Марбургская школа неокантианства

Основатель марбургской школы Герман Коген⁵ (Cohen) (1842 — 1918) изучал филологию, математику и естествознание в Бреслау и Берлине. В 1873 г. в Марбурге как ученик Ланге он защитил доктор­скую диссертацию. С 1876 по 1912 г. Коген был профессором Марбург- ского университета, создав знаменитую марбургскую неокантианскую школу, которая на целые десятилетия стала центром притяжения для философов разных стран. Интерес к философии Канта рано определил направленность исследовательской и педагогической деятельности Ко- гена. Так, в 1871 г., еще до защиты докторской диссертации, он напи­сал классическую работу "Кантовская теория опыта", второе, суще­ственно обновленное издание которой вышло в 1885, а третье — в 1918 г. В 1877 г. было издано сочинение "Кантовское обоснование этики", в 1889 г. — "Кантовское обоснование эстетики". В этих кни­гах три кантовские "Критики" были подвергнуты обстоятельному кри­тическому анализу. Таким образом, основные идеи марбургского нео­кантианства были введены в оборот развития философии и в философ­ские дискуссии еще в 70 — 80-х годах XIX в В XX в. творческая и педагогическая деятельность Когена продолжалась. В 1902 г. появился том 1 его произведения "Система философии" — "Логика чистого по­знания", в 1904 г. — т. 2 "Этика чистой воли", в 1912 — "Эстетика чистого чувства". Кроме того, были написаны книги "Иммануил Кант" (1904) и «Комментарий к "Критике чистого разума"» (1907). Г. Коген занимался также философией математики Еще в 1883 г он опублико­вал сочинение "Принцип метода бесконечно малых". Произведения Г. Ко- гена и сегодня причисляются к лучшим философским работам XX в.⁶

Вокруг Когена как ученого и педагога собралась школа блестящих учеников и последователей. Учиться к нему приезжали из разных стран, в том числе и из России. Самые значительные после Когена философы марбургской школы — Пауль Наторп и Эрнст Кассирер.

Пауль Наторп (1854 — 1924), который с 1881 г. был доцентом, а с 1885 г. — профессором Марбургского университета, известен и как ученик, сподвижник Когена и как яркий, оригинальный философ, спе­циализировавшийся в истории философии, теории познания и метода, в философской психологии и педагогике. Его главные сочинения: "Тео­рия познания Декарта. Исследование предыстории критицизма" (1882), "Исследования по истории проблемы познания в древности" (1884), "Этика Демокрита" (1893), "Социальная педагогика" (1898), "Госу­дарство Платона и идея социальной педагогики" (1898), "Учение Пла­тона об идеях. Введение в идеализм" (1903, второе расширенное изда­ние — 1921 г.), "Песталоцци" (1909), "Логические основы точных наук" (1910), "Всеобщая психология" (1912), "Всеобщая логика" (после 1914 г.)⁷.

Наибольшую известность получили книга 1903 г. о Платоне и ста­тья "Кант и марбургская школа" (1912).

Эрнст Кассирер (1874—1945) — блестящий философ, который в начальный период творчества примыкал к марбургской школе неокан­тианства, а затем встал на самостоятельный путь в исследовании круга философско-математических, теоретико-познавательных, философско- правовых, филологических, языковых, литературно-критических про­блем. Кассирер — превосходный историк философии. В 1902 г. было опубликовано его сочинение "Система Лейбница в ее научных основа­ниях". В 1906—1907 гг. он написал (и защитил в Берлине) докторскую диссертацию "Проблема познания в философии и науке новейшего вре­мени", которая затем переросла в трехтомный труд; его публикация закончилась уже после смерти Кассирера. Другие известные произведе­ния этого философа, написанные еще под влиянием неокантианства — "Понятие о субстанции и понятие о функции" (1910 г.; русский пере­вод "Познание и действительность". СПб., 1912). В 20-х годах он перешел к созданию своеобразной концепции мышления, языка, куль­туры, которую изложил в трехтомной книге "Философия символичес­ких форм" (1923 — 1929). В 1932 г. Кассирер написал яркую работу по истории кембриджского платонизма второй половины XVII — начала XVIII в.: "Платоновский ренессанс в Англии и кембриджская школа". В 1933 г. Кассиреру пришлось эмигрировать из нацистской Германии. Он был профессором в Англии, Швеции, США. В 1939 г. Кассирер опубликовал книгу "Декарт", в 1944 г. — "Очерки о человеке"; в 1946 г. уже посмертно вышла книга "Миф о государстве" (две после­дние работы опубликованы на английском языке)⁸.

