3. Личное – общественное

В свете сказанного ренее нетрудно догадаться, как разрешалось в ренессансной культуре антропологическое противоречие «личное – общественное». Конечно же, в пользу личного! Человек Возрождения, особенно выдающийся, не мыслил себе общество в виде конкретного социума. Отсюда — принцип космополитизма. «Мое отечество — везде, в целом мир», — говорил Данте². Один из известных гуманистов Гиберти утверждал: «Кто приобрел познания в искусствах, нигде не будет незваным пришельцем, даже лишенный средств и друзей, он может стать везде гражданином и безбоязненно считаться со всеми превратностями счастья»³. Другой гуманист вторил ему: «Где поселится ученый человек, там и будет его отечество»⁴.

Но, разумеется, это еще не космополитизм буржуа, которому безразлично, где делать деньги, а космополитизм творческой личности, которой тесны рамки отечества, понимаемого как город и его окрестности. В то же время Данте не были чужды чувства боли и горечи по поводу Италии в целом, а не только отдельных городов — будь то республики или тирании. В своей «Божественной комедии» он восклицал:

Италия, раба, скорбей очаг,

В великой битве судно без кормил,

Не госпожа народов, а кабак!¹

Подводя предварительные итоги, следует отметить, что принцип, на основе которого разрешались в ренессансной культуре антропологические противоречия «субъективное – объектное», «индивидуальное – универсальное», «личное – общественное» был единым во всех трех случаях. Это — принцип индивидуализма. Забегая вперед, нужно сказать, что он же лег в основу разрешения и всех других антропологических противоречий, на первый взгляд, не связанных с ним напрямую.

4. Телесное – духовное

Одним из них было знаменитое противоречие духа и тела. Возрождение воссоединило эти сущностные силы человека, столь драматично противостоявшие друг другу в культуре средневековья. Возрождение восстановило в правах человеческую телесность, которая была персоной non grata в средневековой культуре. Здоровое, красивое тело вновь, как и в античности, приобрело статус культурной ценности. Это нашло свое отражение во всех сферах культуры, начиная от искусства и кончая бытом. Однако в отличие от античности, где изображение человеческого тела было воплощением абстрактного идеала красоты и, как правило, не выражало индивидуальности ни модели, ни самого художника, в эпоху Возрождения человеческое тело и его красота рассматривались как одно из средств выражения индивидуальности, и в первую очередь индивидуальности самого художника. Как отмечает Р. Зайчик, у Микельанджело «изображение нагого тела — целая оргия виртуозности»¹.

Вообще изображение нагого тела вновь стало широко распространенным, в том числе и в сюжетах на религиозные темы. Причем свобода художника в этом отношении признавалась почти всеми, а если кто-то начинал оспаривать это право, это могло привести к курьезу. Так, рассказывают, что однажды папский церемониймейстер Биаджио обратил внимание папы Павла III на то, что непристойно было Микельанджело помещать на своей картине о страшном суде так много нагих фигур, которым место скорее в бане. Микельанджело изобразил за это ябедника в своем «Аду» в виде одного из отрицательных персонажей (где же в аду положительные?). Когда Биаджио пожаловался на это папе, тот ответил: «Если бы художник поместил тебя в чистилище, я мог бы постараться что-нибудь сделать, из ада же я не могу спасти тебя»².