Россия и восток. Россия как евразия

Тема "Россия и Восток", "Россия и "Азия" издавна поднималась в русской культуре. В России было достаточно известных авторов, уни­верситетских профессоров, которые по праву считались выдающими­ся исследователями и знатоками культуры, языков, философии наро­дов Востока и других неевропейских регионов.

Однако справедливости ради следует отметить, что объединение или размежевание с Западом в проблематике "русского пути" всегда оставались на первом плане, тогда как теме "Россия и Восток" уделя­лось куда меньше внимания. Это было упущением не только потому, что Востоку история XX в. определила стать динамично развиваю­щимся регионом, и за недостаток внимания к нему и к его связям с Россией пришлось, да и теперь еще приходится платить дорогую исто­рическую цену. Была и другая, не внешняя, а внутренняя причина, требовавшая "повернуться лицом" к проблеме России и Азии: ведь сама Россия — это страна, населенная различными, в том числе и восточными народами; Россия, что стало тривиальным, но не всегда принимаемым в расчет фактом — страна, расположенная и на про­сторах (Восточной) Европы, и на значительной части азиатского ма­терика. О том, сколь пагубным может оказаться пренебрежение к этим реальным геополитическим и демографическим обстоятельствам, с тревогой писал Достоевский в "Дневнике писателя": миссия России, отмечал он, тесно связана с отношениями в азиатском регионе. "Да и вообще вся наша русская Азия, включая и Сибирь, для России все еще существует в виде какого-то привеска, которым как бы вовсе даже и не хочет европейская наша Россия интересоваться"; а ведь "Россия не в одной только Европе, но и в Азии ...русский не только европеец, но и азиат. Мало того: в Азии, может быть, еще больше наших на­дежд, чем в Европе. Мало того, в грядущих судьбах наших, может быть, Азия-то и есть наш главный исход!"³⁵.

Впрочем, характер "поворота" к Востоку, осознания себя евразий­ской, а значит, также и восточной страной, тоже весьма беспокоил российских мыслителей. В стихотворении "Ex oriente lux" (С Востока свет) В. Соловьев писал:

О Русь! В предвидении высоком Ты мыслью гордой занята; Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?

Другое стихотворение в. Соловьева — "Панмонголизм" — начина­лось словами: "Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно". Их А. Блок взял эпиграфом к своим знаменитым "Скифам". Пробуждение интереса к проблематике "Восток и Россия", как уже отмечалось, было связано в начале XX в. с русско-японской войной и Позорным поражением в ней.

Вторая волна интереса к этой теме приходится уже на период пос­ле Октябрьской революции. Так случилось, что некоторые российс­кие интеллигенты, эмигрировавшие в Европу (и поселившиеся глав­ным образом в таких странах, как Чехословакия, Болгария), продол­жили свои еще до революции начатые исследования по проблемам евразийского характера и судьбы России. Они образовали небольшую группу. Одним из первых ее программных документов стал сборник "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразий­цев", опубликованный в Софии в августе 1921 г. В нем выступили в качестве авторов: известный российский экономист П. Н. Савицкий, философ Г. В. Флоровский, искусствовед П. П. Сувчинский, линг­вист и этнограф Н. С. Трубецкой. В 1922 г. была опубликована вто­рая коллективная книга "На путях. Утверждение евразийцев". В 1926 и 1927 г. мыслители, назвавшие себя евразийцами, опубликовали два документа, имевшие характер манифестов. С 1925 по 1937 г. регуляр­но выходило в свет периодическое издание — "Евразийская хрони­ка". Кроме названных авторов в публикациях и идейном движении евразийства принимали участие такие известные в России авторы, за­нимавшиеся в том числе и философией, как Л. П. Карсавин, П. М. Би- цилли, Д. П. Святополк-Мирский, Н. Н. Алексеев.

В политическом и идейном отношениях евразийство оказалось в высшей степени противоречивым идейным феноменом. С одной сто­роны, в сочинениях евразийцев поднимались очень важные проблемы единства России и Востока, которые и в конце столетия не только не потеряли своей актуальности, но, напротив, стали — в соответствии с мудрым предсказанием Достоевского — еще более важными для Рос­сии. И не случайно один из виднейших современных отечественных исследователей той же проблематики Л. Н. Гумилев, в ряде пунктов подчеркивавший свое несогласие с евразийцами, отмечал высокий уро­вень некоторых исследований, поддерживал общую тенденцию евра­зийства—его стремление осознать философско-исторические и иные предпосылки и следствия, вытекающие из евразийского геополитичес­кого положения России. С другой стороны, евразийство вскоре после своего формирования вступило в полосу идейно-политического кризи­са и раскола. От евразийства отошли наиболее глубокие исследовате­ли — Г. В. Флоровский (ставший в те годы священником и выдаю­щимся российским богословом), историк П. М. Бицилли. Свои разно­гласия с евразийством они выразили публично, обвиняя оставших­ся — прежде всего Д. П. Святополк-Мирского, Л. П. Карсавина, П. П. Сувчинского, С. Я. Эфрона (мужа выдающегося поэта М. Цве­таевой) в поддержке большевизма и даже в прямом в сотрудничестве с советской властью. С евразийцами также резко полемизировали Н. А. Бердяев, Ф. А. Степун, Г. П. Федотов.

