1.3. Природа господства и подчинения

Подробнее остановиться на этой проблеме необхо­димо еще и потому, что политическая мысль знает резко отрицательное отношение к государственному принуж­дению, а соответственно и подчинению ему. Имеется в виду не только анархизм, исходящий из антигуманного характера принуждения и из того, что социальная орга­низация общества возможна без власти, но и взгляды политологов совсем иного толка, но которые, тем не менее, видят в господстве только негативный смысл. Науке о политике известен «Вердикт Адорно» (1969), состоящий в том, что господство неизменно включает в себя «момент ужасного» и «тенденцию тотальности», а положительные стороны, которые оно иногда имеет, не идут ни в какое сравнение с этим «потенциалом абсо­лютного ужаса». Подобное восприятие усиливается тем, что понятие «господство» с точки зрения его словар­ного значения вызывает образы «господина» и «слуги» как его антипода, поэтому «господство естественным образом» выступает как институционализированное от­ношение господина к слуге или государя к подданному и вызывает негативные ассоциации с экономической и политической несвободой.

В действительности же свобода от господства — это утопия. Господство в организации социальных отношений, можно сказать, было всегда, в том числе и в догосударственные времена. Только там было своеобразное предполитическое общество, господствовала не воля отдельных лиц, тем более органов, а традиций, привы­чек, нравов. Отсутствовало господство только на самой ранней ступени развития, когда человек находился на первичной ступени естественного состояния. Здесь каж­дый индивид располагал полной свободой действий, например, свободой убивать себе подобного, лишать его плодов труда, унижать его достоинство и т. п. Но в то же время каждый сам оказывался возможным объек­том осуществления свободы другого, то есть той же свободы убивать, грабить и наносить оскорбления. На этом этапе существует своеобразная социальная сим­метрия отношений «агрессор — жертва». Нанося в соб­ственных интересах ущерб свободе других людей, человек становится заложником такой же свободы остальных. Такая свобода оказывалась слишком дорогой, за нее приходилось расплачиваться собственной жизнью. По­этому первичное естественное состояние перерастает во вторичное естественное состояние, когда появляются определенные регуляторы (принуждение). Здесь проис­ходит взаимный отказ от свободы, осуществляется так называемый негативный обмен, то есть взаимный отказ убивать, ущемлять и т.д. Человеку оказывается выгоднее не убивать, а быть неубитым. Одновременно он обретает определенную степень защищенности. Обеспечивается же она не законами и публичными органами власти, а обычаями и традициями.

Взаимный отказ от свободы выгоден людям. Однако при условии, что имеет место строго равное ограниче­ние свободы. Взаимность и равенство в ограничении свободы не является навязанным извне. Это доброволь­ное и свободное от господства самоограничение, доб­ровольный отказ, в основе которого лежит личная за­интересованность в свободе. Таким образом, совместное проживание людей сопряжено с принуждением, но это в некотором смысле парадоксальное принуждение, а имен­но принуждение без принуждения. При взаимном отказе от свободы принуждение становится как бы личным де­лом каждого, поэтому оно не имеет характера чистого «рафинированного» принуждения или «голого насилия».

По мере развития человека, вторичное естественное состояние перерастает в принципиально иную социальную организацию, которая регулируется государствен­но-правовыми нормами, то есть властью. Это означает, что теперь имеет место не господство человека над себе подобными, а господство публичной власти над произ­волом частного.

По мнению же анархистов, вторичное естественное состояние является конечной ступенью развития. Заметим при этом, что термин «анархизм» (от греч. anarchia — безвластие) имеет неоднозначное толкование. Нами он рас­сматривается как способ социальной организации жизни.

В античном мире анархия воспринимается как раз­нузданность, беспорядок и беззаконие (Платон), она — причина, виновница военных и политических неудач (Аристотель). В новое время от Макиавелли и Эразма до Монтескье, Вольтера и Руссо отрицательная оценка анархии сохраняется. Лейбниц, например, сравнивал ее с «чудовищем атеизма». Анархия при этом утрачивает свое изначальное правовое значение (отсутствие власти) и превращается в понятие «консервативной критики цивилизации». Теоретиками анархизма в новое время были во Франции П. Прудон, в России — М. Бакунин и П. Кропоткин. Традиционному представлению об анархии как о беспорядке Прудон противопоставляет позитивную дефиницию: анархия — это определенный общественный порядок, основанный не на политиче­ском авторитете, а исключительно на ряде свободно заключенных договоров. Такое понимание анархии за­имствует П. Кропоткин. Анархизм, пишет он, означает «теорию жизни и поведения, согласно которой общест­во пребывает без правительства», а общественное со­гласие достигается «не подчинением закону или послу­шанием авторитету, а свободным соглашением между различными группами, свободно вступающими в контакт друг с другом».

