3. Богатство есть беглый раб, перебегающий сегодня к одному, завтра к другому; и не

только оно само есть беглый раб, но обращает в таких же рабов и людей, делая часто

беглецами сохраняющих его. Как же можно удержать этого беглеца? Противоположно

тому, как поступают с другими беглецами. Другие удерживаются, когда их стерегут, а оно

убегает, когда сберегается, и удерживается, когда разделяется. Если сказанное кажется

тебе странным, то научись от земледельцев. Если они оставляют пшеницу дома и

закапывают, то отдают ей моли и червям, и губят; а если разбрасывают по нивам, то не

только сохраняют ее, но и умножают. Так и богатство, остающееся в сундуках, за дверями

и запорами, или зарываемое в землю, скоро убегает; если же ты расточишь его на бедных,

как земледелец бросает пшеницу на ниву, то оно не только не убежит, но еще увеличится.

Итак, зная это, не отдавай его слуге, но раздай в бесчисленное множество рук, в руки вдов

и сирот, убогих, заключенных в темнице. Находясь в таких руках, оно не может убежать,

но удерживается твердо и увеличивается. Но, скажешь, что же я оставлю детям? Я не

заставляю тебя раздавать все; а если и все раздашь, то тем более богатыми сделаешь детей

своих, оставив им вместо денег милостивого Бога, благие плоды милосердия и между

людьми множество покровителей и благодетелей. Как людей корыстолюбивых мы

ненавидим, хотя бы сами не потерпели от них вреда, так милосердых, хотя бы мы сами не

получили от них никакой милости, уважаем и любим, и не только их, но и детей их.

Представь же, какая честь видеть детей любимыми множеством людей и слышать, как и

все говорят, когда богатство употреблено на пропитание бедных: это – сын

человеколюбивого, это – сын милостивого. Между тем ты вещь бесчувственную

украшаешь тщетно и напрасно, – потому что камень остается бесчувственным, сколько бы

ты ни положил на него талантов золота, – а тому, кто чувствует и изнуряется голодом, не

хочешь подать даже необходимой пищи. Но когда откроется страшное судилище, потекут

огненные реки и потребуется от нас отчет в делах наших, тогда что скажешь ты в

оправдание такого небрежения, такого безумия, жестокости и бесчеловечия? Какое

представишь основательное извинение? Каждый из прочих людей имеет какую-нибудь

цель и основание своей деятельности: земледелец, если потребуешь от него отчета,

скажет, для чего он запрягал волов, проводил борозды, тащил плуг; купец скажет, для

чего он вел корабль по морю, нанимал работников, тратил деньги; строитель, сапожник,

медник, хлебопекарь и каждый из ремесленников покажет основание и причину своих

действий; а ты, украшая ложе свое серебром, позлащая коня и камень, приготовляя такие

же кожи, если потребовать от тебя отчета и основания – какую представишь причину?

Какое скажешь основание? Разве сон бывает приятнее на таком ложе? Не можешь сказать

этого; напротив, – если сказать нечто неожиданное, – бывает даже не приятнее, потому

что там больше забот и сильнее беспокойство. Здание разве делается безопаснее от

золота? Нет. Разве конь бывает лучше от такой узды, или слуга – от такой одежды? В этом

случае бывает все напротив. Для чего же вы показываете такое невежество во всем этом?

Вы, конечно, скажете, что чрез это приобретаете себе большую славу. Но разве вы не

слышали в начале нашей беседы, что все это – не слава человека, а напротив бесчестие

его, бесславие, осуждение и унижение? Отсюда приходит зависть, клевета и бесчисленное

множество зол; и чем огромнее стяжания, тем продолжительнее осуждение; эти обширные

и великолепные дома, и по смерти владельцев, громко говорят против них, как самые злые

обвинители. Тело их предано земле, но вид зданий не позволяет, чтобы вместе с телом

была погребена и память об их любостяжании; каждый прохожий, при взгляде на высоту

и величие обширного и великолепного дома, скажет себе или ближнему: скольких слез

стоило построение этого дома? Сколько ограблено сирот? Сколько обижено вдов?

Сколько людей лишено платы? Таким образом, для тебя выходит противное: ты желал

приобресть славу при жизни, но и по окончании жизни не избавляешься от обвинителей и,

как медный столб, этот дом передает твое имя и заставляет даже тех, которые не видели

тебя при жизни, осыпать тебя бесчисленными укоризнами.