Часть I

ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ДИСКУССИИ В ФИЛОСОФИИ РОССИИ КОНЦА XIX-XX в.

Глава 1 специфика русской философии и ее роль в развитии российской и мировой культуры

Вопрос о специфике русской философии стал сегодня, в эпоху возрождения ранее "забытой и прбклятой" отечественной религиозно- идеалистической мысли, одним из самых актуальных. Вокруг него ведутся острые дискуссии. Острота их не случайна: проблема специ­фики русской философии уходит своими корнями в осмысление осо­бенностей отечественной культуры, русского национального самосоз­нания и в исследование взаимодействия философствования в России с философскими идеями, концепциями Запада и Востока.

В первом и втором томах данного учебника уже освещалась про­блема специфики философии России применительно к древней и сред­невековой мысли (разумеется, в особом значении этих понятий для российской истории), а также к философии нового времени. Здесь внимание будет повернуто к философии того блестящего периода раз­вития культуры России, который условно именуется серебряным веком. Тогда, в конце XIX в., прежде всего благодаря философии В. С. Со­ловьева, и в дооктябрьские годы XX в. (потом — в эмиграции) рос­сийская философская мысль достигла, пожалуй, пика своего истори­ческого развития. Выдающиеся мыслители России, превосходные зна­токи и исследователи зарубежной философии, были озабочены тем, чтобы не плестись в хвосте западной мысли, не быть ее запоздалыми пропагандистами и интерпретаторами, а идти в ногу с мировой фило­софией, взаимодействовать с нею на равных, вносить собственный вклад в мировую философскую культуру. И это начинало удаваться. Рус­ская философия активно входила в мировой философский процесс. Она сыграла бы, вероятно, и большую всемирно-историческую роль, если бы этому не помешала революция в обществе и поистине разру­шительная "культурная революция" большевистского режима, на дол­гие десятилетия обрубившая живительные корни преемственности рос­сийской культуры.

Ведущие философы дореволюционной России, вынужденные эмиг­рировать, за границей не без успеха продолжили философское твор­чество. Но отрыв от Родины, от питательной почвы российской куль­туры не мог не сказаться на их деятельности. Россия потеряла свою быстро развивавшуюся философию, а философы потеряли Россию. Это обернулось трагедией русской мысли и культуры. Надо отдать должное выдающимся мыслителям России: уже в начале века (осо­бенно после революции 1905 г.) они чувствовали приближающуюся катастрофу, предупреждали о ней, мучительно искали истоки захлес­тывавших страну революционаристских умонастроений в противоре­чиях российской и мировой истории, в судьбах своей страны, психо­логии ее народа и специфике отечественных культурных, религиоз­ных ценностей и устоев. В их тревожные размышления были, как правило, вписаны и раздумья над вопросом о специфике русской фи­лософии, не утратившие актуальности и сегодня. Этот весьма слож­ный вопрос далее будет разбираться с опорой на поиски особенностей русской философии самими ее выдающимися представителями.

На рубеже XIX и XX в., а также в начале XX в. появились истори­ческие очерки русской философии, ставившие ее в связь с историей и культурой России. Философ из Казани Е. Т. Бобров в 1899—1902 гг. издал работу "Философия в России. Материалы, исследования и за­метки" (выпуски I —VI); Р. Иванов-Разумник в 1907 г. опубликовал двухтомную "Историю русской общественной мысли"; в 1912 г. по­явились "Очерки истории русской философии" Е. Радлова. В совет­ской России, в 1922 г. (незадолго до арестов, ссылок и высылки изве­стных философов в том же году из России на так называемом фило­софском корабле) успели появиться работы: во Владивостоке — М. Ер­шова "Пути развития философии в России" и в Петрограде — Г. Шпета "Очерк развития русской философии". Выдающиеся произведения позднее были написаны русскими философами в эмиграции. Н. Лос- ский опубликовал в Нью-Йорке, в 1952 г., а потом в Париже, в 1954 г., "Историю русской философии". В. Зеньковский был автором двух­томной "Истории русской философии" (Париж, 1948, т. 1; 1950, т. 2)¹. Очерки по истории русской философии писали в эмиграции Н. Бер­дяев, С. Булгаков, С. Франк, Б. Яковенко и др. Немалый вклад в целостное осмысление русской философии внесли такие зарубежные авторы, как Ф. Коплстон, А. Валицкий, А. Койре (США), В. Гёрдт (ФРГ).