Маркс и Энгельс, хотя и критиковали прудоновскую концепцию, в конечном счете исходили из нее же. Они, как известно, не видели государственной организации ком­мунистического общества. Тут, по их мнению, отсутствуют классы, поэтому нет и необходимости классового прину­ждения. Государство заменяется сетью технических служб, а управление осуществляется не людьми, а вещами.

Однако неполитический порядок в обществе на про­тяжении всей цивилизации нигде так и не был установ­лен. История доказала, что феномен господства имеет объективный характер. В момент возникновения он, как мы видели, был обусловлен самой природой человека. Последний, как отмечал Аристотель, стремится к сооб­ществу, кооперации, откуда и появляется социальная жизнь, сначала в семье — отношения «муж-жена, ро­дители-дети», затем в общине более широкие связи, со временем расширяющиеся и углубляющиеся. Одновре­менно, как утверждал философ политики, человек склонен к агрессии, от него исходит опасность кон­фликта. Уже философы античного мира понимали, что заслон агрессивным проявлениям, приводящим к кон­фликтам, может быть поставлен только принуждением, властью. В новое время И. Кант характеризует две сто­роны человеческой натуры — кооперативную и кон­фликтную — своеобразной формулой «необщительной общительности». Речь идет о такой «склонности к обще­нию, которая связана с непрерывным сопротивлением, постоянно грозящая обществу разъединением».

Таким образом, феномен кооперации показывает, почему человек вообще живет совместно с себе подоб­ными, а момент конфликта демонстрирует, почему че­ловеческое общество формируется в правовой форме принуждения и господства. Модель кооперации, следо­вательно, не является первичной, се значение для ле­гитимации принуждения второстепенно, тогда как значение конфликта — первостепенно.

Впоследствии главной доминантой принуждения становится интерес. За каждым действием, актом поли­тической власти стоят определенные интересы соци­альных слоев и групп. Интересы становятся движителем власти в условиях достаточно зрелой социальной и по­литической жизни, когда общественные группы стали осознавать свои не только текущие, но и глубинные, стратегические потребности и создали соответствующие институты для их удовлетворения. Однако при опреде­ленных условиях источником энергии политической власти могут оказаться не только интересы, но и пред­рассудки. Тенденция к этому особенно сильно проявля­ется в «смутные времена». Так, например, во всех пост­советских обществах предрассудочные представления определенных слоев населения о кооперации и фермер­стве, частной собственности, свободном предпринимательстве и плановом ведении хозяйства служат почвой для многих политических действий и решений.

Господство — хотя и важнейший, но только один из двух составных элементов власти. Другая сторона влас­ти — подчинение, добровольное или вынужденное со­гласие воспринимать импульсы, идущие от субъекта власти. Командование и исполнение — два равным об­разом универсальных принципа власти. Они нераздель­ны и взаимодействуют как и два типа личности, — склонной властвовать (властной) и подчиняющейся, принимающей власть.

Мотивация подчинения довольно сложна. Она может основываться на страхе перед санкциями, на долголет­ней привычке к повиновению; на заинтересованности в выполнении распоряжений; на убежденности в необхо­димости подчинения; на авторитете, вызываемом у подчиненных носителем власти; на идентификации объ­екта с субъектом власти. Все эти мотивы существенно влияют как на силу власти — способность ее субъекта Воздействовать на объект, так и на ее эффективность — способность достигать поставленных целей.

