Философия Бергсона

Исходный пункт — свобода

Еще в диссертации "Опыт о непосредственных данных сознания", вполне компетентно участвуя в споре "психофизиков" и философов об интенсивности ощущений и возможности их измерения, Бергсон при­шел к общефилософским выводам, важным для его более поздней кон­цепции. Бергсон считал до определенной степени плодотворными под­ходы тех психофизиков, которые под влиянием Вебера-Фехнера и их последователей применили количественные методы для измерения ин­тенсивности ощущений. Однако Бергсон выступил и против чрезмерно­го увлечения тогдашних физиологов и психологов количественными методами, выдвинув следующий принцип: "... жизнь сознания предста­ет нам в двух аспектах в зависимости от того, воспринимаем ли мы ее непосредственно или преломленной в пространстве. Рассматриваемые сами по себе, глубинные состояния сознания не имеют ничего общего с количеством; они являются чистым качеством. Они настолько сливают­ся между собой, что нельзя сказать, составляют ли они одно или мно­гие состояния. Их нельзя даже исследовать с этой точки зрения, тотчас не искажая их. Длительность, порождаемая ими, есть длительность, моменты которой не образуют числовой множественности"⁴. Итак, бер- гсоновские основополагающие понятия — непрерывность со­знания, длительность — появляются уже в ранних работах. Там же обосновывается фундаментальное значение понятия сво­боды.

Имея в виду поколебать позиции жесткого детерминизма, Бергсон вместе с тем обращает внимание на причины его живучести и в обыден­ной жизни, и в науках, в частности в психологии, где он принимает форму "ассоциативного психологического детерминизма". "... Благода­ря кристаллизации в нашей памяти определенных ощущений, чувств, идей мы отвечаем на внешние впечатления движениями, которые, буду­чи сознательными и даже разумными, во многом напоминают рефлек­торные акты. Ассоциативная теория приложима именно к этим, весьма многочисленным, но большей частью незначительным действиям" (С. 123). Однако Бергсон считает "несомненным фактом" спонтанность, внутренний динамизм, обусловливающие свободу нашего сознания и наших действий. "... Мы свободны, — пишет Бергсон, — когда наши действия исходят из всей нашей личности, когда они ее выражают, когда они имеют то неопределенное сходство с ней, которое мы обнару­живаем порой между художником и его произведением" (С. 125).

Защита свободы — исходный пункт и фундаментальное основание философии Бергсона. Постулирование свободы роднит философию Бергсона с учением Канта. Однако французский мыслитель исходит из того, что в споре кантианцев со сторонниками детерминизма позиции обеих сторон оказываются антиномично-противоположными и равно­правными. "Но нам кажется, — пишет Бергсон, — что возможен и третий выход: мысленно перенестись в те моменты нашего существова­ния, когда нам предстояло выбрать определенное, очень важное реше­ние в те единственные в своем роде мгновения, которые уже не повто­рятся, как не вернутся некогда исчезнувшие моменты истории какого- либо народа. Тогда мы убедимся, что эти прошедшие состояния не могут быть ни адекватно выражены в словах, ни искусственно воспро­изведены путем рядополагания более простых состояний, — ведь в своем динамическом единстве и в чисто качественной множественности они представляют собой фазы нашей реальной и конкретной жизни, нашей реальной и конкретной длительности — разнородной и живой. Мы убедимся, что если наше действие показалось нам свободным, то это значит, что отношение этого действия к состоянию, которое его вызывает, не могло быть выражено законом, ибо это психическое со­стояние — единственное в своем роде и больше никогда не повторится. Наконец, мы увидим, что само понятие необходимой детерминации те­ряет здесь всякий смысл, и не может быть речи ни о предвидении действия до его совершения, ни о возможности противоположного дей­ствия, если первое уже совершено..." (С. 154).