Вопрос о специфике русской философии сложен прежде всего по­тому, что при ответе на него как бы объединяются в одно целое весьма различные, подчас противоположные, заостренные друг против друга идеи и концепции. Поэтому обобщающие характеристики не должны заслонять от нас различий внутри философии России. Далее речь пой­дет о тех или иных специфических аспектах, особенностях русской философии. Не следует полагать, что в философии других стран они вообще отсутствуют. Черты и особенности, которые будут выделены и рассмотрены далее, свойственны и некоторым учениям западной или восточной философии. Но то, что в зарубежной мысли как бы рассре­доточено между различными, далеко отстоящими во времени и соци­альном пространстве учениями, в русской мысли конца XIX — пер­вых десятилетий XX в. оказалось оригинально сконцентрированным в одной стране, на одном — довольно коротком — витке развития ее культуры и философии.

Первая особенность русской философии — глубокое осмыс­ление ею кризиса мировой философской мысли и культуры и поиски новых путей, образцов (парадигм) философствования.

Тема "кризиса духа", культуры, философии в русской мысли была актуализирована примерно в то же время, что и на Западе. В. Соловь­ев обсуждал ее уже в 1874 г. в своей магистерской диссертации "Кри­зис западной философии (против позитивистов)" и продолжил ее ос­мысление в последующих работах. В те же десятилетия формирова­лась "философия кризиса" Ф. Ницше, которая стала известна в Рос­сии позже, чем философия В. С. Соловьева. В немалой степени успех критических идей Шопенгауэра и Ницше в России 90-х годов XIX в. и особенно первого десятилетия XX в. обусловливался подготовленнос­тью нашей отечественной культуры к восприятию философии кризи­са, "переоценке ценностей". Внутренний критицизм был издавна свой­ствен русской мысли. "О необходимости и возможности новых начал для философии" — так назвал свою программную работу И. В. Ки­реевский. Со времени Вл. Соловьева философы России активно иска­ли новые парадигмы философствования, которые должны были прий­ти на смену старым формам, нашедшим свое воплощение в класси­ческой западной мысли.

Тема кризиса западной цивилизации, культуры, философии — сквозная для русской мысли серебряного века. Лишь немногие ее пред­ставители исключали Россию из этого процесса, полагая, что кризис больно ударил только по западной культуре, а Россию, как говорится, "бог уберег". Большинство же крупных российских мыслителей было того мнения, что кризис затронул и Россию как европейскую страну, захватил русскую культуру как составную часть европейской (или евроазиатской) культуры. После Октябрьской революции тема "кри­зиса духа" в русской философии зазвучала еще громче и трагичнее. Философы России полагали, что "разорванность эпохи", "крушение основ", "катастрофическое положение", так резко проявившиеся во время первой мировой войны и русских революций, суть признаки глубокого кризиса всей мировой цивилизации. Они по существу пред­видели, что к теме кризиса философия в XX в. должна будет неоднок­ратно возвращаться. И в самом деле, многие мотивы философии кри­зиса звучат и сегодня, на исходе столетия. В чем же русские филосо­фы видели главные приметы кризисного состояния философии, отра­жавшего кризис культуры и цивилизации? В ответе на этот вопрос концентрировано выражена еще одна особенность русской филосо­фии серебряного века.

Вторая особенность русской философии XIX—XX вв. — её борьба против абстрактности классической мысли, про­тив "отвлеченных нача^'.

