Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Kruglova_L_K_KUL_TUROLOGIYa.doc
Скачиваний:
76
Добавлен:
12.03.2016
Размер:
2.34 Mб
Скачать

5.3.5. Общение

Одна из замечательных черт эпохи Возрождения — высокий статус общения как самостоятельной сферы культуры. Это и неудивительно, поскольку общение — та сфера культуры, которая призвана удовлетворить главную потребность человека — потребность в другом человеке, и потому для Ренессанса с его всепроникающим, жгучим интересом к человеку общение не могло не стать одним из важнейших видов культурной деятельности.

Возрождение выработало разнообразные формы и нормы общения. Одной из них были совместные трапезы, которые сопровождались беседами на разнообразные философские темы, слушанием и исполнением музыки, пением, танцами. Эта форма была подобна древнегреческим симпозиумам.

Описание ее имеется, например, у флорентийца Джованни да Пра­то: «Дражайшему отцу Коллуччио, канцлеру нашему, пришло на ум собрать у себя за обедом несколько именитых друзей, флорентийцев и других, случайно находившихся во Флоренции, медиков, артистов». Так составилось «сообщество столь именитых людей, богословов и философов, которым равно доступны и открыты учения как нравственной, так и натуральной философии»1.

Более насыщенной была форма общения, связанная с таким понятием и культурным феноменом как «вилла», т. е. загородный дом. Ее описание можно найти у того же автора. Продолжая рассказывать о времяпрепровождении гостей канцлера Коллуччио, Джованни да Прато замечает, что один из гостей, Антонио Альберти, предложил присутствующим посетить его виллу Парадизо, где, как он обещал, «нам будет спокойнее и приятнее, чем в городе» и «где в одном месте соединены все удовольствия и удобства, каких только можно пожелать».

Далее, в кратком изложении, общение выглядело следующим образом. «Антонио с братьями встретили гостей, и все вместе отслушали обедню в домашней часовне, затем все общество располагается у фонтана, под тенью сосен, где приготовлены богато украшенные скамьи и на ставке вазы, серебряные и другие, с вином и плодами; птицы поют на верху кипарисов и пиний, редкие звери гуляют по лужайкам, и Франческо (дельи Органи) сладко играет на органе [...] После танцев под лютню заходит спор об отношениях мужчин и женщин. Новеллы, рассказываемые участниками компании, перемежаются изложением теории любви. Тут же Бияджо смешит собравшихся шутовскими выходками и передразниваниями. В последующие дни по утрам, пока нет дам, обсуждаются назначение и судьба человека; есть ли разум у животных и обладают ли некоторые из животных большим «искусством и способностями», чем другие; каковы честные пути добывания денег и допустимо ли ростовщичество (со ссылками на Аристотеля и Платона и подробной логической аргументацией); наконец, происходит разговор об основании и истории Флоренции. Ученые дискуссии по-прежнему сопровождаются новеллами, пением, музыкой, выступлением неаполитанского скомороха и т. п. Смех, “как свежий шербет под горячим солнцем у эфиопов”, освежает внимание и восстанавливает силы, утомленные дискуссией»1.

Наиболее подробно такая форма общения описана в «Декамероне» Боккаччо. Десять кавалеров и дам, спасавшихся от чумы на загородной вилле, увлеченно и изобретательно в течение нескольких дней исполняют ритуал ренессансного общения с пением, танцами, новеллами, шутками и внешней обстановкой, представлявшей из себя изысканное сочетание натуры и культуры: пение птиц, роскошные деревья, ухоженные цветы и кустарники, вид на окрестные леса и обработанные поля.

Характерной чертой ренессансного общения было то, что «почтеннейшие нравы были соединены [в нем] с величайшей свободой», игры и увеселения — с торжественной величественностью (graziosa e grave maesta) и «сама свобода служила величайшей уздой»2.

Эти особенности ренессансного общения выразительно представлены в такой его форме как философские академии, которые, будучи во всем подобны другим формам общения, все-таки отличались от них значительным усилением интеллектуального фона, причем зачастую в самом буквальном смысле этого слова.

Так, участников дружеских сходок Платоновской академии встречала на вилле Кареджи, где они происходили, нравоучительная надпись глубокого философского содержания: «Все идем от благого к благому. Радуйся настоящему, но не цени имущества и не гонись за почестями. Избегай излишнего, избегай [суетных] трудов, радуйся настоящему»1.

М. Фичино, один из создателей Платоновской Академии сообщает: «Ты увидишь в моем гимназиуме изображение мировой сферы, а рядом с нею тут же — Демокрита и Гераклита, одного — смеющегося, другого же — плачущего. Чему смеется Демократ? Тому же, над чем плачет Гераклит, — над толпой, чудовищным животным, безумным и жалким»2.

Смех и печаль — Демокрит и Гераклит — были призваны выражать суть философской мудрости, «ибо философ, рождающийся под знаком Сатурна, должен быть погружен в платоническую меланхолию, но созерцание высоких тайн и отрешенность от суетных забот даруют ему также спокойную ясность и блаженство души, делая божественно веселым»3.