Отличие ранней философии Бергсона состоит в том, что путь к раскрытию свободы как основополагающего философского принципа он увидел не в тех сферах, где философия традиционно усматривала наиболее яркое ее воплощение ~ не в учении о разуме, научном позна­нии и не в моральной философии. Входными воротами в философию свободы оказались для Бергсона размышления, повернутые к тем изна­чальным пластам опыта, в которых — по установившимся в филосо­фии обычаям — искали не свободу, а жесткий детерминизм: Бергсон обратился к исследованию материи и наиболее тесно с ней связанных форм духа.

Материя и восприятие. Материя и память

В книге "Материя и память" Бергсон выступил против как материа­листических, так и идеалистических традиций. И материализм, и идеализм он считал "одинаково крайними, избыточными по­ложениями." Ошибка идеализма — в сведении материи к представле­нию, заблуждение материализма — в превращении материи в вещь, "про­изводящую в нас представления, но отличную от них по своей приро­де" (С. 160). Какая же позиция была заявлена Бергсоном в противовес и материалистическому, и идеалистическому монизму? "Эта книга, — разъяснял Бергсон в Предисловии к седьмому изданию "Материи и памяти", — утверждает реальность духа, реальность материи, и в ней делается попытка определить отношение между первым и вторым на ясном примере — примере памяти. Книга, следовательно, очевидно дуа- листичная. Но, с другой стороны, она обрисовывает тело и дух таким образом, что появляется надежда если и не упразднить, то значительно смягчить те трудности, которые всегда возникают в связи с дуализ­мом..." (там же).

Чтобы объединить материю и дух, Бергсон пытался найти точку их соприкосновения. Но, поскольку в истории мысли подобные попытки уже предпринимались, в "Материи и памяти" была предложена их кри­тическая оценка. Под обстрел критики попали натуралистические кон­цепции, не просто сближающие материю и дух, но по сути сводящие сознание, психику, дух к простому детерминистическому следствию ма­териальных, прежде всего церебральных (мозговых) процессов. Фило­соф весьма обстоятельно и профессионально разобрал (особенно во второй главе "Материи и памяти") достижения тогдашней физиологии мозга. Согласно Бергсону, они говорят о действительно важной роли церебральных процессов в совокупной человеческой жизни, но не под­тверждают крайней натуралистической идеи, согласно которой психи­ческую деятельность можно однозначно "материализовать", сводя к локализуемой деятельности центров и клеток мозга. Бергсон был уве­рен, что накопление в будущем новой, сколь угодно обширной инфор­мации о деятельности мозга и нервной системы вряд ли изменит это положение в принципе.

Значительную роль в объяснении единства материальных (здесь: физиологических) и духовных (здесь: психических) процессов тради­ционно играл анализ восприятия. Это и понятно. Ведь восприятие обычно рассматривалось и еще сегодня рассматривается как один из "ближай­ших" к внешнему миру, к материи и наиболее элементарных актов познания. Материалисты и идеалисты, казалось бы, по-разному интер­претировали восприятие. Но Бергсон указал на принципиальную общ­ность их позиций в данном вопросе: "и для тех, и для других восприни­мать — значит прежде всего познавать" (С. 173); "... они неизменно пренебрегают отношением восприятия к действию и воспоминания к поведению" (С. 302).

Бергсонианская интерпретация восприятия — как, впрочем, и дру­гих форм, структур, элементов сознания, психики — является разно­видностью активизма: восприятие и психика в целом ставятся в зависимость от целостного, актуального человеческого действия. Восприятие, согласно Бергсону, лишь измеряет способность человеческого существа к действию. В своей приспособленности к дей­ствию, на службе которого и стоит восприятие, человеческое тело орга­нически вписывается в мир природы. "Мы сказали, что материальный мир состоит из объектов, или, если угодно, из образов, в которых все части действуют и реагируют одна на другую, совершая движение. Наше чистое восприятие конституировано в среде этих образов наброс­ком нашего зарождающегося действия. Актуальность нашего вос­приятия состоит, стало быть, в его активности, в движениях, кото­рые его продолжают, а не в относительно большей интенсивности... Но этого-то упорно и не хотят видеть, смотря на восприятие как на разно­видность созерцания, приписывая ему чисто спекулятивную цель и на­правленность на некое неведомое бескорыстное познание: как будто отделяя его от действия, обрывая таким образом его связи с реальным, его не делают сразу и необъяснимым, и бесполезным!" (С. 199).

