83. Модель «Смысл *» Текст»

Модель «Смысл *» Текст», разрабатывавшаяся И. А. Мельчуком, А. К. Жолковским и их единомышленниками, ставит своей задачей описать переход от текста на рассматриваемом языке к формальному представлению смысла этого текста (семантическому представле­нию) и, наоборот, переход от некоторого смысла к конкретному тексту, несущему данный смысл.

Важнейший компонент этого комплексного описания — так на­зываемый толково-комбинаторный словарь. «Словарная статья та­кого словаря должна содержать... все словоизменительные, слово­образовательные, синтаксические, семантические и стилистические характеристики заглавного, или ключевого, слова» (Мельчук 1974: 78); кроме того, для слова должны быть указаны все его основные лексические корреляты, то есть соответствия. К ним относятся «замены» (дублеры слова, его парадигматические варианты) и «па­раметры» (партнеры по синтагматической связи). Зависимости слова с лексическими коррелятами описываются при помощи сравнительно

небольшого числа общих лексических функций (ЛФ). Типичные примеры замен — это синонимы, антонимы, конверсивы. Конвер-сивы, в частности, отражают одну и ту же ситуацию, но как бы с разных сторон, в разных направлениях: жениться — выйти замуж, покупать — продавать, повиноваться — подчинять себе и т. п. Один и тот же параметр при разных словах может быть выражен разными лексическими средствами. Например, ЛФ Magn ('высокая степень') при слове знать выражается лексемой назубок, при слове рыжий — огненно, при слове уважение — глубокое, беречь — как зеницу ока, худой — как щепка (или как скелет) и т. п. .ЛФ Degrad ('портиться') выражается при слове молоко лексемой скисать, при слове хлеб — черстветь (или плесневеть), аккумулятор — садиться, дисциплина — падать (или расшаты­ваться), часы — отставать (или спешить) и т. п. ЛФ Fin 'переставать* для слова война выступает в виде оканчиваться, для ветер — стихать, для рана — заживать и т. п. Ясно, что получаемое в итоге лингвистическое описание в максимальной сте­пени отражает «текстообразующие» свойства лексики.

В целом же модель «Смысл *» Текст» включает в себя все уровни языковой системы — путь от семантического представления к фо­нетической структуре лежит через синтаксис (различаются глубин­но- и поверхностно-синтаксическое представления), морфологию (опять-таки в глубинно- и поверхностно-морфологическом представ­лении) и фонологию.

84. Синтаксис «семантический» и «динамический»

.

При всем разнообразии используемых формальных методов и методик (дистрибутивный, трансформационный, компонентный ана­лиз и т. д.) современные исследования в области синтаксиса ха­рактеризуются некоторыми общими тенденциями.

Прежде всего заметно стремление языковедов представить син­таксис как часть общеязыковой системы, «увязать» его с другими уровнями языка (в том числе ближайшими соседями — уровнями морфем, лексем, сверхфразовых единств), выявить на этом фоне специфические функции синтаксических единиц.

Далее, в современных синтаксических исследованиях, как можно заметить и по предыдущим разделам, возрастает роль семан­тического компонента (значения, функции). В частности, одним из важнейших достижений порождающей грам­матики является разграничение в языке глубинных и поверхностных структур. Глубинная структура — это тот аспект синтаксического

описания, который, по Хомскому, определяет семантическую ин­терпретацию предложения, это абстрактная формула, образуемая наиболее общими, универсальными элементами смысла. Поверхно­стная же структура обеспечивает выражение данных элементов в терминах грамматических классов слов (частей речи). Следователь­но, совершенно естественной является ситуация, когда одной глу­бинной структуре соответствует несколько поверхностных, и нао­борот — когда одной поверхностной структуре соответствует не­сколько глубинных. Так, высказывание Прием посла прошел успешно может быть интерпретировано двояко ('посол принимал кого-то' или 'кто-то принимал посла'; иначе говоря, посол был либо субъектом, либо объектом действия). Это и есть пример сов­падения в одной поверхностной структуре двух различных глубин­ных структур. Развивая эти идеи, американский лингвист Ч. Фил-лмор предлагает описывать структуру предложения при помощи следующего набора семантических функций, или «глубинных па­дежей»: агент, субъект восприятия, адресат, инструмент, объект, источник, цель, время, место. Сходные или смежные проблемы разрабатываются также в исследованиях многих других ученых — У. Л. Чейфа, А. Вежбицкой, А. А. Холодовича, Ю. Д. Апресяна, Б. В. Падучевой и др. Это исчисление основных типов отражаемых ситуаций и их составляющих («участников»), определение правил сочетаемости слов и ограничений, налагаемых на эту сочетаемость, анализ возможностей преобразования фразы без изменения ее смыс­ла, выяснение особой роли «неполнозначных» слов — таких, как местоимения или частицы, и т. п. В перечисленной проблематике легко увидеть тенденцию к «семантизации» синтаксиса.