Это была тема, талантливо заявленная И. Киреевским, В. Соло­вьевым и подхваченная другими выдающимися философами России. Неверно было бы полагать, что в западной философии не было сход­ных мотивов. А. Шопенгауэр, С. Кьеркегор, Ф. Ницше в XIX в. нача­ли свою борьбу против диктата рационалистических систем с их абст­рактными, т. е. односторонними принципами, против их претензий на универсальную власть над человеческой жизнью. Но такие философы долгое время были как бы на обочине западного философского про­цесса. Философия жизни формировалась в начале столетия — по су­ществу параллельно с оригинальным философствованием русских мыслителей. В русской же мысли специфическая философия жизни, настаивавшая на первенстве жизненно-практического начала по отно­шению к абстрактно-теоретическому, стояла в центре философствова­ния уже в конце XIX и самом начале XX в. При этом русские мысли­тели подхватили идею немецких идеалистов о примате практического разума перед теоретическим. Однако, полагали они, надо пойти даль­ше и утвердить примат жизни, реальной практики по отношению к разуму, теоретическому или практическому. Русское мышление, отме­чал С. Л. Франк в статье "Этические, философско-правовые и соци­ально-философские течения в современной русской философии вне СССР" (1936), никогда не удовлетворялось абстрактно-теоретичес­ким познанием, но всегда устремлялось к конкретному религиозно- этическому мировоззрению, непременно включавшему тему спасения человека и человечества.

Русские философы конца XIX — начала XX в. не были в ряду тех, кто первым выступил против преувеличенных претензий рационализ­ма и сциентизма нового времени. Но они оказались среди первых ев­ропейских мыслителей, увязавших кризис нововременного рациона­лизма и сциентизма с общим кризисом западной цивилизации. Во фронтальной критике рационализма западной философии но­вого времени правомерно усматривать третью особенность рус­ской философии и предвосхищение ею антисциентистских, антирационалистических движений европейской мысли, офор­мившихся между двумя мировыми войнами. Сегодня, когда филосо­фия "постмодерна" пытается критически осмыслить суть "модерна" — культуры и философии нового времени, некоторые обращенные про­тив модерна критические возражения объективно выглядят как повто­рение уже сказанного русскими философами. Предвосхищением ряда более поздних тенденций стала инициированная В. Соловьевым и под­держанная другими русскими мыслителями линия философствования, в соответствии с которой философия должна осмыслить рациональное познание в его органическом единстве с внерациональными формами ос­воения мира — непосредственной "явленностью" мира, открытостью Бытия мира и Бога благодаря "прозрению", "интуиции", "озарению".

Четвертая особенность русской философии заключалась в том, что тема изначально и объективно данного единства космоса, природы, человека, Бога, единства жизни, истории и познания бглла центральной в русской религиозно-космологи­ческой метафизике, ведущей свое происхождение от ряда идей и течений мировой мысли, но особенно — от философских идей мета­физики Всеединства и Богочеловечества В. Соловьева. Конечно, от­нюдь не вся русская философия серебряного века была направлена на разработку этой метафизики. Но можно с уверенностью утверждать, что наиболее крупные философы России XX в. — Н. Бердяев, Л. Шее- тов, С. Булгаков, И. Ильин, С. Франк, Н. Лосский, П. Флорен­ский — оригинально мыслили именно в духе такой философии. Здесь прослеживаются аналогии с рядом учений западной религиозной фи­лософии XX в., которые, однако, оформились позже, чем идеи рус­ской религиозной метафизики.

