует общепризнанного подхода, который помог бы преодолеть затянувшийся спор. За время обсуждения этой темы отчетли­во сформулировалось несколько стратегий решения и отношения к дан­ной проблеме. Охарактеризуем четыре основные из них.

1. Радикальная антиметодологическая позиция. Ее ярко представил Г. Гадамер в «Истине и методе» (1960). Он открыл современный этап раз­работки герменевтики как общей философской концепции понимания.

Главный акцент И. Гадамер делает на том тезисе, что понимание есть первичный и изначальный способ человеческого существования. Понима­ние, по И. Гадамеру, — это фундаментальная категория. Быть человеком —

значит, понимать. Понимание — это универсальная характеристика, от­носящаяся ко всем формам жизнедеятельности человека.

В своем впечатляющем учении (в котором он следует идеям своего

учителя, крупнейшего немецкого философа М. Хайдеггера) И. Гадамер пы­тается преодолеть односторонний когнитивистский, познавательный крен всей западной рационалистической философии. Он помещает феномен

понимания в гораздо более широкий контекст: понимание растворяется в необозримой совокупности повседневных знаний, практических уме­ний, нормативной компетентности, коммуникативных навыков и т.п.

Феномену понимания И. Гадамер придает не методологический, а бы­тийный (онтологический) характер. Поэтому представление о чисто по­знавательном интересе наук выступает лишь одним из модусов первично­го умения жить в мире — того базисного умения, которым мы уже обла­даем по определению. Таким образом, оказывается, что проект чистого познания на самом деле глубоко укоренен в донаучном бытии. Следова­тельно, призывы преодолеть предрассудки и выйти к объективной научной позиции оказываются, в принципе, невыполнимыми потому, что массивная совокупность предрассудков, уходящих корнями в нашу жизненную прак­тику, повседневность, глубокие языковые интуиции и т.п. на самом деле

обеспечивают нас возможностью вообще что-либо изучать!

Учение И. Гадамера, безусловно, имеет самостоятельную философскую

ценность. Но какой конкретный вклад оно вносит в проблему методологии

гуманитарных наук, в прояснение дилеммы «понимание / объяснение»?

Из всеохватывающей герменевтики Гадамера следует пересмотр само­го вопроса о различии естественно-научного и гуманитарного метода: гу­манитарным наукам нет нужды отстаивать свою самобытность перед лицом естествознания. Тем более они не нуждаются в заимствовании объективного метода у точных наук, не должны подражать им. На деле все, видимо, наобо­рот. Гадамер осуществляет подведение и гуманитарных, и естественных наук под одно основание — под базис исходного общего понимания мира, неустранимо укорененного в традиции, языке, общности жизни и не поддаю­щегося полной рациональной реконструкции. И. Гадамер указывает, что

естественные науки тоже укоренены в том же самом начальном «запасе» понимания, что они тоже интерпретативны, хотя это видно не столь явно

ввиду их объективирующей изощренности. Причем, (существенный

момент) в непосредственной близости к этому исходному массиву понима­ния, к его хранилищам, находится именно гуманитарная традиция — лите­ратура, искусство, исторические сказания, мораль, жизненная мудрость. Поэтому И. Гадамер напоминает нам о важности классического гумани­тарного образования. Неслучайно концепция И. Гадамера нашла широкое

признание у антисциентистски настроенных гуманитариев.

Итак, любое познание — принципиально интерпретативно, а исход­ные позиции для интерпретации уходят в необозримую область начально­го дотеоретического понимания мира. Далеко идущим следствием этого положения оказывается тезис о принципиальном плюрализме интерпре­таций. Из него можно вывести идущие еще дальше иррационалистиче-ские следствия. И конечно, эти следствия были сформулированы и разви­ты (Р. Рорти, Ж. Деррида и др.).

Однако те, кто не разделяет подобных положений, выдвинули возра­жения против антиметодологического радикализма И. Гадамера и созвуч­ных ему мыслителей.

