Кризис современной культуры, современного правосознания и общественный идеал

В начале XX в. не только в России, но и в других странах Европы и Азии одной из самых популярных, как уже отмечалось, была идея кризиса культуры, кризиса цивилизации. На русской почве эта идея привилась тем сильнее, что философы форсировали обсуждение этой идеи с особой страстью, подчас перераставшей в не лишенную исте­ричности полемику. К числу теоретиков кризиса принадлежал также и Новгородцев. Он глубоко обосновал идею кризиса. В отличие от многих современников он анализировал явление кризиса спокойно и объективно. Меньше всего его можно причислить к тем, — а их было немало, кто поистине наслаждался речами о кризисе, о потрясении основ духа и культуры. Для Новгородцева кризис — его боль и забота.

В чем кризис культуры и цивилизации начала века состоит и как его можно преодолеть? Ответу на эти вопросы посвящена книга "Кри­зис современного правосознания" (1909). Новгородцев видел значе­ние своей книги в том, чтобы показать: потеряна вера в такое право­вое государство, которое будет совершенным, абсолютным, став не­ким подобием царства Божия на земле. Другая книга — "Об обще­ственном идеале" — по собственному признанию автора, тесно связа­на с первым трудом. Выход из кризиса Новгородцев усматривал в том, чтобы снять печать абсолютной значимости с временных истори­ческих идеалов и в то же время обратить мысль к подлинным законам и задачам исторического развития. Что же за идеалы, претендовавшие на абсолютное совершенство, он имеет в виду, и почему эти идеалы потерпели крушение?

С точки зрения Новгородцева, европейская философия долгие века исходила из идеи, провозглашающей: на земле можно создать некое подобие рая. В этой идее, писал Новгородцев, прежняя общественная философия видела свой высший предел. Но в особенности тесно с этой верой он связывает философию нового времени, главным обра­зом, философию конца XVIII и XIX в., философию, которая опира­лась, с одной стороны, на Руссо, Канта, Гегеля, а с другой — на Конта, Спенсера и Маркса. Новгородцев писал: "Все это признанные и руководящие вожди своего времени, имевшие огромное, редкое вли­яние на умы. Представители весьма различных и часто противопо­ложных направлений, все они сходились в общем ожидании грядуще­го земного рая. Они были убеждены: 1) что человечество, по край­ней мере в лучшей своей части, приближается к блаженной поре своего существования; 2) что они знают то разрешительное слово, ту единственную истину, которая приведет людей к этому высше­му и последнему пределу истории. Каждый из великих мыслителей по-своему выражал ту истину, которая должна была спасти людей, но все думали одинаково, что такая истина есть и что они знают ее"².

Правда, включая в этот перечень Руссо и Канта, Новгородцев, хорошо знавший их концепции, должен был сделать оговорки Руссо не так-то легко назвать проповедником земного рая — тому противо­речат многие тексты. Столь же спорно причисление к этой когорте и

Канта. Новгородцев признает, что Кант мог остаться в стороне от основной линии развития эпохи: ведь он обосновал этику категоричес­кого императива, а она сурово отклоняла вопросы о будущем счастье, выступая за исполнение долга ради самого долга. Но дух времени, по глубокому убеждению Новгородцева, коснулся и Канта. В политике Кант воспринял от Руссо веру в народовластие. Кроме того, он все- таки видел перед собой некий идеал абсолютного правового состояния и надеялся на вечный мир. Гегель считал, что человечество переживет свою старость и достигнет зрелости духа: зрелость проявится в прими­рении божественного и человеческого, абсолютного и субъективного начал. Новгородцев добавляет: "Говоря здесь об эпохе, которую я считаю с конца XVIII столетия, я не хочу утверждать, что и ранее, в предшествующие века не была распространена вера в земной рай. Мечта о золотом веке, относимом или к отдаленному прошлому, или к ожи­даемому будущему, есть одно из самых старых человеческих убежде­ний и одно из самых старых человеческих утешений"³. Однако он полагает, что именно в новое время прежние прорицания, неясные ожидания философы довели до уровня теории со сложными умозак­лючениями и доказательствами. И вот тогда-то вера в золотой век получила огромную действенную силу в обществе.