Другая ошибка традиционной теории восприятия состоит в том, что "устраняется всякое различие между восприятием и воспоминанием" (С. 200). Из восприятия, напоминает Бергсон, обычно не выделяют составляющее его органическую часть воспоминание. При анализе вос­приятия также чаще всего не принимают в расчет, что оно есть не простой единовременный акт, а сложный и длительный процесс В ис­следованиях и материи, и восприятия, и их связи Бергсону важно вскрыть некую непрерывность действия и сознания, при которой восприятие объединено, синтезировано не только с воспоминаниями, но и со всей гаммой чувств. "Воспринимать сознательно — значит выбирать, и со­знание состоит прежде всего в этом практическом различении Различ­ные восприятия одного и того же предмета, даваемые различными орга­нами чувств, не восстановят, следовательно, полного образа предмета; между ними будут пробелы, интервалы, некоторым образом соразмер­ные пробелам в моих потребностях; образование чувств необходимо именно для заполнения этих интервалов. Это образование имеет целью гармонизировать мои чувства, восстановить между их данными непре­рывность, которая была нарушена прерывностью потребностей моего тела, наконец, приблизительно восстановить материальный предмет в целом" (С. 187). Как ни парадоксально, все эти рассуждения о синтети­ческом единстве сознания нужны были Бергсону для того, чтобы отде­лить память от восприятия и именно память, а не восприятие сделать образцом и моделью исследования духовных процессов.

Память, в свою очередь, разделяется у Бергсона на два подвида — "механические" и "независимые" воспоминания. Если моторно-меха- нические процессы во многом обусловлены материей, то память в соб­ственном смысле в тенденции проявляет независимость от материи. Эта независимость и делает память специфически духовным процессом. Из­вестные медикам и психологам расстройства памяти (их Бергсон изучал весьма основательно) философ связывает с нарушением "механичес­ких" функций, которые суть скорее привычка, чем собственно память (С. 255). Однако оба подвида памяти взаимосвязаны. И снова же, "чтобы воспоминание вновь появилось в сознании, необходимо, чтобы оно спустилось с высот чистой памяти — к той же строго определенной точке, где совершается действие" (С. 256).

Жизнь. Творческая эволюция. Длительность

В книге "Творческая эволюция" Бергсон вновь и вновь возвращает­ся к проблеме и понятию жизни. В его истолковании понятие жизни, во-первых, призвано как бы преодолеть разъединенность и противопо­ложность материального и духовного, материи и сознания. Во-вторых, жизнь в изображении Бергсона есть порыв, поток, стремле­ние, непрерывность, целостность, само воплощение разви­тия, творчества, бесконечного становления, необозримого многообразия, сфера непредвидимого и неповторимого. Ха­рактерное свойство жизни — индивидуальность, которая содержит бес­конечное число степеней. В недрах жизни скрыта внутренняя диалекти­ка, обеспечивающая ее непрерывность. В-третьих, жизнь есть то, суть чего не ухватывает ни одно из существующих направлений биологии, До чего вообще не может добраться наука. Ибо биология пытается сформулировать общие законы, тогда как жизнь нельзя уложить в рам­ки общих закономерностей. В лучшем случае можно "уловить направ­ления, получаемые видами от жизни"⁵. Исправляя традиционную эво­люционистскую философию, Бергсон разрабатывает концепцию твор­ческой эволюции. Каждый момент жизни и каждая ее ступень суть творчество. Живые системы неповторимы и необратимы, а потому по­знание, "разлагающее" жизнь по законам мертвых тел, неизбежно иска­жает самое сущность жизни. Прикоснуться к жизни и к творческой эволюции можно лишь с помощью понятий "длительность" (duree) и "жизненный порыв" (ё1ап vital).