В марбургской школе обучались и другие философы, то более, то менее известные Некоторые из них потом становились основателями самостоятельных направлений Так, Николай Гартман (1882 — 1950), в 1909 г. защитивший в Марбурге у Когена работу "Логика бытия у Платона", затем создал оригинальное учение онтологического толка.

ВМарбурге в начале века учился X. Ортега-и-Гассет. Этот город сделал­ся также местом паломничества для тех молодых людей из России, которые были последователями Канта или просто хотели учиться у прославленных педагогов Когенаи Наторпа. В летнем семестре 1912 г. в Марбурге у Когена (вскоре ушедшего на пенсию) начинал учиться Борис Пастернак. Но уже тогда он понял, что создан не для филосо-

_?

жи, а для поэзии, о чем ярко рассказано в "Охранной грамоте" и в недавно опубликованных) письмах из Марбурга 1912 г. Философы ранга Когена, Наторпа, Кассирера — это не только яркие, но и ориги­нальные мыслители. Однако в относительно кратком очерке приходит­ся сделать акцент на том общем, что их объединяло, причем объединя­ло вокруг Когена и некоторых принципиальных основоположений, выд­винутых именно марбургским неокантианством. В чем же состояли эти главные идеи, основоположения? В значительной степени дело опреде­лялось не просто почтительным отношением к философии Канта, стрем­лением восстановить ее былое влияние, но и желанием предложить новый, критически обновленный вариант интерпретации и дальнейшего развития кантианства.

Марбуржцы исходили из того, что первая задача новой филосо­фии — непредвзятое и объективное отношение к учению Канта, в опре­деленной степени — возрождение и дальнейшее развитие наи­более ценных кантовских идей. "Всякий, кто хочет сделать какой- нибудь шаг вперед в философии, — писал П. Наторп в знаменитой статье "Кант и марбургская школа", — считает своей первейшей обя­занностью разобраться в философии Канта; но в особенно сильной мере должна сознавать эту обязанность та философская школа, кото­рая с самого начала исходила из намерения сначала представить учение , Канта в его неискаженной исторической форме, понять его из собствен- j ного его принципа и определить его значение с точки зрения этого | самого принципа, а не с какой-либо другой, навязанной ему извне"⁹.

Марбуржцам, действительно, удалось внести вклад в историко-фило­софское изложение и "имманентную" (т.е. верную самому Канту) ин­терпретацию концепции великого немецкого мыслителя, в прояснение ее происхождения из предшествующей традиции философии от Плато­на до Лейбница. Особенно интересной и плодотворной оказалась прора­ботка линии "Платон — Кант". (Пожалуй, Платон был для марбуржцев не менее важным мыслителем, чем Кант.) В философии Платона Коген и другие марбуржцы выдвигали на первый план: 1) интерпретацию математических объектов как особого вида бытия; 2) понимание идеи как сущности, прообраза эмпирически данных предметов; 3) толкова­ние бытия только как мыслимого, идеального.

Коген, Наторп, Кассирер, воздавая должное Канту, не случайно акцентировали внимание на критической философии как основном дос­тижении великого мыслителя. Дело в том, что требование строгой кри­тичности они хотели повернуть прежде всего ...против самого Канта, ибо намеревались осуществить масштабную критику и достаточно ради­кальный пересмотр ряда исходных и принципиальных положений кан- товского учения. "Я должен был, — писал Г. Коген, — предпринять ревизию кантовских понятий во имя того, чтобы они сами собой подда­вались объединению в целостную непротиворечивую систему, а также для того, чтобы я смог расчистить путь своей дальнейшей работе"¹⁰.

В вопросе о том, что именно в философии Канта подлежит крити­_Ке — каковы, следовательно, "необходимые поправки к учению Кан­_та" — среди неокантианцев марбургской школы существовало, несмот- -ря на различие в оттенках, "большое согласие по существу", что отме­нил П. Наторп в уже упоминавшейся знаменитой статье. Каковы же эти "необходимые поправки"? Понимание их в свою очередь зависит от того, что именно в кантовской философии было признано марбуржца- Ч4И особенно ценным. На первый план среди кантовских сочине­ний была выдвинута "Критика чистого разумаа в ней — ориентация на критику познания, на науку, в частности, на математику, стремление разработать строгий научный метод. Особо подчеркивались логический характер кантов- ского учения о рассудке, научно-рационалистическая трак­товка опыта, в которой во главу угла поставлены транс­цендентализм и априоризм. Речь шла о главной для марбур- жцев заслуге Канта — особой логической обработке опыта.