В чем же состояла программа евразийцев и в чем заключался, вы­ражаясь словами Г. В. Флоровского (это название одной из его крити­ческих в адрес евразийского движения статей), "евразийский соблазн"? Этот вопрос мы рассмотрим кратко и только в плане его связи с фило­софскими аспектами проблемы "русской идеи".

1. Борьба с "европоцентризмом", с "романогерманским шовиниз­мом", с "шовинизмом" "общечеловеческой цивилизации и космополи­тизма".

Н. С. Трубецкой (ученый, внесший заметный вклад в языковеде­ние, в создание так называемой фонологии и в разработку других современных областей филологической науки, с 1923 по 1938 г. про­фессор Венского университета) в пору своего увлечения евразийством в статье "Об истинном и ложном национализме" писал, имея в виду последствия европоцентризма и других болезней европейского духа, заразивших и российскую культуру: «Избавиться от этих последствий интеллигенция европеизированных нероманогерманских народов мо­жет, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки культуры, ясно осознав, что европейская цивилиза­ция не есть общечеловеческая культура, а лишь культура определен­ной этнографической особи, романогерманцев, для которой она и является обязательной, В результате этого переворота должно корен­ным образом измениться отношение европеизированных нероманогер­манских народов ко всем проблемам культуры, и старая европоцент­ристская оценка должна замениться новой, покоящейся на совершен­но иных основаниях. Долг всякого нероманогерманского народа со­стоит в том, чтобы, во-первых, преодолеть всякий собственный эго­центризм, во-вторых, оградить себя от обмана "общечеловеческой цивилизации", от стремления во что бы то ни стало быть "настоящим европейцем". Этот долг можно формулировать двумя афоризмами: "познай самого себя" и "будь самим собой"»³⁶. Самопознание, рассуж­дал Н. С. Трубецкой, важно не только для отдельной личности, но и для народа в целом. Культура же "должна быть для каждого народа другая. В своей национальной культуре каждый народ должен ярко выявить свою индивидуальность, при том так, чтобы все элементы этой культуры гармонировали друг с другом, будучи окрашены в один общий национальный тон"³⁷.

Поскольку, как мы увидим в дальнейшем, главное в истории Рос­сии и в специфике русского национального духа евразийцы видели как раз в объединении европейского и азиатского начал, постоль­ку критики не без основания указали на кричащее, по их мнению, противоречие этого небезынтересного замысла и резко выраженного требования "отмежеваться от Европы", "безжалостно свергнуть и ра­стоптать кумиры тех заимствованных с Запада общественных идеа­лов, которыми направлялось до сих пор мышление нашей интеллиген­ции" (Н. С. Трубецкой), осуществить "выпадение России из рамок европейского бытия" (П. Н. Савицкий). Отсюда критики евразий­ства, например А. Кизеветтер, делали вывод: "Итак, кажется совер­шенно ясно, что евразийцы лишь для некоторой стилистической инк­рустации упоминают вскользь о сочетании европейских и азиатских начал. Их подлинное устремление направлено на иное: на борьбу с европеизмом"³⁸. Другое утверждение евразийцев — "в национальных культурах нет общечеловеческих элементов... человечество в своей культурной жизни разбито на взаимно чуждые культурные миры и • ..нет и не может быть таких культурных духовных ценностей, кото­рые имели бы значение общечеловеческое" — также признавалось критиками весьма и весьма спорным³⁹. Ибо из утверждения о нацио­нальном своеобразии исторических путей и культур отдельных наро­дов и стран ни в коей мере не вытекает, обоснованно возражали кри­тики евразийцев, отсутствие общечеловеческих ценностей — подобно тому, как из тезиса об уникальности отдельного индивида, человечес­кой личности отнюдь не следует, что отсутствует единая физическая и духовная природа человека.