Религиозный идеализм (даже в случаях, когда он, как у С. Булга­кова или П. Флоренского, перерастал в теологию) оставался высоко­профессиональным, даже изощренным философствованием. Нельзя забывать, что в России того же времени религиозно-идеалистической метафизике решительно противостоял, став ее главным идейным про­тивником, материалистический атеизм, воплощенный главным обра­зом в быстро распространявшемся марксизме. Философские работы Г. Плеханова, В. Ленина, в начале века известные лишь в узких мар­ксистских кружках, приобретали все большую популярность. Некото­рые из религиозных философов, будущих выдающихся мыслителей России (Н. Бердяев, С. Булгаков, П. Струве и др.), прошли через увлечение марксизмом. В конце XIX в. они примыкали к так называ­емому легальному марксизму. Однако грянула первая русская рево­люция 1905 г., показавшая всю опасность российского бунта, и при­шли отрезвление и покаяние. Отступление от религии, отказ от Бога были восприняты этими философами как главнейшая причина соци­альных, духовных, нравственных потрясений, уже постигших и еще ожидающих Россию. Новый синтез Бого- и миропознания, воплоще­ние Бога в мире и человеке (что В. Соловьев называл "свободной теургией") начали интересовать русских религиозных идеалистов в первую очередь.

Пятая особенность русской философии заключалась в стремлении мыслителей России органически объединить гно­сеологию, новую онтологию со смыслозкизненными, этически­ми, эстетическими измерениями бытия и познания. При этом экзистенциально-персоналистические акценты, опять-таки объединенные с религиозными началами, оказались в центре внимания. Необходимо подчеркнуть, что онтологический и экзистен- циально-персоналистский повороты в российской мысли также состо­ялись раньше, чем в западной философии. "...Употребляя современ­ное выражение, — писал Н. А. Бердяев в "Русской идее" (1946), — можно было бы сказать, что русская философия, религиозно окра­шенная, хотела быть экзистенциальной, в ней сам познающий и фило­софствующий был экзистенциален, выражал свой духовный и мораль­ный опыт, целостный, а не разорванный опыт. Величайшим русским метафизиком и наиболее экзистенциальным был Достоевский"². О самом Н. Бердяеве и о Л. Шестове нередко говорят как о ранних экзистенциалистах и персоналистах. Русская экзистенциально-персо- налистекая мысль проделала часть своего пути прежде, чем течения экзистенциализма и персонализма появились на Западе. К сожале­нию, по разным причинам, а в особенности из-за языкового барьера, русская философия даже в серебряный век была мало известна на Западе. Лишь в редких случаях можно говорить о непосредственном влиянии русских мыслителей на философов Запада. (Так, один из основателей персонализма Э. Мунье, выдающийся философ М. Ше- лер испытали воздействие философии Н. Бердяева. К. Леви-Стросс признавал влияние русских ученых Р. Якобсона и Н. Трубецкого на формирование структурализма.)

Новый антропологический поворот был выражен, например, в призыве Н. Бердяева написать "антроподицею", оправдание челове­ка. Внимание концентрировалось на мире личности. Поворот к че­ловеку и личности соединялся в русской философии с резкой крити­кой западных субъективистско-индивидуалистических концепций.

Некоторые историки считают эту особенность русской философии определяющей и связывают ее с пристальным интересом русских мыс­лителей к проблемам философии истории. В. В. Зеньковский писал: «Если уже нужно давать какие-либо общие характеристики русской философии — что само по себе никогда не может претендовать на точность и полноту, — то я бы на первый план выдвинул антропоцен­тризм русских философских исканий. Русская философия не тео- центрична (хотя в значительной части своих представителей глубоко и существенно религиозна), не космоцентрична (хотя вопросы натур­философии очень рано привлекали к себе внимание русских филосо­фов), — она больше всего занята темой о человеке, о судьбе и путях, о смысле и целях истории. Прежде всего это сказывается в том, на­сколько всюду доминирует (даже в отвлеченных проблемах) мораль­ная установка: здесь лежит один из самых действенных и творческих истоков русского философствования. Тот "панморализм", который в своих философских сочинениях выразил с исключительной силой Лев Толстой, с известным правом, с известными ограничениями может быть найден почти у всех русских мыслителей... С этим связано и напря­женное внимание к социальной проблеме, но ярче всего это обнаружи­вается в чрезвычайном, решающем внимании к проблемам историосо­фии. Русская мысль сплошь историософична, она постоянно обраще­на к вопросам о "смысле" истории, конце истории и т. д.»³