Однако почти в каждом из достижений Канта, как полагали марбур- жцы, были заключены непоследовательности, ограниченности, проти­воречия, которые требовали устранения и кардинальных "поправок". Так, Кант, согласно Когену, ввел новое и весьма ценное понятие опы­та, но он не полностью и не вполне отчетливо осознал смысл своего открытия. Опыт в "подлинно" кантовском смысле должен быть сооб­разован с деятельностью ученого, прежде всего математика, с сутью научной деятельности как воплощения творчества, культуры. А это значит, что сердцевина "опыта" — не наблюдения за предметом, не его "фиксирование" с помощью ощущений. Это Кант понимал, а потому в ходе критики локковско-юмовского эмпиризма подошел к пониманию опыта как творческого синтеза, благодаря которому предмет не про­сто "дается", а создается, конструируется. Однако Кант был непоследователен. Он сделал ряд недопустимых, с точки зрения марбуржцев, уступок материализму, сенсуализму, скептицизму. Пред­положение о самостоятельном существовании "мира" ве­щей самих по себе, о "данности" предмета благодаря ощу­щениям, теоретическое первенство трансцендентальной эстетики по сравнению с трансцендентальной аналитикой — все это, согласно Когену, Наторпу, Кассиреру, принципи­альные и требующие устранения ошибки Канта.

Критика кантовского учения о вещи самой по себе — один из са­мых важных конструктивных моментов в философской концепции мар­буржцев. В то же время мотивы этой критики вряд ли можно счесть оригинальными: впервые они прозвучали в произведениях многих фи­лософов от Якоби до Ланге. По существу вслед за ними Коген, На­торп, Кассирер разъясняли, что вещь сама по себе должна трактоваться не как объективная реальность, не как данность, а как пограничное понятие, обозначающее цель, проблему познания. Вместе с сокрушени­ем кантовской вещи самой по себе как источника познания отвергается и основополагающее теоретическое значение — и не только для мате­матики, но и для всей теории познания, для философии в целом — Учения о чувственности, трансцендентальной эстетики. Правда, цели­ком отбросить кантовское понятие "созерцание" марбуржцы не реша­ются. Но они по сути дела "подтягивают" созерцание к мышлению, делают созерцание особой "функцией" мышления, задача которого — давать не познание закона, а "полное мышление предмета"¹¹.

Аргументация марбуржцев в пользу "логизации" исходных момен­тов познания и отрицания самостоятельной роли чувственного созерца­ния такова: «... В действительности мы имеем ... не просто описание "данного": оно здесь уже обсуждено и образовано согласно определен­ному логическому противопоставлению... Категория вещи уже по тому одному оказывается непригодной, что в чистой математике мы ищем область знания, в которой принципиально отвлекаются от вещей и их свойств и в основных понятиях которой не могут поэтому быть удер­жаны какие бы то ни было стороны вещей»¹².

После критического устранения "ошибок" Канта марбуржцы мыс­лят начать позитивную разработку учения о познании, в центре которо­го новая концепция трансцендентального метода, которая в свою оче­редь нацелена на "трансцендентальное обоснование" любого вида "чи­стых" теорий и учений. Суть трансцендентального метода так описыва­ется П. Наторпом: "...Метод, в котором заключается философия, име­ет своей целью исключительно творческую работу созидания объектов всякого рода, но вместе с тем познает эту работу в ее чистом законном основании и в этом познании обосновывает"¹³.

Сделав тем самым упор на теорию познания, а в ней — на разработ­ку научного метода, философской логики, марбуржцы вовсе не предпо­лагали этим ограничиться. Напротив, они мыслили свою работу над логическим "первоначалом" как фундамент для этики, эстетики, учения о человеке, теории культуры, социальной педагогики и т. д. И, конечно, для разработки широко понятого учения о науке как средоточии, центре культуры. В известной степени такая сложная система философских дисциплин, возводимая к логико- методологическим первооснованиям, была марбуржцами построена: она воплотилась в этических и эстетических сочинениях Когена, Наторпа, Кассирера, в кассиреровской теории языка и культуры, в социально ориентированной педагогике Наторпа. Однако эти "прикладные" по отношению к теории метода сочинения были известны и повлияли зна­чительно меньше, чем логико-методологическая программа неокантиан­цев из Марбурга и их критика Канта.