2. Сдержанный релятивизм. Этой позиции сегодня молчаливо при­держиваются многие ученые-гуманитарии. Они достаточно безразлично относятся к нерешенности проблемы интерпретации на фундаменталь­но-философском уровне. Они, т.о, довольствуются скромным тезисом «пусть каждый продолжает заниматься своим делом». Это приводит к тому, что специалисты относят себя к какой-то вполне оформившейся исследовательской традиции и более или менее четко придерживаются ее методологического и идейного русла. Подобный подход можно охаракте­ризовать как теоретико-методологический партикуляризм. Акцент здесь сдвинут к тому, чтобы не заниматься анализом и оправданием предпосы­лок собственного направления на фоне прочих альтернатив, а просто про­должать развивать свой подход. Разумеется, остается надежда, что раз­личные течения со временем могут быть приведены к согласованности или взаимодополняемости. Но пока, происходит дальнейшее дробление научных областей и подходов.

Например, под этой маркой в современной психологии проходит по­иск гуманитарной парадигмы; это выражается в размножении концепций, подчеркнуто сторонящихся естественно-научной модели, при том неявно принимаемом допущении, что сам по себе широкий спектр трудносовмести­мых концепций уже является гарантией их гуманитарности.

В целом такую позицию можно назвать отложенным решением проб­лемы интерпретации.

3. Новое обоснование рациональности. Есть также немалое число ис­следователей, принявших вызов релятивизма. Они защищают ту точку зрения, что и общая укорененность науки в донаучных ориентациях об­щества и такое более конкретное обвинение, как вовлеченность ученого в социальные процессы, не сказываются фатальным образом на самой идее науки. Новое установление и обоснование рациональности должно, конечно, учитывать невозможность ученого стать идеальным наблюдате­лем, но нам следует, двигаясь дальше, выстраивать стратегию максималь­но достижимой рационалистической позиции.

Например, ценностная нейтральность гуманитарных наук действи­тельно является проблемой, но это не значит, что мы должны отказаться от поиска рационализирующих стратегий. Наоборот, это заставляет нас быть более внимательными. Р. Хеар предупреждает о том, что язык мора­ли содержит т.н. вторично оценивающие слова, которые незаметно вовле­кают нас в оценочные речевые практики (скажем, «ленивый» как оппози­ция «индустриальному»), и концентрацией таких слов можно создать скрытое оценочное давление в сугубо дескриптивной речи. Тем не менее с этим трюком вполне можно справиться и занять максимально критиче­скую позицию¹.

С рационалистической точки зрения интерпретация является проблемой, подлежащей разумному решению, а не предлогом для капитуляции гума­нитарных наук (и рационализма вообще). Так, Карл-Отто Апель в одном из

своих выступлений заявляет, что радикальный проект универсальной герме­невтики в форме некоторой всеобъемлющей пангерменевтики был бы такой

же неоправданной крайностью, как и некогда развиваемый неопозитивист­ский проект единой науки. Реально мы сегодня нуждаемся в более трезвой, взвешенной оценке; требуется четкое выделение и изучение различных ти­пов познания с их различными познавательными замыслами¹.

Стратегия нового обоснования рациональности отказывается от уни­версалистских притязаний неопозитивистского периода. Но она стремится в своем последовательном продвижении максимально прояснить и расши­рить возможности рационального обсуждения многочисленных актуаль­ных проблем. Ее интересуют условия достижения рационально мотиви­рованного согласия в научных, политических, моральных, правовых дискуссиях. Ее задача состоит в том, чтобы обозначить и исследовать поле реальных коммуникативных практик, выявить исходные предпосылки, необходимые для достижения рационального консенсуса, и далее внести содержательный вклад в решение различных проблем гуманитарного знания. Наиболее впечатляющие и обоснованные концептуальные прог­раммы, выдвинутые в этом направлении, связаны прежде всего с именами К.-О. Апеля и Юргена Хабермаса. В последние десятилетия происходит

широкомасштабное обсуждение нового обоснования и развертывания мо­ральных теорий, рассмотрение обширного круга вопросов демократиче­ского устройства, политической и экологической ответственности, со­циальных программ и технологий и т.н. Здесь активно работают X. Ленк, А. Мак-Интайр, Р. Нозик, Дж. Роллз, В. Хесле и многие другие.