"Длительность" — сложное понятие, с помощью которого Бергсон пытается разрешить сразу несколько задач. Во-первых, длительность, согласно Бергсону, позволяет прикоснуться к самой сущности жизни, к ее непрерывному и необратимому течению. Жизнь именно длится благодаря тому, что прошлое в ней неразличимо сливается с настоящим и будущим.

Во-вторых, понятие длительности направлено на преодоление объективистского уклона традиционных философских концепций времени. Для традиционной мысли время — орудие, с помощью которого процессы природы хотят сделать однородными, предсказуемыми, объективи­руемыми. Согласно Бергсону, понимание жизни невозможно без учета временных координат. Однако речь должна идти о совершенно особом подходе к проблеме времени. "Вселенная существует во времени. Чем больше углубляемся мы в природу времени, тем лучше мы понимаем, что время означает изобретение, творчество форм, непрерывное изго­товление абсолютно нового"⁶.

В-третьих, с помощью понятия длительности Бергсон пытается наиболее адекватно осмыслить и описать наше сознание, наше Я, свойственное ему схватывание времени. Собственно, о длительности жизни мы способны узнать благодаря интуиции, направленной на схватывание потока нашего сознания, его длительности. "Существует по меньшей мере одна реальность, которую мы схватываем изнутри, путем интуиции, а не простым анализом... Это наше Я, которое длится"⁷.

В-четвертых, моделируя длительность по процессам сознания, Бергсон как бы проецирует черты, присущие сознанию, в саму природу. "Длительность предполагает, следовательно, сознание; и уже в силу того, что мы приписываем вещам длящееся время, мы вкладываем в глубину их некоторую дозу сознания"⁸.

В различии между традиционным пониманием времени и приобщением к длительности Бергсон усматривает лишь одну из форм противостояния чисто интеллектуалистской философии прошлого и собственной философии, не только не ограничивающейся вниманием к интеллекту, но особо подчеркивающей роль интуиции и инстинкта.

Интеллект. Инстинкт. Интуиция

Традиционная философия чаще всего рассматривала интеллект как высшую по сравнению с инстинктом духовную способность. "Основная ошибка, тяготеющая над большинством натурфилософий, начиная с Аристотеля, состоит во взгляде на растительную жизнь, на жизнь ин­стинктивную и жизнь разумную как на три последовательные ступени одной и той же развивающейся тенденции, тогда как это три расходя­щихся направления одной активности, разделившихся по мере своего роста"⁹. В действительности, согласно Бергсону, "инстинкт и ин­теллект идут рядом, дополняя друг друга; это два рас­ходящихся и одинаково красивых", — как он говорит, решения одной и той же проблемы. Философию Бергсона интерпретаторы (особенно марксистские) довольно часто квалифицировали как ирраци- оналистический антиинтеллектуализм и интуитивизм Сам французский мыслитель дал определенные основания для такой оценки Например, в "Творческой эволюции" он писал от научного разума "ускользает то, что есть неповторяющегося и необратимого в последовательных момен­тах какой-либо истории Чтобы представить себе эту неповторяемость и необратимость, нужно порвать с научными привычками, соответствую­щими основным тербованиям мысли, нужно оскорбить разум, пойти наперекор естественной склонности ума Но именно в этом и состоит роль философии" (С 32) В философии Бергсона инстинкт и интуи­ция, действительно, потеснили разум и интеллект Однако Бергсон был уверен, что это следовало сделать Он считал, что каждая из духовных способностей человека должна быть исследована непредвзято, но кри­тически

Бергсон разделяет, отчасти и противопоставляет интеллект и ин­стинкт Однако бросается в глаза то, что уникальные функции, преиму­щества и недостатки и интеллекта и инстинкта философ вскрывает, сопоставляя, сравнивая их друг с другом Итак, в чем же отличитель­ные особенности интеллекта и инстинкта?