В центре же их программы, поскольку она была не только критикой кантианства, но и самостоятельной разработкой логико-методологичес­ких проблем, стояли исследования Г. Когена по философии математики и математического естествознания. Следуя Канту, неокантианцы-мар- буржцы высоко оценивали моделирующую роль математики. Однако если Кант ставил вопрос о возможности априорных синтетических суж­дений (т.е. нового всеобщего и необходимого знания) именно в транс­цендентальной эстетике, в учении о чистых формах чувственности — пространстве и времени, то Коген, Кассирер, Наторп объявили "привя­зывание" математики именно к созерцанию, хотя бы и "чистому", серь­езной ошибкой. Чтобы исправить ее, учат марбуржцы, надо двигаться в двух главных направлениях — дать новое учение, во-первых, о пред­мете, а во-вторых, о первоначале мышления и познания. В вопросе о предмете ориентация марбуржцев ясна из следующих слов Наторпа: «...Предмет — это всегда проблема, целостный смысл которой может быть определен только по отношению к известным величинам уравне- дня, т.е. нашим фундаментальным понятиям, имеющим своим содержа­нием основные функции самого познания, законы их действия, в чем и состоит познание. Это их скорее можно назвать "данным" в познании, так как они являются тем, благодаря чему вообще обеспечивается по­знание. Но сам предмет никогда не дан, а напротив того, скорее задан; всякое знание о предмете, имеющее известную ценность для нашего познания, должно быть построено на основе главных факторов самого познания и может быть сведено к простейшим и фундаментальным эле­ментам». "Данность", — говорит Наторп в статье "Кант и марбургская школа", — сама становится проблемой мышления"^м. Подчеркнем: про­блемой мышления, а не синтезом созерцания и его чистых априорных форм, как то было у Канта. Отсюда вытекает еще одно следствие, важное для понимания отношения неокантианства к тем предшествую­щим и некоторым современным им философским учениям, где на пер­вый план так или иначе выдвигалось понятие бытия. Марбуржцы ре­шительно отвергают такой "онтологизм": всякое неподвижное "бытие", считает Наторп, должно раствориться в движении мысли. О бытии, согласно философии марбуржцев, правомерно говорить лишь как о "мыслимом бытии", "бытии в мышлении" (Г. Коген). А первым, т.е. главным и изначальным видом такого бытия являются, согласно Когену, "математические числа и фор­мы". В области математического, его познания и следует искать первоисточник мышления, нечто изначальное.

«Этот изначальный синтетический акт мышления, где, как в клеточ­ке, уже содержится закон мышления и способ действия этого закона, в котором как бы задано уже все то, что развертывается затем в истории науки, Коген назвал "первоначалом" (Ursprung)»¹⁵. А моделью перво­начала становятся для Когена те черты математического синтезирую­щего мышления, благодаря которым оно само творит и себя, и свой предмет. Дело в том, что математика, особенно концепция бесконечно малого, демонстрирует способность человека, с одной стороны, мыс­лью творить свои предметы, с другой стороны, благодаря воплощению предметов в числе, превращать их в своего рода "реальность", точнее, в идеальное бытие.

Марбургские неокантианцы вполне определенно именовали свою концепцию идеализмом. При этом давалось (например, П. Наторпом) разъяснение относительно особенности неокантианского идеализма: «Истинный идеализм не есть идеализм элеатского "бытия" или идеа­лизм все еще неподвижных "идей" ранней эпохи Платона, а идеализм "движения", "изменения" понятий, согласно "Софисту" Платона, идеа­лизм "ограничения безграничного", вечного "становления бытием", согласно "Филебу". Все это мы находим у Канта, когда он рассматри­вает мышление, как нечто самопроизвольное, т.е. как созидание на основе бесконечности, а потому как действие, как функцию».¹⁶ «Не удивительно, — отмечает П. П. Гайденко, — что обычно неокантиан­цев критикуют за субъективный идеализм. Однако это неточно. Обра­щение неокантианцев к математическому естествознанию побудило их представить последнее именно как свободное от всякого субъективно­го, партикулярного; идеалом науки в конце концов является оконча­тельное освобождение от "точки зрения", с которой осуществляет рас­смотрение некоторый "наблюдатель". Нет ли какого-нибудь понятия мира, свободного от всякой партикулярности, которое так описывает мир, как он выглядит не с точки зрения того или другого, а "с ничьей точки зрения (von Standpunkt von Niemand)"?»¹⁷ Однако этот идеал, согласно Кассиреру. никогда не может быть достигнут: "наука лишь бесконечно стремится к нему, это стремление движет ее впepeд"^,8.

