4. 6.3.4. Мораль

Очень серьезной культурной основой капитализма на всех этапах его развития является соответствующим образом модифицируемая мораль. В этой области также просматривается триадическая конструкция. Так, классическому капитализму соответствует классическая буржуазная мораль, опирающаяся на протестантскую религию. Для ХХ в. характерен моральный релятивизм при очень сильной гедонистической струе, и, наконец, на современном этапе возникает неоконсервативная тенденция, в основе которой лежит требование возвратиться к определенности моральных требований, характерных для классической морали.

Протестантская мораль, если говорить о ее внешних формах, сурова и требовательна к индивиду. Трудолюбие и бережливость — таковы ее глобальные ценности. Если же говорить о ее фундаментальных принципах, то таковыми, видимо, надо признать индивидуализм, прагматизм, рационализм (разумеется, в духе формальной рациональности). Каждый из них имел и имеет свои достоинства и недостатки.

Так, индивидуалистический способ решения антропологического противоречия «личное – общественное» привел к значительному прогрессу морального сознания по сравнению со средневековьем, в частности, к появлению такой его категории, как «личное достоинство» вместо «сословная честь». Шагом вперед можно считать также и то обстоятельство, что моральное одобрение получило стремление индивида к удовлетворению личного интереса, которое полностью блокировалось культурой религиозного типа.

Однако с самого начала перед моралью возникли в этой области трудности, связанные с тем, что индивидуализм фактически оставляет без морального подкрепления деятельность, направленную на достижение общественного интереса и, кроме того, создает путаницу в моральных оценках деятельности других индивидов, построенной на той же основе, со стороны индивида, преследующего личные интересы.

В равной степени решение антропологического противоречия «субъектное – объектное» в пользу субъектного, что соответствует принципу индивидуализма, также способствовало нравственному прогрессу. Здесь он заключается в том, что в круг моральных добродетелей впервые в истории включались такие субъектные свойства человека, как инициатива, предприимчивость, самостоятельность и, как следствие этого — ответственность за свои поступки.

Однако и здесь принцип индивидуализма чреват внутренним самоотрицанием, поскольку последовательное его осуществление приводит в области практической нравственности к тому, что индивид стремится к превращению всех других людей в объекты своей деятельности и, таким образом, должен быть готов к тому, что и его будут рассматривать как объект.

Внутренняя противоречивость принципа индивидуализма в области морали в еще большей степени осложняется его связью с прагматизмом, который лишает общественный интерес в глазах индивида всякого практического смысла и дает моральное одобрение использованию человека человеком в качестве средства достижения эгоистических целей.

Пытаясь преодолеть эту трудность, уже авторы классических буржуазных этических систем И. Бентам и Дж.-ст. Милль призывали на помощь принцип рационализма: они пытались скрупулезно вычислить, сколько и чего должен делать индивид, чтобы, не поступаясь личными интересами, тем не менее увеличить «сумму общего счастья». Как нетрудно заметить, мораль как таковая в этом случае исчезает, ее успешно может заменить бухгалтерская книга. Кстати, никакой тайны из этого не делалось. Так, классический человек эпохи раннего американского капитализма, один из авторов американской демократии Б. Франклин, полагал, что мерилом добродетели человека является предоставленный ему кредит. Тот же Б. Франклин предлагал и другие, столь же тесно связанные с бухгалтерией критерии добродетели. Так, вспоминая об издававшемся им календаре, он писал: «Я заполнил все промежутки между знаменательными датами в календаре краткими изречениями и поговорками, направленными, главным образом, на внедрение трудолюбия и бережливости как средств достижения благосостояния, а тем самым о б е с п е ч е н и я д о б р од е т е л и: человеку, находящемуся в нужде, труднее всегда поступать честно. Как гласит одна из поговорок: «Пустому мешку нелегко стоять прямо». Эта мысль в разных формах встречается у Франклина неоднократно: «Кто плохо одет, тому недостает добродетели» — гласит, например, календарь на 1736 г. А вот другой афоризм из того же календаря: «В торговле нет ни друзей, ни родных». В соответствии с этим М. Оссовская справедливо отмечает, что «пуританизму не удалось совершенно замаскировать противоречие между христианским воспитанием и беспощадностью, необходимой для продвижения в обществе»¹.