Н. А. Бердяев считал серьезными и теоретически ценными некото­рые идеи евразийцев, например, их стремление бороться за нацио­нальную самобытность русского народа против "реакционно-интер­националистской" настроенности некоторой части "денационализиро­ванной" российской интеллигенции. Важна и другая бердяевская оцен­ка: евразийцы вскрыли политическую и идейную опасность европо­центризма. Однако они впали в другую крайность: "отношение евра­зийцев к Западной Европе, — отмечал Бердяев, — превратно и лож­но, и подобное отношение заслуживает наименования азиатства, а не евразийства. Но они верно чувствуют, что Европа перестала быть мо­нополистом культуры, что культура уже не будет исключительно ев­ропейской, что народы Азии вновь войдут в поток мировой истории". Вместе с тем, продолжал Бердяев, "в евразийстве есть также элемен­ты зловредные и ядовитые, которым необходимо противодействовать. Многие старые русские грехи перешли в евразийство в утрированной форме. Евразийцы чувствуют мировой кризис. Но они не понимают, что окончание новой истории, при котором мы присутствуем, есть вместе с тем возникновение новой универсалистической эпохи, подоб­ной эпохе эллинистической. Национализм есть порождение новой ис­тории. Ныне кончаются времена замкнутых национальных существо­ваний. Все национальные организмы ввергнуты в мировой круговорот и в мировую ширь. Происходит взаимопроникновение культурных типов Востока и Запада. Прекращается автаркия Запада, как прекра­щается и автаркия Востока... Евразийцы хотят остаться националис­тами, замыкающимися от Европы и враждебными Европе. Этим они отрицают вселенское значение православия и мировое призвание Рос­сии как великого мира Востока —Запада, соединяющего в себе два потока всемирной истории... Евразийцы неверны русской идее, они порывают с лучшими традициями нашей религиозно-национальной мысли"³⁹.

2. Этой своей борьбой против европейского, межкультурного и общечеловеческого единства евразийцы, действительно, существенно осложнили для самих себя философско-историческое, культурно-ак­сиологическое доказательство второго своего центрального тезиса — Россия представляет собой "особый мир", она — не Европа и не Азия, а Евразия, стало быть, ее развитие есть резуль­тат, итог и путь специфического исторического и культур­ного синтеза, породившего "серединную", т. е. именно евра­зийскую культуру.

Было бы неверно отрицать заслуги евразийства как специфическо­го исследовательского направления. Евразийцы, стремясь по-своему преодолеть многолетнюю российскую антитезу славянофильства и за­падничества, привлекли внимание к тому несомненному факту, что в истории становления и развития многонационального российского го­сударства проблема взаимоотношения славянских народностей, а также их отношения к Европе всегда решалась не в отрыве, а в единстве с другой проблемой — взаимодействия народа русского и других сла­вянских народов России с многочисленными¹ народностями и племена­_ми восточного, туранского происхождения "Евразийский мир" — не вымысел, а реальность истории Взаимодействие славянско-российс- ких и "азиатских элементов" в культуре, сложный и противоречивый культурный синтез как результат многовекового их сосуществования я взаимодействия—тоже реальность, требующая специального внима­ния, еще и до сего времени мало изученная. Евразийцы весьма эмоци­онально воспринимали сложившиеся в исторических дисциплинах, в частности в истории культуры, чисто негативное отношение к таким, например, периодам истории, как татаро-монгольское иго. Например, крупный исследователь так называемой степной, континентальной культуры П. Н. Савицкий писал: "Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам и не кому другому"⁴⁰. Согласно ар1ументам Савиц­кого, высказанным в его статье "Степь и оседлость", неверно, во-пер­вых, превозносить достижения культуры России до татарского наше­ствия, во-вторых, не видеть, сколь много россияне заимствовали от татаро-монгольских завоевателей (например, под их влиянием рус­ские создали принудительный государственный центр, заимствовали умение становиться имущественной "ордой"; научились противопос­тавлять западноевропейскому ощущению моря "монгольское ощуще­ние континента"; прониклись истинно "русским благочестием", кото­рого и в помине не было до времен "татарщины" и т. д.)