Более ранняя неокантианская концепция познания и опыта нашла свое развитие и видоизменение в "философии символических форм" Э. Кассирера, разработанной в 20-х годах XX в. В основе этой концеп­ции — обычные для неокантианцев, в том числе и для раннего Касси­рера, элементы: отрицание вещи самой по себе и корректировка кантов- ской трансцендентальной эстетики. Еще в "Познании и действительнос­ти" на место вещи самой по себе, вещи как таковой (и категорий, подобных субстанции) поставлена категория отношений. «... Настоя­щая функция понятия заключается не в том, что посредством него абстрактно и схематически "отображается" данное многообразие, а лишь в том, что оно содержит в себе закон отношения, посредством которого и создается новая и своеобразная связь многообразия»¹⁹. В результате соединения опытов изменчивые впечатления как бы логизи­руются, превращаются в постоянные "объекты". Непреодолимая для метафизики противоположность "мысли" и "бытия" фактически снима­ется, заявляет Кассирер. Для мысли в опыте заданы не только поня­тия, логически объединяющие его многообразие, но и "определенные направления", благодаря которым движение познания перестает быть делом индивидуального произвола и подчиняется строгим объективным правилам.

В философии символических форм также сохраняется цен­тральное значение категории отношений. Однако трактовка по­знания в целом видоизменяется под влиянием того, что первостепенная роль теперь скорее отводится не математике и логике, а мифу, религии, искусству, где концентрируются творения, образующие "символический мир". Для объяснения этого мира Кассирер прибегает и к анализу "нашей внутренней жизни", и к ссылкам на культуру как сверхиндиви­дуальное начало. Соответственно меняется структура учения о позна­нии. На роль "первоначала" начинает претендовать "сим- eoji'. В ранней неокантианской концепции познание рассматривалось как выведенное из первоначала отнесение одной логизированной ста­дии познавательного процесса к другой. Согласно философии символи­ческих форм, мысль обращается не к действительности, а к символам, знакам, которые становятся "представителями предметов". Символы "замещают" и восприятия: только через язык воспринимаемая реаль­ность как бы заявляет о себе. Типы реальности изначально, ап­риорно бывают "представленными" через типы "символи­ческих функций?', т.е. через язык, познание, миф, религию, искусство.

Соответственно перемещению внимания к символам существенно расширяется поле исследования и интерес Кассирера подвигается от учения о познании, методе, понятиях и суждениях к философии куль­туры.

Этико-социальное учение представителей марбургской школы вско­ре после его обнародования тоже стало предметом острых дискуссий. Впрочем, обе эти стороны концепции — в определенном согласии с

Кантом — мыслились в единстве: научный метод требовался и для обоснования этики, социальной философии. Философы, вышедшие из марбургской школы неокантианства, различались по своим политичес­ким и социальным воззрениям. Но в целом они придерживались либо социалистических, либо либерально-демократических убеждений.

Г. Коген считается одним из теоретиков этического со­циализма. Другие теоретики этического социализма — К. Форлен- дер (автор книг "Кант и социализм", 1906; "Кант и Маркс", 1909), Л.Вольтман (автор работ "Система морального сознания", 1898, "Ис­торический материализм. Изложение и критика марксистского мировоззрения", 1900) — сделали попытку выявить преимущества неокантианского этического социализма перед утопическим (хотя и име­ющим определенное этическое содержание) марксистским учением о социализме. В фундаменте этического социализма неокантианцев — сле­дующие тезисы. Социализм — не некая реальность, данность, вещь сама по себе", а идея, которой никогда не суждено стать реальностью. Причина как раз в том, что социализм рожда­ется и существует только как "бесконечная", прекрасная — прежде всего в этическом отношении — социальная цель, движение к которой возможно, реально, даже (по Когену) необходимо. Но ее реализация, воплощение ее в действительность недостижимы. Марксизм-ленинизм всегда подвергал когеновскую концепцию этического социализма унич­тожающей критике, настаивая на реализуемости и необходимости "воп­лотить в действительность" идеалы социализма. История скорее под­твердила правоту Когена: чем ближе, "реальнее" становился социа­лизм, тем более тускнели, противоречили действительности его "высо­кие" идеалы. И если так называемый реальный социализм к концу XX в. потерпел крах в разных странах планеты, то социализм как идея, этико-социальный идеал продолжает существовать и, по-видимому, име­ет будущее, ибо отвечает вряд ли исчезающим мечтам некоторых инди­видов и социальных групп о "царстве" всеобщих равенства и счастья.

