5. 4.2.3. Наука, алхимия

В строгом соответствии с принципом феодально-сословной иерархии, философия, будучи служанкой религии, имела своих подданных, относительно которых она выступала госпожой. Это были так называемые низшие науки: геометрия, астрономия, музыка, которые, по представлениям средневековых мыслителей, выступали как средства восхождения к философии, главная ценность которой мыслилась в том, что она служила непосредственной подготовкой к теологии.

Таким образом, исходные позиции средневекового научного творчества задавались опять-таки теологией. В соответствии с этим природа мыслилась, по выражению Винцента де Бовэ, «как бы книгой, написанной перстом Божиим», и, следовательно, важнейшей особенностью научной картины мира являлся символизм. Не менее важной ее чертой было ее построение по принципу одного иерархизма, т. е. представление мира как «иерархии тварей одного Творца».

Научная картина мира включает в себя такой момент, как антиисторизм, т. е. отрицание принципа развития — по велению Творца вещи являлись готовыми, универсальными. Принципом движения представлялась цикличность, «возвращение на круги своя». Этот циклизм распространялся и на понимание времени, однако он определенным образом уже отличался от архаического циклизма. Историческое время приобретает определенную структуру, и количественно, и качественно четко делится на две главные эпохи: «до рождества Христова и после него. История движется от акта божественного творения к Страшному суду»¹. Таким образом, «при рассмотрении отрезков земной истории она предстает перед человеком в виде линейной последовательности, — но та же земная история, взятая в целом, в рамках, образуемых сотворением мира и концом его, представляет собой завершенный цикл: человек и мир возвращаются к Творцу»¹.

В связи с этим понятно, почему средневековая научная картина мира не включала в себя представления о возможности точного измерения времени. Такой же взгляд был характерен и для восприятия пространства.

И, наконец, последняя, самая парадоксальная, характеристика средневековой научной картины мира заключается в том, что она не имела ярко выраженной специфики по сравнению с художественной картиной мира или с картиной мира, существовавшей на уровне обыденного сознания, не говоря уже о религиозной картине мира, с которой она попросту совпадала, т. е., если заострить эту мысль, можно утверждать, что научной картины мира как таковой вовсе не было. О ней можно говорить лишь в той мере, в какой требуется вычленить исходные принципы деятельности по добыванию нового знания.

Вопрос о методе, применявшемся наукой, решался автоматически. Это был догматический метод, при котором из исходных посылок (религиозных догм) дедуктивно выводилось содержание науки. С этим была связана и система приемов научного творчества, среди которых важное место, так же как и в философии, занимал прямой плагиат и смягченная его форма — цитатничество. В большом ходу были клише, шаблоны. Одним словом, здесь, как и в других сферах проявления средневековой рациональности, «авторитет значил все, а оригинальность ничто»².

Однако, как справедливо подчеркивает Г. Эйкен, «живые потребности чувственной человеческой жизни были сильнее логики религиозной метафизики»³. Одной из важнейших практических потребностей являлась необходимость лечения физических недугов, поскольку реликвии и чудеса, несмотря на свое мощное психотерапевтическое воздействие, помогали отнюдь не всегда и уж во всяком случае ненадолго. Поэтому монахи, как правило, подкрепляли действие чудес целебными травами и минеральными веществами. Для этого они вынуждены были обращаться к эмпирическому исследованию природы, руководствуясь индуктивным методом, прямо противоположным религиозно-догматическому дедуктивному. Во многих монастырях, а именно на них была возложена обязанность ухода за больными, — устраивались специальные сады, где возделывались лекарственные травы. При этом использовался и опыт античности, в частности, указания Плиния. Тема медицинской ботаники фигурировала и в научной, и в художественной литературе.

Наряду с медициной, элементы научного подхода проникали, под воздействием практики, и в историографию, поскольку и здесь нужны были не только подтверждения истин священного писания, но и достаточно точные представления о реальных событиях. Самым же удивительным и в то же время характерным явлением средневековой науки стала алхимия. В ней, как подчеркивает В. И. Кузнецов, предваряя книгу В. Л. Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», осуществлялось «взаимодействие материального и духовного, ремесленной практики и своеобразной теории, алхимической ереси и христианского послушания, рецептурной точности и артистического символотворчества»¹. Весь этот чудовищный синтез наряду с плевелами давал и зерна — новые знания о природе. И эт. е. самый убедительный аргумент в споре о том, существовала ли наука в средние века. Действительно, раз имела место деятельность по добыванию нового знания, раз эта деятельность была даже, как в случае с алхимией, специализирована, следовательно, мы имеем важнейший признак науки. Другое дело, что она существовала в не адекватных ей организационных формах, применяла не свойственные ей методы, не имела достойного ее социокультурного статуса. Это и есть типологические особенности средневековой науки.