Функцию интеллекта традиционная философия нередко сводила к познанию Бергсон же возражает против такого сведения функций на­шего ума, человеческого разума, интеллекта к чистому познанию Труд интеллекта, разъясняет Бергсон во "Введении в метафизику", ни­когда не бывает бескорыстным он нацелен на решение жизненных практических задач, проблем поведения, на удовлетворение многообразных человеческих интересов. "Наш ум в том виде, в каком он образовался путем развития жизни, имеет своей существенной функцией уяснение нашего поведения, подготовление нас к воздей­ствию на вещи и предвидение для данного положения благоприятных и неблагоприятных явлений, могущих последовать за ним"⁹ Наше со­знание обладает внутренней свободой, но оно вынуждено приспосабли­ваться к материи, жертвуя свободой Результатом приспособления к необходимости материи и является интеллект Однако Бергсон и в по­нимании интеллекта верен принципам деятельности, активизма "Наша способность понимать — просто прибавление к нашей способности дей­ствовать, все более точное, сложное и гибкое приспособление живых существ к данным условиям их существования Отсюда следует, что наш ум, в узком смысле слова, имеет целью обеспечить нашему телу его пребывание в среде, представить отношения внешних вещей между собой, наконец, постигнуть материю мыслью" (С 3) Разум снабжает человека "логикой твердых тел" Наш ум, добавляет Бергсон, одержи вает свои главные победы в геометрии, где открывается родство логи­ческой мысли с неодушевленной материей

Приспособленный к целям практического действия, наш ум есте­ственным образом склонен к рассечению реальности на фрагменты, к связыванию одинаковых причин с одинаковыми действиями, к вычле­нению и измерению повторяющихся следствий и эффектов "Наука Доводит эту операцию до возможно высокой степени уверенности и точности, но она не изменяет ее характера по существу (С 32)

"Царство интеллекта" — это прежде всего вещи, взятые в качестве застывших твердых тел, к которым применяются законы механики, геометрии, логики. Этот мир прерывен, "кинематографичен" его мож­но уподобить последовательности кадров на кинопленке. Интеллек­ту свойственны немалые преимущества по сравнению с ин­стинктом и интуицией. Именно благодаря интеллекту человек спо­собен изготовлять искусственные орудия, в частности орудия для изго­товления других орудий, бесконечно варьируя производство. Челове­ческий ум вообще имеет своей целью производство. Для этого человек соединяется с другими людьми, с другими умами (С. 135). Цель эта успешно достигается.

Интеллект есть знание формы, познание отношений. Со­гласно Бергсону, "это чисто формальное познание интеллекта имеет безмерное преимущество над материальным познанием инстинкта. Форма, именно потому что она пуста, может быть по очереди наполнена, если нужно, бесконечным числом вещей, в том числе совершенно бесполез­ных. Так что формальное познание не ограничивается полезным, хотя оно и явилось в мире именно в целях практической пользы Таким образом, разумное существо заключает в себе способность превзойти самого себя" (С. 129). К царству интеллекта принадлежат также поня­тия, создаваемые нашим умом по образцу твердых тел: понятия устой­чивы, внешни по отношению друг к другу. "В совокупности понятия образуют интеллегибельный (умопостигаемый) мир, в существенных чертах сходный с миром твердых тел, только элементы его более легки и прозрачны; уму легче оперировать с ними, чем с простыми и чистыми образами конкретных вещей. В самом деле, понятия уже не являются непосредственным восприятием вещей, а представлением того акта, ко­торым интеллект фиксирует их. Это уже не образы, а скорее символы, и наша логика представляет собрание правил, которыми следует руко­водствоваться при обращении с этими символами".