Эрнст Кассирер, который в 1933 г. был вынужден эмигрировать из Германии, еще до прихода фашистов к власти защищал демократичес­кие ценности (в книге "Идея республиканской конституции", 1929), предупреждал об опасности их утраты. После второй мировой войны в книге "Миф государства" (1946) он подверг резкой критике теорию и практику тоталитарного государства.

До сих пор речь шла о марбургской школе неокантианства. Между тем почти одновременно с нею в Германии, во Фрайбурге существовала другая — фрайбургская, или юго-западная, немецкая неокантианская школа.

ФРАЙБУРГСКАЯ (БАДЕНСКАЯ) ШКОЛА НЕОКАНТИАНСТВА

Главными фигурами фрайбургской (баденской) школы неокантиан­ства были влиятельные философы В. Вильденбанд и Г. Риккерт. Виль­гельм Виндельбанд (1848— 1915) изучал исторические науки в Иене, где он испытал влияние К. Фишера и Г. Лотце. В 1870 г. он защитил кандидатскую диссертацию на тему "Учение о случайности", а в 1873 г. в Лейпциге — докторскую диссертацию, посвященную проблеме досто­верности в познании. В 1876 г. он был профессором в Цюрихе, а с 1877 г. — университета во Фрайбурге в Брейсгау, на баденской земле. С 1882 по 1903 г. Виндельбанд профессорствовал в Страсбурге, после 1903 г. наследовал кафедру Куно Фишера в Гайдельберге. Основные работы Виндельбанда: знаменитая двухтомная "История новой филосо­фии" (1878—1880), где им впервые осуществлена специфическая для фрайбургского неокантианства интерпретация учения Канта; "Прелю­дии: (речи и статьи)" (1883); "Очерки учения о негативном суждении" (1884), "Учебник истории философии" (1892), "История и естествоз­нание" (1894), "О системе категорий" (1900), "Платон" (1900), "О свободе воли" (1904)²¹.

Генрих Риккерт (1863—1936) провел студенческие годы в Берлине бисмарковской эпохи, потом в Цюрихе, где слушал лекции Р. Авенари­уса, и в Страсбурге. В 1888 г. во Фрайбурге он защитил кандидатскую диссертацию "Учение о дефиниции" (руководителем был В. Виндель­банд), а в 1882 г. — докторскую диссертацию "Предмет познания". Скоро он стал профессором во Фрайбургском университете, завоевав известность как блестящий педагог. С 1916 г. был профессором в Гей- дельберге. Основные сочинения Риккерта: "Границы естественнонауч­ного образования понятий" (1892), "Науки о природе и науки о куль­туре (1899), "О системе ценностей" (1912), "Философия жизни" (1920), "Кант как философ современной культуры" (1924), "Логика предиката и проблема онтологии" (1930), "Основные проблемы фило­софской методологии, онтологии, антропологии" (1934)²².

Виндельбанд и Риккерт — мыслители, чьи идеи во многом различа­ются; при этом взгляды каждого из них эволюционировали. Так, Рик­керт постепенно отходил от неокантианства. Но во фрайбургский пери­од в результате сотрудничества Виндельбанда и Риккерта сформирова­лась кантиански ориентированная позиция, которая, однако, заметно отличалась от марбургского неокантианства.

Так, в отличие от марбуржцев, сосредоточивших внима­ние на кантовской "Критике чистого разумафрайбурж- цы строили свою концепцию, особо ориентируясь на "Кри­тику способности суждений'. При этом они интерпретировали кантовскую работу не только и даже не столько как сочинение по эстетике, а как целостное и более удачное, чем в других работах, изло­жение учения Канта как такового. Фрейбуржцы подчеркивали, что именно в этом изложении концепция Канта более всего повлияла на дальнейшее развитие немецкой философии и литературы. В своей ин­терпретации Канта Виндельбанд и Риккерт, подобно марбуржцам, стре­мились к критическому переосмыслению кантианства. Предисловие к первому изданию "Прелюдий" Виндельбанд закончил словами: "Понять Канта значит выйти за пределы его философии".