Кроме того, на современном этапе стала очевидной перспектив­ность изучения разнообразных процессов, протекающих на синтаксическом уровне. Это направление исследований, можно объединить под названием «динамический синтак­сис». Только следует иметь в виду, что о синтаксических процессах можно говорить как в плане языка, так и в плане речи. В первом случае имеются в виду отношения производности (деривации), свя­зывающие в языковом сознании разные типы синтаксических об­разований, а точнее — регламентирующие переход от элементарных, первичных конструкций к сложным, вторичным. Во втором случае речь идет о функционировании синтаксических единиц в речевой деятельности говорящего и слушающего; это — психолингвистиче­ский аспект синтаксиса.

Так, упомянутая выше стратификационная грамматика С. М. Лэма — это модель языка, состоящая из многочисленных взаимо­связанных уровней (стратумов). Среди них занимает свое место и

синтаксис. Число элементов в самом низком стратуме языка равно 15, в то время как количество элементов в самом высоком стратуме достигает тысяч (Лэм 1977: 12). При производстве или восприятии текста от элемента к элементу и соответственно от уровня к уровню движутся импульсы, имеющие аналоги в психофизиологической деятельности человека (возбуждение нервных волокон). Эти им­пульсы, участвующие в процессах двух видов: слиянии и разделении (которые могут быть неупорядоченными или упорядоченными), в конечном счете и приводят к высказыванию, со всей сложностью его внутренней структуры.

Изучение «внутренней» грамматики носителя языка, тех про­цессов, которые протекают в сознании говорящего и слушающего при производстве и, соответственно, восприятии текста, обнаружи­вает пути преобразования синтаксиса не только от простого к сложному, но и наоборот: от формально более сложной структуры к формально более простой. Это можно показать на русских при­мерах типа: вода течет из крана — кран течет, укладывать вещи в сумку — укладывать сумку, совет по защите докторских дис­сертаций — докторский совет и т. п. Все эти процессы стяжения, эллипсиса, синтаксического переноса (смещения), контаминации (смешения) и т. п. обусловлены в каждом языке своими правилами грамматического структурирования мысли, также составляющими объект динамического синтаксиса.

•

.

МОРФЕМИКА

85. Морфема — основная единица морфемного уровня языка

По традиции грамматика языка подразделяется на синтаксис и морфологию. При таком подходе сфера морфологии оказывается чрезвычайно широкой: сюда входят, во-первых, явления, связанные с грамматической организацией лексики (грамматические классы и разряды слов; принадлежащие им грамматические категории, т. е. системы граммем и соответствующие системы форм, и т. д.), и, во-вторых, внутреннее строение слова. Первая группа явлений имеет общеграмматический, базовый характер; она была рассмотрена в связи с исходным понятием грамматического значения (см. § 62—66). Вторая группа проблем составляет предмет специальной отрасли языкознания, именуемой морфемикой. Итак, морфемика — это раздел грамматики, занимающийся описанием системы морфем и правил их сочетаемости. Морфема, согласно распростра­ненному определению, есть минимальная значи-

мая часть слова. В качестве основной единицы морфемного уровня языка она характеризуется четырьмя важнейшими призна­ками, которые мы последовательно и рассмотрим.