Что же касается собственно герменевтического проекта, то его в данном русле видят несколько по-иному, чем в антиметодологических программах пангерменевтики. Проблемы понимания разрабатываются в аналитиче­ском стиле. Для рационалистически ориентированных мыслителей герме­невтика оказывается уже не универсальным средством «размягчения» ра­ционализма, а конкретной методологией понимания, т.е. обоснованной

когнитивной стратегией. Именно так. например, видят герменевтический

метод Э. Бетти и Э. Хирш; они разрабатывают критерии валидности герме­невтических процедур и принципы адекватной интерпретации.

Как тонко замечает Ю. Хабермас, всякое толкование является рацио­нальным (хотя и остается гипотетическим), т.к. интерпретаторы не могут игнорировать стандарты рациональности, обязательные для всех участ-

¹ Наге ЯМ. Могаї ТЫпИгщ. ОхЮга: Сіагепаоп Ргеєє, 1981. Р. 16-17.

Автономова Н.С. Впечатления из Бостона // Вопросы философии, 1999. № 3. С. 65.

ников коммуникации. Интерпретатор должен учитывать в ходе рацио­нальной реконструкции все условия, при которых интерпретируемые высказывания претендуют на значимость. Толкуемое содержание вообще останется непонятным, если интерпретатор не может реконструировать предпосылки, на основании которых автор претендовал на то, что он вы­сказывает истинные утверждения, выражает и приписывает правдивые

переживания, признает действенные нормы¹.

4. Конкретно-научные модификации. Этот подход к проблеме ин­терпретации состоит в том, что данная проблема расценивается как спе­циальная и поэтому там, где она возникает внутри той или иной дисцип­лины, должна быть решена собственными средствами этой науки. Иными

словами, ученые действительно нередко сталкиваются с проблемами по­нимания и толкования; поэтому они должны реагировать на эти пробле­мы разработкой соответствующей специально-научной методологии.

Долгое время ученые-гуманитарии, ориентированные на естественно-науч­ные стандарты, с изрядной долей сомнения относились к герменевтиче­ским процедурам. Но начиная с 1970-х гг. в ряде научных областей была

учтена необходимость добиваться большего понимания изучаемых явле­ний. Это отразилось в поисках новой интерпретационно ориентирован­ной методологии — прежде всего в социологии и антропологии — так что говорят даже о своеобразном интерпретативном повороте гуманитарных

наук (П. Рабинов, У. Салливэн). В итоге на уровне конкретных методов

процедуры интерпретации заняли более значительное место.

Теперь вкратце обсудим вопрос о том, что же реально означает интер­претация для современных гуманитарных наук.

Интерпретация какметод гуманитарныхнаук

Исследователь социально-культурных феноменов должен прежде все­го понять значение изучаемых явлений. Эта задача стоит перед ним в на­чале исследования, т.к. он должен достичь некоего минимального исход­ного понимания для дальнейшего продвижения; но эта же задача остается актуальной в течение всего хода исследования, т.к. знание ученого обога­щается, наделяется новыми сторонами, характеризующими связь изучае­мого феномена с более широким социальным контекстом. Таким обра­зом, интерпретация как процесс наделения смыслом оказывается его

постоянной стратегией. Но для обеспечения некоторого минимального понимания социального феномена (ритуала, общественного образования

¹ Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000. С. 5!.

и т.п.) исследователю необходимо самому в определенном смысле участ­вовать в том, что он собирается познавать, т.е. разделять с другими участ­никами данную форму жизни (освоить контекст их намерений, устано­вок, норм, ценностей, представлений и т.п.). Осознание связи гуманитар­ного познания с широким социально-прагматическим контекстом было

достигнуто рядом исследователей (поздним Л. Витгенштейном, Э. Энс-комбом, П. Уинчем и многие другими).