Другая отличительная черта фрайбургского неокантианства по срав­нению с марбургским вариантом состоит в следующем: если марбуржцы строили философию по моделям математики и математического есте­ствознания, то Виндельбанд, ученик историка Куно Фишера, более ори­ентировался на комплекс гуманитарных научных дисциплин, прежде всего наук исторического цикла. Соответственно, центральными для фрайбургской интерпретации оказались не понятия "логика", "число", а понятия "значимость" (Gelten), заимствованное Виндельбандом у его учителя Лотце, и "ценность". Фрайбургское неокантианство в значи­тельной части является учением о ценностях; философия трактуется как критическое учение о ценностях. Как и марбуржцы, неокантиан­цы из Фрейбурга отдали дань сциентизму своего времени, высоко оце­нивая философское значение проблемы научного метода. Они не чура­лись исследования методологических проблем естествознания и матема­тики, хотя, как видно из работ Виндельбанда и Риккерта, делали это более всего в целях сравнения и различения методов научных дисцип­лин соответственно познавательному типу тех или других наук.

В своей речи на тему "История и естествознание", произнесенной 1 мая 1894 г. при вступлении в должность профессора Страсбургского университета, Виндельбанд высказался против традиционного разделе­ния научных дисциплин на науки о природе и науки о духе, которое было основано на различении их предметных областей. Между тем следует классифицировать науки в соответствии не с предметом, а с методом, особым для каждого типа наук, а также их специфическими познавательными целями. С этой точки зрения существуют, согласно Виндельбанду, два основных типа наук. К первому типу принадлежат те, которые отыскивают общие законы, и, соответственно, господству­ющий в них тип познания и метода именуется "номотетическим" (ос­новополагающим). Ко второму типу относятся науки, которые описы­вают специфические и неповторимые события. Тип познания и метода в них — идеографический (т.е. фиксирующий индивидуальное, особен­ное). Проведенное различие, согласно Виндельбанду, нельзя отожде­ствлять с различением наук о природе и наук о духе. Ибо естествозна­ние, в зависимости от области исследований и интереса, может пользо­ваться то тем, то другим методом: так, систематическое естествознание "номотетично", а исторические науки о природе "идиографичны". Но- мотетический и идиографический методы считаются в принципе равно­правными. Однако Виндельбанд, выступая против сциентистского ув­лечения поисками общих и всеобщих закономерностей, особо подчерки­вает высокую значимость индивидуализирующего описания, без кото­рого, в частности, не могли бы существовать исторические науки: ведь в истории, напоминает основатель фрайбургской школы, все события уникальны, неповторимы; их сведение к общим законам неправомерно огрубляет, ликвидирует специфику исторической событийности.

Г. Риккерт стремился уточнить и развить далее методологические различения, предложенные его учителем В. Виндельбандом. Риккерт еще дальше уходил от предметных предпосылок классификации наук. Дело в том, рассуждал он, что природа как отдельный и особый пред­мет для наук, как "хранительница" некоторых общих законов не суще­ствует — как не существует объективно особый "предмет истории". (Кстати, Риккерт отказывался от термина "науки о духе" из-за ассоци­аций с гегелевским понятием духа, — предпочитая понятие "науки о культуре".) Оба метода не имеют, стало быть, чисто предметной детер­минации, а определяются поворотом исследовательского интереса лю­дей, которых в одном случае интересует общее, повторяющееся, а в Другом — индивидуальное и неповторимое.

Под эти методологические рассуждения Г. Риккерт в ряде своих ра­бот стремится подвести гносеологическую и общемировоззренческую базу. Он строит теорию познания, главными элементами которой стали следующие идеи: 1) опровержение любой возможной концепции отражения (аргументы: познание никогда не отражает и неспособно отразить, т.е. воспроизвести точно бесконечную, неисчерпаемую дей­ствительность; познание — всегда огрубление, упрощение, абстрагиро­вание, схематизация); 2) утверждение принципа целесообразно­го отбора, которому подчиняется познание (аргументы: соот­ветственно интересам, целям, поворотам внимания действительность "рассекается", видоизменяется, формализуется); 3) сведение сути познания к мышлению, поскольку оно истинно; 4) отрицание того, что психология может стать дисциплиной, позволяющей разрешить про­блемы теории познания (как и марбуржцы, Риккерт — сторонник антипсихологизма, критик психологизма); 5) построение кон­цепции предмета познания как "требования", "долженст­вований' , притом "трансцендентного долженствования", т е. незави­симого от всякого бытия; 6) допущение, согласно которому мы, гово­ря об истине, должны иметь в виду "значение" (Bedeutung); после­днее же не есть ни акт мышления, ни психическое бытие вообще; 7) пре­вращение теории познания в науку о теоретических ценностях, о смыслах, о том, что существует не в действительности, а лишь логичес­ки и в этом своем качестве "предшествует всем наукам, их существую­щему или признаваемому действительному материалу"²³.