Степень и характер воздействия перечисленных мо­тивов подчинения различны. Сила власти, основанная на страхе, вызываемом угрозой санкций, прямо про­порциональна тяжести наказания и обратно пропор­циональна вероятности избежать его в случае непослу­шания. Такой власти присуща тенденция к ослаблению вследствие естественного стремления людей избавиться от этого неприятного эмоционального состояния. Власть, базирующаяся на обычае, привычке повиноваться, воспринимается безболезненно. Этот мотив подчинения присущ, как правило, традиционным обществам. На­дежным фактором стабильности власти это является до тех пор, пока не приходит в противоречие с требова­ниями реальной жизни. Как только последние обостряются, власть разрушается. Власть, построенная на инте­ресе, наиболее стабильна. Личная заинтересованность побуждает подчиненных к добровольному выполнению распоряжений. Контроль и применение санкций здесь излишни. Подчинение по убеждению связано с так на­зываемой «второй природой личности» (наиболее глубокие слои сознания личности).Убежденность человека в необходимости подчиняться власти не только в силу своих личных интересов, но и в связи с более высокими мотивами (патриотические, нравственные и др.) служит важнейшим источником власти. Мотивация авторитета формируется на базе общей заинтересованности субъ­екта и объекта власти и убежденности последнего в особых свойствах руководителя. Основанный на согла­сии, авторитет означает уважение к руководящей лич­ности или институту, доверие к ним. Без авторитета власть не может быть прочной и эффективной. Другие характеристики подчинения будут освещены в конце этой главы.

Подводя итог сказанному, сделаем два вывода. Пер­вый: как бы ни была привлекательна идея обществен­ного устройства без принуждения и подчинения, люди никогда не смогут вернуться к мнимой красоте естест­венного общества, то есть к родоплеменному строю. Прав К. Поппер, заметив по этому поводу: однажды потерянная невинность не может быть возвращена. Нельзя не согласиться и с таким утверждением извест­ного исследователя:

«Нет пути назад к гармоническому государству природы. Если мы повернем назад, то нам придется пройти весь путь — мы будем вынуждены вер­нуться в животное состояние» [Поппер К. Открытое общество и его враги.— М., 1992.— Т. I.— C.248]

Второй вывод: властные функции реализуются ус­пешно при условии, что сама политическая власть об­ладает рядом свойств (признаков). Функции власти по существу обозначены се определением, а именно: фор­мирование политической системы общества, организа­ция его политической жизни, политических отноше­ний, которые включают отношения между государством и обществом, общественными группами, политически­ми институтами, партиями, ассоциациями, гражданами и т.д.; руководство органами власти политическими и неполитическими процессами; контроль политических и иных отношений и в конечном счете — создание опре­деленного, характерного для того или иного общества типа правления, политического режима и государст­венного строя (монархического или республиканского, открытого или закрытого). Общие организационные, регулятивные и контрольные функции власти конкре­тизируются в политике во множестве видов политиче­ской деятельности: управлении, принятии решений, выборе целей, определении задач, исполнителей, их подборе, а также в ориентации в политических и непо­литических ситуациях, в создании собственной струк­турной организации и многом другом.

Признаки власти таковы: легальность, суверенность, публичность, моноцентричность, целостность, леги­тимность, многообразие ресурсов. Легальность власти заключается в том, что она открыто применяется в масштабах всего государства. Суверенность — это верхо­венство власти, независимость, полнота и исключи­тельность. Решения политической власти обязательны для всякой иной власти. Политическая власть может ог­раничить влияние мощных корпораций, СМИ и других учреждений или же вовсе ликвидировать их. Публич­ность власти означает ее всеобщность и безличность. Это значит, что политическая власть реализуется от имени всего общества и обращается с помощью права ко всем гражданам. Ж.Ж. Руссо отмечал, что не суще­ствует никакой свободы без законов, как нет ее и там, где кто-то находится над законом. Люди свободны, подчеркивал он, когда они видят в ком-либо, кто ими управляет, не человека, но институцию закона. Идея хорошего правителя утопична. Правители — тоже люди со всеми своими достоинствами и недостатками — и в конфликтных ситуациях принимают вполне определен­ную сторону, и нередко — неправую. Многократно прав тот, кто сделал вывод: власть в принципе развращает человека, абсолютная же власть развращает абсолютно. Целиком поэтому оправданно авторы Декларации прав человека и гражданина (Франция, 1793 г.) записали в 9-й статье этого исторического документа: «Закон дол­жен защищать общественную и личную свободу против угнетения со стороны тех, кто правит». В то же время признак публичности власти иногда имеет и несколько иной аспект. Ж. Фронд «публичное» видит не только в организованной, структурной и безличной реализации власти, но и в такой ее социальной деятельности, ко­торая имеет охранительные функции по отношению к членам независимой общности, поскольку они ее обра­зуют и разделяют одни ценности, идеи и цели, состав­ляющие смысл существования этой общности.

Моноцентричность власти — это наличие единого центра принятия решений. Этим политическая власть отличается от экономической, социальной и духовно-информационной властей, которые полицентричны: в демократическом обществе, как известно, есть много собственников, СМИ, социальных фондов.