Это можно трактовать как положительную сторону проблемы интер­претации. Если отрицательная состоит в том, что мы не можем занять абсолютно нейтральную позицию анализа, то положительная состоит

в том, что мы, наоборот, должны быть в некоторой степени вовлечены

в изучаемую социально-культурную структуру. (В этом смысле достиже­ние некоей точки идеального наблюдения означало бы просто-напросто невозможность понимания.) Решение проблемы интерпретации, следова­тельно, состоит на конкретно-методологическом уровне в том, чтобы достичь примирения положительной и отрицательной сторон: суметь по­стичь исходный комплекс интерсубъективных значений, но суметь и укре­пить внутри освоенного запаса понимания максимально возможную об­щую прогрессивно рационализирующую установку.

В реальности это означает, что гуманитарное исследование движет­ся в виде последовательности усложняющихся и корректирующих предыдущие шаги актов интерпретации. В подобной последователь­ности понимание, достигнутое на ранней стадии, становится исход­ным базисом для последующих уровней понимания. Это прекрасно показано в известной работе Г. фон Вригта «Объяснение и понима­ние» (1970). Так, познание-понимание (отвечая на вопрос «что это?») предоставляет первоначальный материал, который подлежит на следую­щем этапе познанию-объяснению (отвечая на вопрос «почему?»), но полученное знание вновь может потребовать дальнейшей интерпретации-понимания и т.п. Это, кстати, напоминает игру теоретических уровней в физических теориях, о которой говорил И. Лакатос (§ 3.2). Таким обра­зом, понимание и объяснение тесно переплетаются в ходе исследования.

Интерпретация гуманитарных феноменов существенным образом тре­бует освоения охватывающего их интенционально-прагматического кон­текста (от лат. ШеШю — «стремление, намерение»). Поэтому общие

концептуальные стратегии объяснительных рассуждений в гуманитар­ных науках, как показывает Г. фон Вригт, используют сложные сети прак­тических умозаключений, указаний на сплетения событий, на общие тенденции и, наоборот, на детали ситуаций, реконструкцию мотиваций

и ожиданий и т.п. Все это, конечно, совершенно другое смысловое поле, чем рассуждения в естественных науках.

Таким образом, понимание и объяснение переплетаются в гуманитар­ных науках в единой ткани интерпретационных шагов, которые предпри­нимает исследователь в «постепеннорастущем уточнении» (К. Гемпель)

обстоятельств, относящихся к изучаемому феномену.

Итак, как же отреагировали гуманитарные науки в своем развитии на исходную проблему «понимание / объяснение»? Как мы должны расцени­вать новейшее состояние методологии гуманитарных наук в свете этой

проблемы? Выделим в этой связи два важных момента.

1. Проблема противостояния понимания и объяснения в современной

методологии гуманитарных наук теряет свою остроту. Понимание и объяс­нение должны рассматриваться скорее как единый интерпретационный

процесс.

2. Но это устранение противопоставления происходит потому, что само понимание трактуется не в интуитивно-психологическом смысле (как это предполагалось на ранней стадии герменевтического проекта), а в смысле объективизирующей реконструкции.

Разумеется, приемы эмпатии, интуитивного проникновения тоже час­то являются важным средством для интерпретатора; но методологиче­ский акцент ставится на других аспектах исследовательского замысла. По сравнению с ранним интуитивистским проектом произошло значительное продвижение в сторону рационализирующего метода (по рассмотренной выше линии Гемпеля — Дрея). Для современного гуманитария понимать — значит не вжиться, а владеть комплексом рациональных процедур, позволяющих объективизировать то или иное знание, уточнить его, под­вергнуть перекрестной валидизации, привести к максимально достовер­ному виду.

Резюме. Подведем итоги нашего обсуждения темы общего методоло­гического проекта гуманитарных наук.

302. Специфика гуманитарного познания в условиях естественно-науч­ного наступления была первоначально обозначена как противопоставле­ние понимания и объяснения (или интуитивного и дискурсивного типов мышления). Чтобы отстоять автономию гуманитарных наук, были зало­жены основы герменевтического проекта, который исходно имел черты интуитивизма, психологизма, антипозитивизма.

303. В дальнейшем была осознана неэффективность интуитивно-психо-логистской стратегии и подчеркнута необходимость общего рационали­зирующего продвижения.