Так теория познания Риккерта перерастает в учение о ценностях. Сфера теоретического противопоставляется реальному и понимается "как мир теоретических ценностей". Соответственно тео­рию познания Риккерт трактует как "критику разума", т.е. науку, кото­рая не занимается бытием, а ставит вопрос о смысле, она обращается не к действительности, а к ценностям. Концепция Риккерта основана, сле­довательно, не только на различении, но и на противопоставлении цен­ностей и бытия, существующего. Есть два царства — действительность и мир ценностей, который не обладает статусом действительного суще­ствования, хотя он не менее обязателен, значим для человека, чем мир существований. По Риккерту, вопрос о противостоянии и единстве двух "миров" с древнейших времен и до наших дней образует коренную проблему и загадку для философии, для всей культуры.

Рассмотрим несколько подробнее проблему различия "наук о приро­де" и "наук о культуре", как ее ставит и решает Риккерт. Прежде всего, философ по-кантовски определяет понятие "природа": оно не означает мира телесного или физического; имеется в виду "логическое понятие природы", т.е. бытие вещей, поскольку оно определяется об­щими законами. Соответственно предмет наук о культуре, понятие "ис­тория" есть "понятие единичного бывания во всей его особенности и индивидуальности, которое и образует противоположность понятию общего закона"²⁴. Так "материальная противоположность" природы и культуры выражается через "формальную противоположность" есте­ственнонаучного и исторического методов.

Продукты природы — то, что свободно произрастает из земли. При­рода сама по себе существует вне отношения к ценностям. "Ценные части действительности" Риккерт называет благами — что­бы отличить их от ценностей в собственном смысле, которые не представляют собой (природной) действительности

О ценностях, согласно Риккерту, нельзя говорить, что они суще­ствуют или не существуют, а только то, что они значат или не имеют значимости. Культура определяется Риккертом как "совокупность объек­тов, связанных с общезначимыми ценностями" и лелеемых ради этих ценностей²⁵. В соотнесении с ценностями глубже уясняется специфика метода наук о культуре. Уже говорилось, что их метод Риккерт считает "индивидуализирующим": науки о культуре как исторические науки "хотят излагать действительность, которая никогда не бывает общей, но всегда индивидуальной, с точки зрения ее индивидуальности..."²⁶ Поэтому лишь исторические дисциплины суть науки о подлинной дей­ствительности, тогда как естествознание всегда обобщает, а значит, огрубляет и искажает неповторимо индивидуальные явления действи­тельного мира.

Однако Риккерт делает здесь важные уточнения. История как наука обращается отнюдь не ко всякому индивидуальному факту или собы­тию. "Из необозримой массы индивидуальных, т.е., разнородных объек­тов историк останавливает свое внимание сначала только на тех, кото­рые в своей индивидуальной особенности или сами воплощают в себе культурные ценности, или стоят к ним в некотором отношении". Разу­меется, при этом возникает проблема объективности историка. Риккерт не считает, что ее решение возможно благодаря тем или иным теорети­ческим призывам и методологическим требованиям. Вместе с тем мож­но надеяться на преодоление субъективизма в исторических исследова­ниях, в "историческом образовании понятий", если разграничить: 1) субъективную оценку (высказывание похвалы или порицания) и 2) от­несение к ценностям, или объективный процесс обнаружения в самой истории общезначимых или претендующих на общезначимость ценнос­тей. Итак, в истории как науке тоже практикуется подведение под общие понятия. Однако в отличие от естествознания в исторических дисциплинах не только возможно, но и необходимо не утрачивать — в случае обобщений, "отнесения к ценностям" — неповторимую индиви­дуальность исторических фактов, событий, деяний²⁷.

Для Риккерта значимость ценностей, отнесенность индивида к цен­ностям суть наивысшие проявления свободы человеческой личности. Ведь наряду с миром действительного, миром бытия человек свободно и творчески созидает мир должного, значимого. Подтверждением смыс­ла, значения этических ценностей становится "сама личность, во всей сложности ее социальной связанности, ценность же, в силу которой она становится благом, есть свобода внутри общества или социальная авто­номия"²⁸. Устремление индивида к свободе, к социальной автономии вечно и бесконечно. И хотя "непрерывно возникают новые сочетания", социальная свобода остается неполной и несовершенной.