Переход от обрисовывания функций и относительных преимуществ интеллекта к осмыслению роли инстинкта начинается тогда, когда Бер­гсон задается важнейшим для него вопросом о том, возможно ли и как возможно постигнуть жизнь. Известно, что традиционная философия вверяла именно разуму, интеллекту функции и увенчивать собою раз­витие жизни, и наиболее глубоко познавать ее. Бергсон категорически отвергает подобный подход. Его главный тезис: интеллект по самой сути своей не приспособлен и не предназначен к постижению жизни. Инстинктом же Бергсон называет внерациональную, неин­теллектуальную способность духа, которая всего ближе стоит к жизни. "... Наша мысль в своей чисто логической форме неспособна представить себе действительную природу жизни, глубокий смысл эволюционного движения. Жизнь создала ее в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль — только проявление, один из видов жизни, — как же может она охва­тить жизнь?" (С. 3). Не следует, согласно Бергсону, в толковании жизни придерживаться чисто механических представлений, постоянно предлагаемых человеческим разумом. "Но линия развития, которая за­канчивается в человеке, не является единственной. На расходящихся в другие стороны путях развились иные формы сознания, не сумевшие освободиться от внешних стеснений и не справившиеся с собой, как это сделал ум человека, но все же выражающее нечто постоянное и суще­ственное для эволюционного движения" (С. 5) Итак, если "интеллект характеризуется природным непониманием жизни", то "инстинкт отли­вается по форме жизни. В то время как интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует, если так можно выразиться, органи­чески" (С. 141).

Философию Бергсона часто именуют интуитивизмом.

И действительно, проблеме и понятию интуиции философ отводит за­метную роль. Правда, определения и инстинкта, и интуиции не отлича­ются ясностью и остаются скорее метафорическими. Так, в "Творчес­кой эволюции" интуицией Бергсон называет "такой инстинкт, который не имел бы практического интереса, был бы сознательным по отноше­нию к себе, способным размышлять о своем объекте и расширять его". Интуиция — в виде незаинтересованного инстинкта — вела бы нас "в самые недра жизни" (С. 151). Во "Введении в метафизику" Бергсон характеризует интуицию как "род интеллектуальной симпатии, путем которой переносятся внутрь предмета, чтобы слиться с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого"¹⁰. Поэтому можно согласиться с теми авторами, которые констатируют: "Понятие интуи­ции у Бергсона лишено положительного содержания. Способность ин­туиции характеризуется чисто отрицательными признаками. Это скорее орудие полемики, средство отрицания, чем предмет положительного исследования "¹¹.

Бергсон, правда, предложил и объяснение того, почему об инстинк­те и интуиции удается сказать так мало позитивного «В человечестве, часть которого мы составляем, интуиция была почти целиком пожерт­вована в пользу интеллекта... Сохранилась, правда, и интуиция, но смутная и отрывочная. Она походит на почти угасшую лампу, которая вспыхивает время от времени, всего на несколько мгновений. Но, в общем, она вспыхивает именно тогда, когда дело идет о наших жизнен­ных интересах. Ее свет освещает наше Я, нашу свободу, то место, которое мы занимаем в целом вселенной, наше происхождение, а также, может быть, и нашу судьбу; правда, этот свет колеблющийся и слабый, но он все же проясняет ту ночную тьму, в которой оставляет нас интеллект»¹². Философия должна овладеть этими "мимолетными интуи- циями", ибо "интуиция, — снова и снова утверждает Бергсон, — пред­ставляет самую сущность нашего духа и, в известном смысле, самую жизнь" (С. 229).

Несмотря на расплывчатость понятия интуиции, интуитивизм Берг­сона оказал и продолжает оказывать глубокое влияние на философию и культуру XX в. Специфическая особенность концепции Бергсона в том, что в ней "человек предстает в единстве с природой, со всей Вселенной, судьбу которой он не только разделяет, но в известном смысле и направляет своими сознательными усилиями, а значит, и несет за нее ответственность"¹³.