В философско-правовом ракурсе русская мысль, тесно связанная с западными традициями (П. Новгородцев и его школа), выступила с обоснованием прав и свобод личности, обратив внимание на неуваже­ние к ним как особую черту русской истории и обыденного сознания россиян. Вместе с тем русская мысль и в XX в. искала иного син­теза индивидуального и общественного, чем тот, который предлагался, с одной стороны, западным индивидуализмом, а с другой, коммунистическим коллективизмом. В поисках тако­го синтеза правомерно усматривать шестую особенность русской фи­лософии конца XIX — начала XX в.

Вопрос о специфике русской философии был интегральной частью тех проблем, которые еще со времен П. Чаадаева и В. Соловьева вхо­дили в тему "русская идея". Речь шла о так важном и сегодня процес­се самосознания, самоидентификации россиян и, в частности, тех, кто принадлежит к русской нации в узком смысле этого слова. (Далее проблематике русской идеи, как она исследовалась в философии Рос­сии серебряного века, будет посвящена специальная глава.) К чести отечественных философов надо отметить, что они сделали сложную проблему русского менталитета, русского духа, русской куль­туры предметом глубокого исследования, по большей части не впадая в крайности истерического, демагогического нацио­нализма или отрицания национальной самобытности. В столь пристальном внимании к данной теме можно видеть еще одну (седь­мую) особенность русской философии. Специфика российской куль­туры в целом, русской философии, в частности, усматривалась в ан­тиутилитаризме, духовности, в интересе к глубинам человеческих пе­реживаний и страданий, к поиску Бога, Правды и Спасения.

Подчеркивалось — и по праву, — что русская литература, важ­нейшее достояние отечественной культуры, по своему содержанию глубоко философична и что философская мысль особенно глубоко связана с ее новаторскими духовно-нравственными устремлениями. Правда, видеть в тесном союзе философии и литературы уникальную черту именно русской культуры было бы неверно, ибо на протяжении своей истории философская мысль часто выступала в единстве с лите­ратурой, искусством. Достаточно вспомнить об эпохе Канта, Гёте, Ге­геля, Шиллера. Это, однако, не отменяет того факта, что великая литература России XIX —XX вв. — вместе с музыкою, живописью, другими видами искусства — была питательной почвой для возникно­вения и развития отечественной философии. Серебряный век, кото­рый был периодом небывалого, стремительного, новаторского разви­тия всех областей российской культуры, впервые в истории России стал и периодом расцвета отечественной философии. Необходимо до­бавить, что поиск некоторых новых форм в искусстве и литературе дореволюционной России на десятилетия опередил и предвосхитил последующее развитие культуры на Западе (авангардизм, символизм в музыке, живописи, литературе). Философия в тогдашней культуре России играла очень заметную роль. В. Соловьев еще при жизни стал притягательным центром для всей российской культуры. Достоевский и Толстой присутствовали на его лекциях. Его книги, стихи читала и чтила образованная Россия. Популярность Бердяева, Ильина, Булга­кова, Розанова, возможно, была несколько меньшей. Но их имена, сочинения, лекции были широко известными в России. Российские мыслители постоянно спорили — с Достоевским, Толстым, друг с другом, критиковали западную философию, подчеркивали значимость восточной мысли. Итак, до самой революции (и, по инерции, еще несколько лет после нее) выдающиеся философы России работали в хорошем историческом темпе, не только не плетясь в хвосте западной мысли, но и в ряде случаев опережая ее. Философы мирового класса, они публиковали свои работы и за границей, читали лекции в универ­ситетах Европы. В западных философских лексиконах ко второму- третьему десятилетию XX в. русская философская мысль постепенно стала занимать достойное ее место.