1. Повторяемость. Сравнивая конкретные факты речи, можно обнаружить элементы, обладающие общностью как в формальном, так и в семантическом плане. Эта двуплановая об­ щность и составляет основание для выделения морфемы (Пешков- ский 1956: 11—27; Блумфилд 1968: 166—169 и др.). Например, человек, не знающий шведского языка, возможно, найдет в значении слова Iandforradisk 'изменнический' какие-то составные части (се­ мантические компоненты), но при этом он не сможет сказать, соответствуют ли этим компонентам какие-либо отрезки в линейном (формальном) плане. Однако если тому же человеку предъявить другие шведские слова, в частности nordisk 'северный', lakonisk 'краткий, лаконичный', grammatisk 'грамматический', hatisk 'злоб­ ный', то он легко выделит элемент -isk со значением «обладающий •некоторым качеством». Причем он сможет также утверждать, что в других словах того же языка, вроде tonfisk 'тунец' или diskurs 'беседа' такого -isk нет: решающим оказывается семантический критерий. В принципе, механизм речевой деятельности любого че­ ловека включает в себя операции, аналогичные только что описан­ ным; именно это позволило И. А. Бодуэну де Куртенэ назвать морфему реальным «элементом языкового мышления». Следователь­ но, выделить морфему — значит одновременно определить ее форму и значение. Необходимым условием последнего является срав­ нение слов (и словоформ); говоря иначе, морфема должна повторяться в разных словах и словоформах, встречаться в соче­ таниях с разными другими морфемами.

2. Значимость. Морфема, по определению, является носителем значения. В соответствии с выполняемой в слове функ­ цией морфемы делятся на корневые и аффиксальные; последние в свою очередь подразделяются на словообразовательные (дериваци­ онные) и словоизменительные (реляционные). Корневая морфема обязательно присутствует в слове, аффиксальная морфема может сопровождать корневую для образования слова или же словоформы. Данное деление весьма нестрого соотносится с классификацией основных типов значения (см. § 61). Дело в том, что морфема по своей природе полифункциональна: она может объединять в себе несколько — в том числе разнородных — значений. В результате соотношение основных типов морфем и основных типов значений может быть с некоторой долей условности пред­ ставлено следующим образом:

типы морфем типы выражаемых значений . корневая -^ лексическое sS ^, словообразовательное словообразовательная ^^** / / ^^> классификационное словоизменительная ^"""^ словоизменительное

Схему следует читать так:

а) корневые морфемы, как правило, выражают лексическое зна­ чение (в качестве исключений здесь можно рассматривать примеры супплетивизма; в особый вид морфем выделяются служебные слова, в которых корень является носителем грамматического значения);

б) словообразовательные морфемы, кроме того, что они передают словообразовательное значение, участвуют в передаче лексического значения и могут выражать значение классификационное;

в) словоизменительные морфемы выражают словоизменительное значение, а одновременно с ним могут нести классификационное или словообразовательное значение. (Как уже отмечалось, сами эти значения, точнее, смежные их типы, например словообразовательное и классификационное, в пограничных случаях весьма близки друг к другу.)

3. Неделимость. Морфема — минимальная значимая единица. Ее семантическая цельность является гарантом цельности формальной. Например, если в белорусских словах смутак, смутна, засмучана, пасмуткаваць и т. п. выделяется морфема -смут- со значением «грусть, печаль», то это значит, что данное значение нельзя приписать формальным отрезкам с-, или ему-, или -мут- и т. п., ибо тогда остальная часть формы окажется лишенной значения.

Единство двух сторон, плана содержания и плана выражения, составляет принципиально важную характеристику единиц данного уровня языка. Нельзя утверждать, что морфема «складывается из фонем» или «разлагается на фонемы» (например, так: с-м-у-т). Это было бы так же неправильно, как сводить морфему к сочетанию сем — например, говорить о том, что корень смут- в белорусском языке разлагается на такие минимальные семантические элементы, как 'эмоция', 'человек', 'невеселый', 'неприятный' и т. п. На самом деле эти заключения касаются только отдельных сторон знака: плана выражения и плана содержания. Членение данных двух планов морфемы не зависит друг от друга, не соотносится друг с другом. Поэтому можно утверждать, что морфема в о п л о щ а-

е т с я в том или ином линейном наборе фонем или что зна­чение ее включает в себя те или иные семы, однако как единица своего уровня, как двусторонняя сущность она н е ч л е-н и м а, элементарна.

