91. Морфемика и словообразование

Морфемика как раздел грамматики изучает морфемный состав слова безотносительно к тому, как это слово было образовано. Но структура слова может исследоваться и в другом аспекте: слово-образовательном. В таком случае языковеда интересует не столько то, из чего сделано слово, сколько то, как оно сделано. Дело в том, что морфемная структура слова не отражает

напрямую его деривационной истории. В частности, однотипным морфемным строением могут обладать слова разного происхождения. Русские существительные синь, даль образованы от основ прилага­тельных, дрожь, боль — от глагольных основ, ось, чушь — непро­изводные основы... В то же время слова, одинаковые по способу образования, могут оказаться различными по своему морфемному составу (ср. в русском же языке образование отадъективных суще­ствительных с отвлеченным значением: синий — синева, красный — краснота, желтый — желтизна, серый — серость и т. п.).

Важнейшим инструментом словообразовательного анализа явля­ется понятие мотивации. А именно: если значение слова опреде­ляется через значение другого слова с тем же корнем (например: книжка — 'маленькая книга', автозаводской — 'относящийся к автозаводу' и т. п.), то первое из этих слов называется мотивиро­ванным, второе — мотивирующим. Говоря строже, из двух одно-коренных слов мотивированным считается то, которое характери­зуется большей формальной и семантической сложностью (Грам­матика 1970: 37—38). Тем самым отношение мотивации по своей сути есть усложнение. Как правило, семантическое и формальное усложнение в словообразовании идут «рука об руку», хотя встречаются случаи, когда усложнение одного плана не находит отражения в другом плане или даже сопровождается упрощением в этом другом плане. Примером могут служить так называемые усечения, ср. рус.: интимный — интим, захлебываться — захлеб, влюбиться — влюбить и т. п.

Таким образом, предметом словообразования как раздела линг­вистики являются закономерности строения мотивированных слов и система образующих их элементов. В качестве этих элементов выступают в конечном счете те же морфемы: корни и аффиксы. Но у словообразования есть и свои собственные операционные единицы. К ним относятся составные части мотивированного сло­ва — мотивирующая основа и формант. Это своего рода морфемные блоки (в частном случае могущие состоять и из одной морфемы), которые принимают непосредственное участие в очередном словообразовательном «шаге». В принципе же такие шаги составляют последовательную цепочку, ср. белор. згод-а, згод-ны, мэта-згодны, мэтазгодн-асць, нем. uber-setzen 'перево­дить', ubersetz-bar 'переводимый', unubersetzbar 'непереводимый', Unubersetzbar-keit 'непереводимость' и т. д.

Модели, по которым от мотивирующих основ образуются моти­вированные, называются словообразовательны­ми типами. Система словообразовательных типов представляет собой важную часть типологической характеристики языка. Напри-

мер, при значительной общности словообразовательных средств и типов современных славянских языков каждый язык обладает своими характерными чертами. В частности, в болгарском литературном языке от глагольных основ образуются новые глаголы по таким специфическим моделям, как: тип с префиксом за-, регулярно придающим глаголу начинательное значение (ср.: зачета 'начать читать', замечтая 'начать мечтать', заудрям 'начать бить' и т.п.); тип с префиксом про-, обозначающим приобретение навыков какого-то действия (ср.: проходя 'начать ходить (о ребенке)', пропуша 'начать курить', прогледна 'прозреть* и т. п.); тип с двойным префиксом поза-, выражающим значение краткости или слабости действия (ср.: позапека 'запечь слегка', позалепя 'при­клеить слегка', позатихна 'приутихнуть' и т. п.) и др.