Оценивая историческую роль классической буржуазной морали в целом, следует, видимо, сказать, что можно сколько угодно иронизировать по поводу мещанских форм, придаваемых ей на практике, но нельзя не признать, что требуемые ею трудолюбие, дисциплина, методичность, бережливость, умение считать, умение соблюдать деловые обязательства — это те ценности, наличие которых необходимо в системе морали общества, заинтересованного в динамичном производстве и элементарном порядке.

Вопрос о соотношении личного и общественного в плане моральных требований пуританизма тоже, вероятно, не стоит драматизировать, поскольку в конечном счете, несмотря на ориентацию этой морали на личный интерес, общественные интересы в утилитарном смысле этого слова соблюдались — развивались торговля, общественное производство, возрастала сумма общественного богатства. Но вот что касается противоречия между принципом индивидуализма и прагматизма, с одной стороны, и идеей добра в широком, гуманистическом, смысле этого слова, то классическая буржуазная мораль испытывала большие трудности.

Попытки преодолеть это противоречие предпринимались в теории морали неоднократно. Так, с интуитивистской точки зрения, наиболее полно представленной английским философом Дж. Муром, «добро неопределимо». Самое парадоксальное заключалось в том, что этот иррационалистический тезис должен был служить отправным моментом для построения рациональной системы общечеловеческих моральных норм.

Самоуничтожение этики как теории морали фактически явилось и итогом развития концепции «технологии поведения» Б. Скиннера. Он пришел к отрицанию роли моральных факторов в деятельности людей, утверждению, что перемещение внимания с этических проблем на внешние поведенческие факторы людей более эффективно с точки зрения общественных интересов.

По мере развития капитализма, наращивания общественного богатства многие из буржуазных добродетелей претерпели кардинальные изменения. Одной из первых среди них была бережливость. Как отмечал В. Зомбарт, она подверглась «деперсонализации», теперь требование быть бережливым предъявляется не отдельному человеку, а предприятию¹. Впрочем, начинающий капиталист по-прежнему вынужден экономить именно на личных расходах, но если ему удается разбогатеть, он получает возможность тратить на себя большие суммы, а бремя бережливости переложить на предприятие. Для преуспевающего капиталиста нет резона копить деньги, ему есть смысл тратить их все до конца, во-первых, вкладывая в производство с целью получения еще большей прибыли, и, во-вторых, на личное потребление в соответствии не столько со своими действительными потребностями, сколько в соответствии со своими представлениями о престиже и со своим статусом.

Еще более крутую метаморфозу претерпело отношение буржуазной морали к проблемам секса. Список буржуазных добродетелей, которые поменяли свой знак на противоположный, можно было бы продолжить. В результате границы морального и аморального стали настолько неопределенными, что эту ситуацию, видимо, можно было бы характеризовать как моральный релятивизм с большим креном в сторону гедонизма.

И, наконец, в самое последнее время обозначился неоконсервативный поворот к прежней определенности и четкости моральных требований, в частности, к культу семьи и семейных добродетелей. Самое же замечательное в области этики и морали заключается в том, что появилась и постоянно получает все большую поддержку идея о необходимости макроэтики, включающей в себя нормы общечеловеческой морали. Например, доклад одного из ведущих философов Франкфуртской школы Карла-Отто Апеля на международной конференции в Гонолулу (август 1989 г.) так и назывался «Необходимость, очевидная сложность и конечная возможность планетарной макроэтики для человечества». В нем обращалось внимание на то, что ранее существовавшие конвенциональные макро- и мезоэтические системы (отождествляемые соответственно с клановой и государственной моралью) не в состоянии более регулировать взаимоотношения людей. «Впервые за всю историю, — говорилось в докладе, — мы живем в планетарной цивилизации, которая по крайней мере с точки зрения наиболее важных аспектов культуры (таких как наука, техника и экономика) настолько унифицировалась, что мы стали членами реальной общности, членами одной команды, находящейся на одном и том же корабле». Новая ситуация диктует необходимость осознания «коллективной ответственности», выработки «универсально значимой этики для всего человечества», которая бы признавала и защищала многоликость образов жизни (т. е. культурный плюрализм) в той мере, в какой она не противоречит интересам человечества в целом. Немецкий философ не предложил каких-либо конкретных путей выработки макроэтики, кроме одного — постоянный диалог, аргументированное обсуждение проблемы.