Для Новгородцева проблема общественного идеала очень важна в свете вопроса о бесконечности. Вопрос очень сложен. Он имеет поис­тине жизненное значение для отдельного человека, человеческой лич­ности. В начале XX в. русские мыслители много спорили на эти темы.

Борьба шла вокруг существенной проблемы: либо личность и се­годняшний день самоценны, либо личность — вечный данник некото­рого светлого будущего, которое, по идее, когда-то должно наступить; и, значит, вся жизнь человека сегодня, завтра, послезавтра — только серая действительность, которую надо перетерпеть во имя движения к светлому будущему. Согласно Новгородцеву, теория личности и само­ценности личности должна выставить барьер на пути такой хилиасти- ческой, т. е. переносящей все в светлое будущее, концепции. В центр ставится конкретная личность, ей придается безусловное значение; нынешнее бытие личности всегда остается той основой, которая долж­на быть охраняема в каждом поколении и в каждую эпоху как источ­ник и цель прогресса.

В книге "Об общественном идеале" Новгородцев в высшей степени скрупулезно, на многих страницах разбирает различные сочинения, которые документируют марксистскую доктрину в ее эволюции. Речь идет о восприятии марксизма на русской почве, о внутренних спорах, которые адепты этого учения стали вести друг с другом. Как филосо­фа права Новгородцева принципиальным образом интересовали про­тиворечия марксистской концепции государства. Новгородцев пока­зывает, что марксистская доктрина, особенно на раннем этапе разви­тия, покоилась на разрушении самой идеи государственности. В этом пункте Новгородцев продемонстрировал коренное различие между марксизмом как антигосударственной доктриной и той теорией право­вого государства, которую он, несмотря на многие оговорки, считал важнейшим достоянием интеллектуальной истории России.

"Теория правового государства, — говорил он, — принципиально исключает утопию безгосударственного состояния"⁵. Она учит, что правильно организованное государство может стать воплощением на­чал справедливости, что в хорошо устроенном государственном по­рядке справедливость способна найти для себя твердую опору. Таким образом, теория обязана устранить вражду по отношению к идее госу­дарства. Связь между марксистско-анархистскими идеями отрицания государства, которые были так распространены в России, и периода­ми слабой государственной власти — вот что беспокоит "государствен­ника" Новгородцева. Но дело не только в этом. Новгородцев справед­ливо отмечает, что марксистская концепция не могла удержаться на анархистской антигосударственной идее. В тех случаях, когда марк­систам нужно было ставить вопросы о завоевании власти, о борьбе со своими противниками, их учение не могло не становиться прогосудар- ственным. Вот слова Новгородцева: "Представляя собой по своему конечному идеалу доктрину утопическую, марксизм хотел быть в то же время и учением реалистическим, развивающимся на почве дей­ствительного рабочего движения в связи с его конкретными нуждами и задачами. Но реальные задачи и нужды не могут быть отложены до наступления социалистического строя; уже теперь, в рамках совре­менного государства, они требуют своего удовлетворения, а это не может быть достигнуто иначе, как на почве соглашения с другими классами"⁶. И далее Новгородцев предсказывает, что марксизму, ког­да он станет доктриной правящего класса, нужно будет выбирать одно из двух: "Или идти в ногу с другими классами, совершать с ними общую историческую работу и добиваться своих целей путем компро­мисса", или же, "отрываясь от общей исторической почвы, резко про­тивопоставлять себя другим классам, отрицать современное общество и государство и стремиться к их разрушению"⁷. Это противоречие, пророчествует Новгородцев, послужит одним из оснований последую­щей гибели и разрушения социализма. "Высказывая взгляд на буду­щее нереформистского социализма, — пишет Новгородцев, — мы дол­жны с не оставляющей сомнения резкостью подчеркнуть, что истори­ческое осуществление социалистических начал явится вместе с тем и полным крушением марксизма. Не следует забывать, что классичес­кий марксизм верит не в реформы, а в реформу — единый, всесто­ронний, безусловный переворот всех общественных отношений, пол­ную, совершенную, всеисцеляющую рационализацию всей человечес­кой жизни"⁸. Неспособность марксизма положиться на частичные и постепенные реформы, надежда только на "последний и решитель­ный" переворот и должны в конце концов привести его к краху.