Важным в типологическом отношении является также продук­тивность или непродуктивность словообразовательного типа, сво-бодность или связанность словообразовательных средств. Последнее противопоставление отражает различную степень формальной и семантической самостоятельности частей, составляющих слово. В данном отношении языки демонстрируют многообразие переходных случаев между словосложением и аффиксацией. В частности, в русском языке встречаются так называемые аффиксоиды. Это по происхождению корни (или основы), ныне входящие на правах аффиксов в состав формантов. Примерами их могут служить эле­менты полу-, -видн(ый), -образн(ый) в словах типа полуглупец, стреловидный, петлеобразный. Другой пример различной степени свободности деривационных элементов: если русские существитель­ные вход, проход, переход перевести на эстонский язык, то мы получим слова sissekaik, labikaik, ulekaik, которые придется квали­фицировать как сложные, так как их первая часть (sisse-, labi-, iile-) способна и к самостоятельному употреблению в качестве на­речий. Это соответствует тому общему положению, что в эстонском языке чрезвычайно широко развито словосложение, но практически нет префиксации.

Хотя мотивирующие основы и форманты производны, вторичны по отношению к морфемам, они не обладают какой-либо особой функцией в сравнении с исходными элементами. Это значит, что словообразование как языковое явление не представляет собой са­мостоятельного уровня в системе языка. Единицы каждого уровня, как известно, характеризуются своей специфической функцией в общем процессе построения коммуникативной единицы (высказы­вания); не случайно структуру высказывания можно — в соответ­ствии с теми или иными задачами — исчерпывающе представить в виде последовательности слов, морфем или фонем. Роль же ело-

вообразовательных элементов лежит в иной плоскости: они служат производству лексических знаков, т. е. номинации. Итак, словооб­разование — это не особый уровень языка, а сфера осо­бых — динамических — отношений между уровнем морфем и уровнем лек­сем.

В соответствии с этим цели, методы и результаты словообразо­вательного анализа отличаются от целей, методов и результатов морфемного анализа. Так, при единой морфемной структуре русского существительного уч-и-тель-ств-о его словообразовательная струк­тура должна быть охарактеризована по-разному: либо как произ­водная от учить (если имеется в виду занятие того, кто учит), либо как производная от учитель (если имеется в виду собирательное понятие: 'учителя') (Кубрякова 1974: 218—219; ср.: Винокур 1959: 434).

Два описанных подхода к строению слова отражаются и в со­ответствующих словарях: словообразовательных и морфемных (см., например: Тихонов 1985; Бардов1ч, Шакун 1975). Характерно, что словари первого типа основываются обычно на гнездовом принципе; словари же второго типа строятся в обычном алфавитном порядке, поэтому однокоренные слова в них могут быть разделены десятками или даже сотнями страниц.

92. Морфонология: проблемы фонологической реализации морфемы

Если словообразование связывает своими отношениями единицы морфемного и лексического уровней языка, то сфера явлений, рас­положенных на границе морфемного и фонемного уровней, получила название морфонологии. Эта сфера кратко может быть охарактеризована так: правила фонологиче­ской реализации морфемы.

Н. С. Трубецкой, которого по праву считают основателем данной новой лингвистической дисциплины, относил к морфонологии сле­дующий круг проблем: 1) изучение комбинаторных звуковых из­менений, возникающих в морфеме при ее соединении с другими морфемами в слове; 2) определение фонемной структуры морфем разных типов (в частности, корневых в отличие от аффиксальных, именных в отличие от глагольных и т. п.); 3) изучение морфоно-логических альтернаций, т. е. чередований фонем, связанных с передачей грамматического значения (Пражский лингвистический кружок 1967: 116—117). О первой из этих проблем в основном уже шла речь в § 90.

Вторая проблема связана с установлением в каждом языке своего набора фонем, типичного для тех или иных классов морфем. В частности, в § 89 упоминались семито-хамитские языки, в которых фонемный состав корневых и аффиксальных морфем принципиально отличается друг от друга. Если обратиться к материалу индоевро­пейских языков, то и здесь можно найти интересные закономерности. Так, в современном английском в построении флексий участвует весьма узкий диапазон фонем; ненамного шире он и в местоименных словах... В русском языке флексии чрезвычайно активно «исполь­зуют» гласные фонемы и значительно избирательней ведут себя по отношению к согласным. В разных языках мира заметно различается также количественный состав (длина) корневых и аффиксальных морфем и т. д.