Российские философы, завоевавшие авторитет на родине и в миро­вой мысли, не только не почивали на лаврах, но чаще всего были склонны самокритично оценивать отечественную философию, не за­бывая отметить не только ее силу, достижения, но и ее слабости и недостатки. Это относится прежде всего к В. Соловьеву. Чуждый на­циональной спеси и бахвальства, он резко критически высказался не только об уровне и перспективах, но и о самом существовании "само­бытно русской" философии: "...За последние два десятилетия доволь­но появлялось в России более или менее серьезных сочинений по раз­ным предметам философии. Но все русское в этих трудах вовсе не русское, а что в них есть русского, то ничуть не похоже на филосо­фию, а иногда и совсем ни на что не похоже. Никаких действитель­ных задатков самобытно русской философии мы указать не можем: все, что выступало в этом качестве, ограничивалось одною пустою претензией"⁴. В. Соловьев вообще был весьма невысокого мнения о теоретической глубине философии России: "...Русские несомненно способны к умозрительному мышлению, и одно время можно было думать, что философии предстоит у нас блестящая судьба. Но русская даровитость оказалась и здесь лишь восприимчивою способностью, а не положительным призванием: прекрасно понимая и усваивая чужие философские идеи, мы не произвели в этой области ни одного значи­тельного творения, останавливаясь, с одной стороны, на отрывочньщ набросках, а с другой стороны, воспроизводя в карикатурном и гру­бом виде те или другие крайности и односторонности европейской мысли"⁵.

И хотя у сторонников идеи "самобытно русской" философии были свои защитники, в XIX в. им трудно было оспаривать мнение о силь­ной зависимости российского философствования от западного и об отсутствии в отечественной философии "значительных творений", со­поставимых с произведениями классиков мировой философии. Неко­торые видные исследователи вместе с тем по праву подчеркивали, что поиски оригинальной русской философии на путях некоего национа­листического изоляционизма и категорического противопоставления отечественной и зарубежной мысли вообще абсурдны⁶.

В своей работе "Русская идея: основные проблемы русской мысли

19. века и начала XX века" Бердяев отмечал, что судьба философии в России мучительна и трагична. Еще раньше, в статье, помещенной в сборнике "Вехи", он писал, что в России самостоятельное значение философии отрицалось, что ее чаще всего подчиняли утилитарно-об­щественным целям. Философия испытывала "давящее господство на- родолюбия и пролетаролюбия", поклонения народу, была подавлена духовно, подчинена политическому деспотизму⁷. Уровень философс­кой культуры, свидетельствовал Бердяев, был в России XIX в. - до В. Соловьева — довольно низким.

Положение существенно изменилось уже в первые десятилетия

19. в., когда, как говорилось ранее, российское философствование — под несомненным влиянием оригинальных идей В. Соловьева - всту­пило в самую блестящую пору своего развития. Тогда уже можно было уверенно и предметно говорить о философии как важной состав­ной части культуры России, о специфических особенностях российс­кого философствования, о преобразовании его традиций, поиске но­вых парадигм на рубеже XIX и XX в. и отношении к философии За­пада и Востока. И тем не менее вопрос об объективном, не впадающем в преувеличения анализе роли российской философии со всеми ее оригинальными достижениями и ограниченностями стоит не менее ос­тро и актуально, чем прежде⁸.

Из всего ранее обозначенного комплекса проблем, сначала будет выделен ряд собственно философских вопросов и дискуссий (споры о роли и статусе метафизики, единстве гносеологии и онтологии и их Центральной проблематике, об отношении к разуму и рационализму), а затем подробнее освещены (в контексте споров о социальных про­блемах России и "русской идее") некоторые социально-философские, этические идеи русских философов. Следует учесть, что о философах России XIX столетия, включая В. С. Соловьева, уже шла речь во второй книге этого учебника. Концепции же и произведения самых крупных российских мыслителей серебряного века станут предметом рассмотрения в специально посвященных им главах данного учебника.