304. Было обнаружено также, что гуманитарные науки существенно вовлечены в процессы жизнедеятельности человека и общества. Неустра­нимое присутствие наблюдателя как участника сети интерсубъективных

практик влечет за собой принципиально интерпретативный характер гуманитарного познания и поднимает общую проблему интерпретации. Вкратце проблема интерпретации сводится к оправданию исходных пози­ций интерпретатора и обоснованному выбору методологического осна­щения для наиболее адекватной интерпретации.

305. Проблема интерпретации явилась для исследователей пунктом рас­хождения. Существует множество предлагаемых решений и стратегий.

Одно из крайних решений — антиметодологическая позиция, пангерме-невтика. В отношении исходных позиций интерпретатора она утвержда­ет, что эти позиции уходят корнями в неэксплицируемую и необозримую совокупность составляющих первичного способа бытия в мире. Относи­тельно выбора методологии она провозглашает принципиальный плюра­лизм интерпретаций. Другое популярное решение — сдержанный реля­тивизм и партикуляризм. Оно состоит в том, чтобы не обращать внимание на общую проблему интерпретации и продолжать практиковать сложив­шиеся подходы; но это приводит к замыканию групп ученых в рамках

множащихся областей и к дроблению науки.

306. Существует также стратегия нового обоснования рациональности. Ее задачи — прояснить и расширить возможности рационального обсуж­дения и решения актуальных проблем, выявить предпосылки достижения рационально мотивированного согласия. Герменевтика с этой точки зре­ния понимается как семейство контролируемых, валидных методов, ориен­тированных на достижение большего понимания.

307. Отчетливо осознано, что объяснения в гуманитарных науках су­щественно связаны с интенционалъно-прагматическим контекстом; для постижения гуманитарных феноменов требуется учесть широкую

сеть интерсубъективных значений и действий. Здесь задействованы цели,

ценности, намерения, мотивы, нормы и т.п. Это существенно иное смыс­ловое поле, нежели в естественных науках.

308. Интерпретативные подходы заняли важное место в новейшей мето­дологии гуманитарных наук. Интерпретация как процедура наделения

смыслом является постоянной стратегией исследователя. Задача интер-

претативных актов — достичь первоначального понимания значения фе­номена, обогатить понимание, продвинуть его в направлении приемле­мой экспликации, привести к большей связности и последовательности,

но также и к верифицируемости, рациональной реконструируемости.

В совокупности актов интерпретации переплетаются и понимание фено­мена, и его объяснение.

309. Итак, на современном этапе исходное противопоставление «пони­мание / объяснение» можно считать преодоленным. Но само «понима­ние» трактуется теперь как рациональная, методологически контролируе­мая процедура.

Если раньше общий методологический проект гуманитарных наук был обозначен как «не объяснять, а понимать», то теперь он звучит как «и понимать, и объяснять». Но еще лучше он может быть охарактеризо­ван афоризмом известного французского философа Поля Рикера:

«Больше объяснять, чтобы лучше понимать»¹.

5.3. Специальные методы

Перейдем к характеристике специальных методов гуманитарных наук.

Методология гуманитарных наук отсылает к чрезвычайно обширному

спектру интересных и сложных вопросов. Мы ограничимся лишь сжатым

обзором этой проблематики.

Разнообразие эмпирических методов

Если говорить о методах эмпирического уровня, то в гуманитарных науках разработано великое множество эмпирических методов, пожалуй,

более разнообразное, чем в естественных науках. Назовем основные из

эмпирических методов гуманитарных наук:

310. наблюдение (в различных вариантах);

311. симуляционный метод (проведение наблюдения в специальной обста­новке, нечто промежуточное между наблюдением и экспериментом;

часто используется в системе обучения в виде различных тренингов);

312. интервью (устный опрос); анкетирование (письменный опрос); сво­бодная беседа;

313. тестовый метод (особенно популярен в психологии);

314. изучение документов (где документ имеет весьма широкое значение. Письменные источники, бытовой инвентарь, произведения искусства,

одежда и многое другое могут выступать объектами целенаправлен­ного изучения);

315. анализ содержания, или контент-анализ (метод количественного вы­явления точного содержания сообщений (пропаганды, официальных