Что касается третьей из указанных Н. С. Трубецким задач, то она привлекает внимание языковедов к регулярным менам фонем в составе морфемы при образовании разных словоформ. Действи­тельно, воплощение морфемы в конкретной последовательности зву­ков (речевом сегменте) лишь в последнюю очередь зависит от действия фонетических факторов, позиционных и комбинаторных. А ранее, до того, должен быть выбран фонемный состав морфа, в виде которого будет выступать морфема в данном случае. Не подлежит сомнению, в частности, что в каждой паре форм типа рус. носить — ношу, секу — сечет, глух — оглох и т. п* мы имеем дело с одной и той же корневой морфемой: об этом нам говорит, с одной стороны, ее семантическое единство, а с другой стороны — значительное формальное сходство. Следовательно, для указанных морфем фонемы <с'> и <ш>, <к> и <ч>,. <у> и <о> являются функционально тождественными. Однако это тождество обусловлено исторически, оно закреплено за данными морфемами традицией. На другие же случаи оно распространяться не будет, и ожидаемого чередования не произойдет (ср.: пылесосить — пылесосю, но не пылесошу, тку — ткёт, но не тчё'т). А те же самые пары фонем будут использоваться уже не для отождествления, а для различения, для противопоставления морфем (ср.: сёл — шёл, кары — чары и т. п.).

Другой пример. В современном польском языке <а> и <е> — полноценные фонемы с соответствующей смыслоразличительной на­грузкой, ср., например: taczka 'тачка' — teczka 'портфель', piasek 'песок' — piesek 'собачка', а также lak — lek, jam — jem, plac — plec и т. п. Однако чередование <а>/<е> во многих корнях исполь­зуется как дополнительное средство при образовании новых форм слова (в частности, формы местного падежа), то есть служит вы­ражению грамматических значений. Примеры: las 'лес' — w liesie 'в лесу', miasto 'город' — w miescie 'в городе', wiatr 'ветер* — па

wietrze 'на ветру' и т. п. В то же время в других корнях при аналогичных условиях чередования не наступает: siano 'сено' — па sianie, sciana 'стена' — па scianie и т. п.

Из сказанного следует, что фонологическое варьирование мор­фемы носит такой же обязательный характер, как и ее фонетические преобразования в речи. Но если последние всеобщи в рамках данного языка, то первое применимо лишь к определенному подмножеству (перечню, списку) морфем. Поэтому морфонологические чередова­ния могут быть охарактеризованы как относительно регулярные; это, по выражению А. А. Реформатского, «штучный отдел» языка (Реформатский 1975а: 118).

Тем самым морфонологические альтернации обнаруживают свою внутреннюю противоречивость. С одной стороны, регулярно участвуя в передаче грамматических значений (какое-нибудь нос'- заменя­ется на нош- не случайно и хаотично, а в определенных формах), чередования фонем в корневой морфеме служат как бы подтверж­дением единства этой морфемы, способствуют ее консолидации, сплочению морфов вокруг единого лексического значения. С другой стороны, те же чередования, в силу своей выборочное™, ограни­ченности лексической базы, легко приводят к расщеплению мор­фемы. Отдельный морф как бы повышает свой «грамматический статуо, фактически превращается в самостоятельную морфему. Это наиболее очевидно в тех случаях, когда фонемные чередования сопровождаются развитием, расхождением лексического значения. Примерами могут служить корни в русских словах мстить (мщу, мстят...), месть, возмездие, мзда и т. д. или пестрый, пестреть, испещрить и т. д. В соответствии с общим правилом семиотики, изменение плана выражения знака одновременно с изменением плана его содержания приводит к созданию нового знака, в данном случае — корневой морфемы.

Кроме указанных проблем, морфонология как пограничная лин­гвистическая дисциплина изучает также соотношение фонемного состава морфемы с ударением и иными супрасегментными средст­вами, фонологические причины дефектности или, наоборот, избы­точности морфологической парадигмы и т. д.