4. Абстрактность. Морфема — единица языка. В речи же она предстает в виде своих разновидностей — морфов. Это противопоставление очень важно. Оно отражает принадлежность морфемы к общему ряду основных структурных элементов языка («эмических единиц» — таких, как фонема и лексема). Эмический статус морфемы делает совершенно естественными фонологические чередования в ее составе, иногда весьма разнообразные и обширные. Примером такого речевого варьирования морфемы (при сохранении ее языкового тождества) могут быть альтернации типа рус. свет — свеч — свет (светить) — свещ (освещать) или вёрт (вёрткий) — верт (вертушка) — верт (вертеть) — верч (вверчивать) — вё'рн (ввёрнутый) и т. д. Чередования фонем естественны и для аффик­сальных морфем, хотя там они, как правило, менее очевидны. В частности, в современном английском языке флексия множествен­ного числа существительных может выступать в виде [-iz] (bridges 'мосты'), [-z] (boys 'мальчики'), [-s] (books 'книги'). Функцио­нально, т. е. семантически, все эти морфы абсолютно равноценны, но выбор каждого из них строго обусловлен окружением: первый появляется только после шипящих, свистящих и аффрикат, вто­рой — после остальных звонких, третий — после остальных глухих (Блумфилд 1968: 226—232). Такие морфы, отношения между ко­торыми в целом соответствуют правилам дополнительной дистри­буции (определенное окружение требует одного представителя мор­фемы и исключает все остальные), называются алломор­фами. (Кроме того, бывают случаи, когда морфы свободно взаимозаменяемы, т. е. не зависят от окружения, — ср. рус. рук-ой и рук-ою, свобод-ой и свобод-ою и т. п.; такие морфы называются вариантами морфемы.)

Абстрактно-языковой характер морфемы наглядно проявляется и в том, что данная единица способна передавать свое значение при помощи нуля звука. Речь идет о так называемой нуле­вой морфеме: отсутствие окончания оказывается значимым, если в языковой системе оно противопоставлено наличию окончания в других «клеточках» парадигмы. Нулевая морфема — экономный и сравнительно частый способ выражения грамматического значения. В частности, только в парадигме имени существительного в русском языке он используется для передачи значений именительного и винительного падежей мужского и женского рода в единственном числе (стол, ночь), родительного падежа женского рода во мно-

жественном числе (рук, трасс), а кроме того, для образования особой звательной формы (типа мам! Свет! дядь Коль!). В системе форм Present Indefinite Tense («настоящего неопределенного» вре­мени) английского глагола только одна граммема — 3-го лица единственного числа — представлена ненулевым показателем: writes; значения всех остальных лиц выражаются «пустым местом»:'write. Но по крайней мере одна такая «положительная» точка отсчета должна быть, и не только в парадигме данного лексико-граммати-ческого класса, но и в парадигме конкретной лексемы — иначе исчезнет сама парадигма. Например, в русской словоформе ГЭС отсутствие окончания ничему не противопоставлено и, следователь­но, не имеет значения. И хотя в соответствии с моделью словоиз­менения данного лексико-грамматического класса такое слово можно даже «просклонять» (именительный падеж — ГЭС, родительный падеж — ГЭС и т. д.), говорить о парадигме, состоящей из 12 противопоставленных друг другу нулевых окончаний, бессмысленно. Нулевая морфема есть производное от системы форм всего грам­матического класса слов и вместе с тем от системы форм конкретной лексемы.

В то же время наличие у слова хотя бы одной ненулевой формы создает, благодаря сопоставлению с изменением других представи­телей данного лексико-грамматического класса, целую словоизме­нительную парадигму. Так, известен казус: слово щец! в русском языке (пример В. В. Виноградова) представлено лишь одной сло­воформой — родительного падежа множественного числа. Однако воспринимается (и вообще функционирует) эта форма, несомненно, на фоне целой субстантивной парадигмы из 12 членов — шести падежей, «помноженных» на два числа.