148 Тема 8. Личность как индивидуальность...

логии, которое я назвал «сравнительной индивидуальной психологией». Она пытается из отдельных жизненных проявлений и форм выражения получить, как один из вариантов, картину целостной личности, предпола­гая целостность индивидуальности. При этом отдельные черты сравни­ваются друг с другом, выводится их общая направленность и они собира­ются в единый обобщенный портрет, отражающий индивидуальность¹.

Возможно, покажется, что этот способ рассмотрения душевной жиз­ни человека совершенно необычен или выглядит довольно дерзким. По­мимо других направлений, он отчетливо проявляется в концепциях дет­ской психологии. Но прежде всего так можно представить сущность и творчество людей искусства: художника, скульптора, композитора и осо­бенно писателя. В самых незначительных чертах произведений человека искусства наблюдатель способен распознать основные линии личности, его жизненный стиль и может воссоздать то, что он уже заранее вложил в них в отношении финала. Жизнь же в обществе, жизнь без научной предубежденности, представляет собой явление, оказавшееся настолько в плену вопроса «куда?», что уместно будет заметить: несмотря на все про­тивоположные научные мнения, еще никому не удавалось сформировать о событии суждения, не уловив линию, которая, по-видимому, связывает все душевные проявления индивида, включая его фиктивную цель.

Когда я спешу домой, наблюдатель видит осанку, выражение лица, движения и жесты, которые обычно можно ожидать от человека, возвра­щающегося домой². И это без каких бы то ни было рефлексов и какой-либо каузальности. Более того, мои рефлексы могут быть совершенно иными, причины могут варьировать — то, что можно понять психологи­чески, и то, что нас прежде всего и чуть ли не единственное интересует в практическом и психологическом отношении, — это направление, в ко­тором человек следует.

Далее, если я знаю цель человека, то и примерно знаю, что произой­дет. В таком случае я способен упорядочить также и каждый из следую­щих друг за другом актов, видеть их во взаимосвязи и постоянно коррек­тировать или конкретизировать свое недостаточное знание контекста. До тех пор пока я буду знать только причины и, соответственно, только реф­лексы и время реакции, возможности органов чувств и т.п., мне ничего не будет известно о том, что происходит в душе этого человека.

К этому надо добавить, что и сам наблюдаемый не знал бы, чего хо­чет, не будь он направлен на цель. До тех пор пока нам неизвестна линия его жизни, определенная целью, вся система его доступных наблюдению рефлексов вместе со всеми причинными условиями не может гарантировать нам последующую серию его поступков: они соответствовали бы любому

¹ К таким же, как у меня, результатам, но другими путями пришел Вильям Штерн.

² От знатока не ускользнет, что по существу лишь «гештальтпсихология» использу­ ет подобный подход.

Адлер А. Индивидуальная психология, ее гипотезы и результаты 149

возможному душевному побуждению. Наиболее отчетливо этот недостаток проявляется в ассоциативных экспериментах. Я никогда бы не подумал про одного испытавшего тяжелое разочарование мужчину, что он проассоции-рует «дерево» с «веревкой». Но если я знаю его цель, самоубийство, то буду с уверенностью ожидать подобную последовательность его мыслей, причем настолько определенно, что постараюсь убрать с его глаз нож, яд и огне­стрельное оружие. Только в выводах, которые делает человек, проявляется его индивидуальность, его апперцептивная схема.

Если посмотреть повнимательнее, то обнаружится следующая зако­номерность, пронизывающая проявление любого душевного события: мы не способны думать, чувствовать, желать, действовать, не имея перед собой цели. Ведь никакой причинности не достаточно живому организму, чтобы преодолеть хаос будущего и устранить бесплановость, жертвой ко­торой мы бы стали. Всякое деяние осталось бы на стадии беспорядочного ощупывания, экономия душевной жизни оказалась бы недостижимой: без целостности, физиогномики и личной нужды мы бы сравнялись с живым существом ранга амебы. Только неживое подчиняется очевидной каузаль­ности. Но жизнь — это долженствование.

Нельзя сомневаться в том, что предположение о целевой установке в большей мере соответствует требованиям действительности. В отноше­нии отдельного, вырванного из контекста феномена тоже, пожалуй, нет никаких сомнений. Можно легко привести тому подтверждение. Надо только сквозь призму этой гипотезы посмотреть на попытки, которые предпринимает маленький ребенок или роженица. От того же, кто пыта­ется подходить к вещам без гипотез, чаще всего, пожалуй, остается скры­тым более глубокий смысл. Прежде, чем делается первый шаг, уже суще­ствует цель движения, которая отражается в каждом отдельном акте.

Таким образом, во всех душевных движениях можно обнаружить, что они получают свое направление благодаря поставленной ранее цели. Но все эти преходящие, осязаемые цели после кратковременного периода стабильности в психическом развитии ребенка оказываются подчинены фиктивным конечным целям, понимаемым или ощущаемым как fix¹ финал. Другими словами, душевная жизнь человека, словно созданный хорошим драматургом персонаж, устремляется к своему пятому акту.

Этот логически безупречный вывод индивидуальной психологии под­водит нас к одному важному тезису: любое душевное явление, если оно дол­жно помочь нам понять человека, может быть осмыслено и понято лишь как движение к цели. Конечная цель у каждого человека возникает осоз­нанно или неосознанно, но ее значение всегда неизвестно.

То, что эта точка зрения способствует нашему психологическому по­ниманию, мы убеждаемся прежде всего тогда, когда нам становится очевид­ной неоднозначность вырванных из контекста душевных процессов.

¹ Установленный, обозначенный (англ.).