В позднем произведении "Два источника морали и религии"¹⁴, при­меняя идею творческой эволюции к осмыслению развития общества, Бергсон различает два типа общества. Главным принципом закрытых обществ является, согласно Бергсону, дух стабильности. Открытые общества воплощают в себе жизненный порыв, родственный жизнен­ному порыву космических сил. В закрытых обществах сохраняются традиционные формы поведения и моральной регуляции Такие обще­ства — свидетельство тупикового развития Открытое же обще­ство Бергсон трактует как высшую форму социальности.

Его он связывает с этическими нормами христианства, которое — в духе христианского мистицизма — понимается как высшая разновид­ность морально-религиозных интуиций. Самое основное в деятельности открытых обществ — свобода, противостоящая жесткой детерминации и обеспечивающая дальнейшую реализацию жизненного порыва. Прав­да, Бергсон оговаривается, что анализируемые им типы общества суть идеальные образцы, которые в чистом виде нигде не существуют. Тем не менее описание и осмысление закрытого и открытого обществ необ­ходимы, убежден Бергсон, чтобы дать человеку ориентиры для жизни и действия, развить в нем устремление к свободе. Итак, первым и последним словом-паролем в философии Бергсона была свобода.

При характеристике эстетических идей Бергсона необходимо иметь в виду следующее противоречие.С одной стороны, обращение к искус­ству, к его творческой преобразующей силе проходит через всю фило­софию Бергсона. Концепция творческой эволюции явно "смоделирова­на" по уникальным, неповторимым, в том числе и по своим результа­там, процессам художественного творчества. С другой стороны, соб­ственно эстетике посвящена лишь одна книга Бергсона — "Смех" (Le rire). "... Всякое искусство — будь то живопись, скульптура, поэзия или музыка — имеет своей единственной целью устранять практически полезные символы, общепринятые, условные общие положения — од­ним словом, все, что скрывает от нас действительность, чтобы поста­вить нас с самой действительностью лицом к лицу. С этой точки зрения борьба между реализмом и идеализмом в искусстве порождена недора­зумением. Искусство, несомненно, есть лишь более непосредственное созерцание природы. Но эта чистота восприятия подразумевает разрыв с полезной условностью, врожденное, специально чувству или созна­нию присущее бескорыстие — одним словом, известную отрешенность от материального, которая и есть то, что всегда называли идеализмом. Таким образом, можно сказать, нисколько не играя словами, что реа­лизм присущ творению, тогда как идеализм присущ душе, и что только силою идеальности можно приобщиться к действительности'"⁵. Искус­ство "имеет в виду всегда индивидуальное" (там же. С. 101).

Почему в качестве объекта эстетического исследования выделено именно смешное, комическое? Дело в том, что в XX в. проблема смеха и юмора стала весьма популярной (к ней, например, обращался и Фрейд). Для Бергсона главное в том, что смех глубоко родственен зыбкой, подвижной жизни, ее "неровностям", которые общество старается вы­теснить. "Так на поверхности моря неустанно борются волны, тогда как в низших слоях его царит глубокий покой. Волны сталкиваются, гонят одна другую, стремясь обрести равновесие. Легкая, веселая бе­лая пена следует за их изменчивыми очертаниями... Смех рождается так же, как эта пена. Он подает знак, появляясь на поверхности обще­ственной жизни, что существуют поверхностные возмущения. Он мо­ментально обрисовывает изменчивую форму этих потрясений. Он — та же пена, главная составная часть которой — соль Он искрится, как пена. Он — веселье" (С. 123).

Таковы основные идеи выдающегося мыслителя конца XIX — пер­вой половины XX в. Анри Бергсона. Теперь мы перейдем к рассмотре­нию учения другого крупного европейского философа, Вильгельма

Дильтея Его творческая биография началась раньше, чем деятельность Бергсона. Однако судьба распорядилась так, что сочинения Дильтея, задуманные и частично опубликованные еще в XIX в., стали широко известны публике только в XX столетии. Поэтому есть основания ана­лизировать его философию после рассмотрения учения Бергсона.