3. Евразийцы приковали внимание к географическим, при­родно-климатическим, геополитическим и другим элементам, которым, с их точки зрения, вообще не находилось места в бытовав­ших прежде объяснениях специфики исторического развития России и русского национального характера. Что касается "хозяйственно-гео­графических" аспектов, то их акцентировал П. Н. Савицкий. Он по­ставил вопрос о духовной и культурной специфике такой категории, как "добрый хозяин"—хозяин земли, фабрики и т. д. "Начало добро­го хозяина", по утверждению Савицкого, "вправлено в человеческую природу". Вопрос состоит в том, какая из общественных систем пред­почтительна для его развития и тем самым может быть рекомендована для России. Савицкий отвергает капитализм, ибо он развивает осо­бый, "капиталистический", анонимный тип личности. Но и социализм объявляется неприемлемым, ибо в нем нет места личностному началу "хозяина"; в социалистической экономике "хозяйствует" обезличен­ное начало, и потому она неспособна быть эффективной, истинно хо­зяйской. Для российских условий с многоразличными природными предпосылками хозяйствования не подходят, согласно Савицкому, ни капитализм западного типа, ни социализм. А подходит новый тип лич­ности и хозяйствования — "хозяйно держание", которое ставит следу­ющие задачи: "Утвердить личность в хозяйстве, не безымянную, но имя рек, не потерявшую, но воспринявшую связь с абсолютом, не скованную, но активную — в этом трудность, но в то же время и прелесть хозяйнодержавия. Принципам капиталистическим и социа­листическим можно и должно противопоставить принципы хозяйные. Проблема хозяйнодержавия, в раскрытий своем, устанавливает, в от­личие от капитализма и социализма, связь хозяйствующей личности с Богом, утверждает богоисповедную, а не безбожную личность... Сово­купность посылок и требований, заключенных в проблеме хозяйство-

И —518 вания, поддается определению, как система особого рода хозяйствен­ной соборности"⁴¹.

Критики евразийства (Н. Бердяев, Г. Флоровский, Ф. Степун, Г. Федотов, А. Кизеветтер), не отрицая реальности и глубины постав­ленных проблем европоазиатского синтеза, в то же время указали, кроме ранее перечисленных, на следующие теоретические, методоло­гические, политические просчеты евразийских концепций:

создается "натуралистическая теория неизменности культурно-ис­торический типов"⁴²;

экономический прогресс тоже подводится под натуралистические, "хозяйственно-географические" толкования;

экономику частной собственности, ориентирующаюся на "доброго хозяина", мыслят объединить с "элементарно-патриархальными фор­мами политического устройства"⁴³;

из-за враждебности западноевропейской модели отвергают ценность демократии, парламентаризма для условий России;

провозглашают "апофеоз русско-татарского культурного единения" во время татаро-монгольского ига, что прямо противоречит фактам истории многострадальной России;

евразийцы заигрывают с Советской Россией, не видят глубокой внутренней конфликтности "дружбы народов", противоречивости и исторической непрочности основанного на фундаменте большевизма "расцвета и синтеза" национальных культур;

евразийцы затушевывают тот факт, что в истории России "евра­зийский синтез" был элементом имперской, по большей части насиль­ственной политики и что Советское государство в определенном отно­шении стало ее восприемником, за что, как небезосновательно полага­ли критики, еще придет суровая историческая расплата.

Вместе с тем критики чутко уловили поистине трагический харак­тер судьбы русского народа и русской интеллигенции, в конечном счете обусловивший противоречивость евразийских трактовок русской идеи. «Россия в развалинах, — писал Г. Флоровский. — Разбито и растерзано ее державное тело. Взбудоражена и отравлена, и потрясе­на русская душа... В русской смуте открылась снова и поставлена перед нами великая и жуткая задача духовного созидания и воссози- дания... Евразийцы духовно ушиблены нашим "рассеянием", утомле­ны географической разлукой с родиной... Но не в крови и почве под­линное и вечное родство... В этом дурном кровяном почвенничестве отражается внутренняя бездомность и беспочвенность, психология людей, связанных с родиной только через территорию. Но подлинная связь через любовь и подвиг... В их избрании и воле Восток Ксеркса победил Восток Христа, "Восток свыше"... Не смогли и не сумели они понять и разгадать вещий смысл русского искуса, русской судьбы»⁴⁴- В наши дни сочинения евразийцев, как и вообще полемика вокруг , русской идеи, обретают особую актуальность. Некоторые слова и те­зисы звучат так, как будто они высказаны сегодня. Так, еще в 1952 г критик евразийства Г. П. Федотов прозорливо предрекал "рост сепа- ратизмов в СССР", он, в частности, говоря о "сепаратистском харак­тере украинофильства", писал: "На наших глазах рождалась на свет новая нация, но мы закрывали на это глаза"⁴⁵. И нам, как и прежде, нужна та уверенность в будущем единой России, которую в начале 50-х годов выразил выдающийся ее сын, изгнанный с родины — фи­лософ Г. Федотов: "Finis Russiae? Конец России или новая страница ее истории? Разумеется, последнее. Россия не умрет, пока жив рус­ский народ, пока он живет на своей земле, говорит своим языком"⁴⁶.