Серьезное и веселое, «плач» и «смех» — это и есть содержание общения философов, как оно происходило в Платоновской академии, на вилле Кареджи. Вот описание, данное самим М. Фичино: «Юноши здесь или с приятностью и легкостью усваивают посреди забав и наставления в нравах, или посреди игр учатся искусству рассуждать. Зрелые мужи основательно изучают науку о семейных и общественных делах. Старцы надеются сменить смертную жизнь на жизнь вечную». В саду Академии поэты внимают Аполлону, в вестибюле ораторы видят декламирующего Меркурия. «Во внутренних помещениях философы познают своего Сатурна, созерцателя небесных тайн. И повсюду жрецы и учителя святости находят оружие, коим они бодро защищают благочестие против нечестивых»4.

При этом, однако, возвышенные теоретики платонической любви не гнушались словечками в духе площадного карнавала и подчас двусмысленными шутками, произносимыми, однако, в торжественном ритме латинских стихов, что еще более усиливало комический эффект. Музицирование, пение под лютню Фичино, которой он прекрасно владел, проходили под знаком Орфея, чье изображение было нанесено на инструмент. Прогулки по окрестным холмам считались лекарством от меланхолии, залогом здоровья и стимулом к медитации. Застолье — с изысканными блюдами и тонкими винами — означало для участников философской трапезы «двойной пир, один из которых подкрепляет тела, а другой — наши души»1.

Сам М. Фичино, по описанию его биографа, был «неизменно торжественно-праздничным, превосходным рассказчиком, который, конечно, никому не уступал в тонкости обращения и остроумия. Его речи отличались большей частью этрусскими оборотами (т. е. загадочной и архаичной непристойностью): повседневно в часы, когда приходили друзья, они бывали полны фацетиями, остротами и весельем, а порой также тем, о чем поэт сказал: «Лукаво играть близ самого сердца»2.

Еще более взыскательно платоновские философы относились к местности, где происходили их встречи. Она должна быть не только красива, но и отвечать целому ряду других требований, имеющих глубокий философский подтекст. Так, в одном из писем Фичино рассказывает, как они с Пико делла Мирандолой гуляли в окрестностях Фьезоле и восхищались открывшейся оттуда панорамой Флоренции. Они говорили о том, что здесь было бы хорошо поставить жилище. Дом должен быть повернут на юг и восток, укрыт от жары и ветра, хорошо снабжен водой. Нужно сделать его укромным и вместе с тем оставить выход в открытое и полное воздухом пространство (т. е. поставить на границе уединения и общения). Нужно, чтобы вокруг были и леса, и обработанные поля (т. е. и природа, и культура). И вдруг Пико вскричал: то, чего желали, «форма созданная в уме» — вот, перед глазами. Ибо в месте, куда они забрели, действительно расположилась вилла, построенная для Леонардо Бруни; здесь поблизости когда-то жил Боккаччо, а затем и Пьерфилиппо Пандольфини1.

Буквально в тех же понятиях, в которых выражается не просто вкус, но и мировоззрение ренессансного человека, описывает достоинства своей виллы и Анджело Полициано в письме к Фичино. Возвышенное и глубокое по содержанию, оно заканчивается так: «Когда в твоем Кареджи в августе слишком раскаленно, не побрезгуй моим фьезоланским поместьем. У нас много воды, ибо тут лощина, и совсем мало солнца, никогда не перестает дуть ветерок; скромная вилла сама стоит в стороне, укрытая в глубине леса, но почтить Флоренцию отсюда не трудно. И хотя поблизости величайшее многолюдство, у меня, однако, настоящее уединение для того, кто любит совершенное отшельничество. Ты мог бы воспользоваться им вдвойне. Ибо часто из своего Кверчето ко мне внезапно заглядывает Пико и, застав врасплох, исторгнув из убежища, ведет с собою к нашей маленькой трапезе, воздержанной, но зато всегда полной тонких и приятных речей и шуток. Но ты мог бы оставаться у меня. Ты трапезовал бы не хуже, а пил бы больше и лучше, ибо по части винного погреба я потягаюсь с самим Пико. Будь здоров»2.

Однако не надо думать, что вилла или праздничное застолье в городском доме были главными формами общения. Не меньшую роль, а по объему времени, может быть, и большую, играло повседневное, будничное общение, которое, как правило, было не чем иным, как продолжением ученых занятий (studia humanitatis).

Известный писатель и философ Салютати рассказывал о том, как он ходил беседовать к «теологу Луиджи» (Марсильи). Тему обсуждения Салютати продумывал заранее, но если не успевал собраться с мыслями, то старался это сделать по дороге через Арно (река, по берегам которой расположилась Флоренция. — Л. К.). «В любом жизненном возрасте ничего не было для меня любезнее, ничего я так не искал, как того, чтобы собраться при первой возможности с учеными людьми и поделиться с ними тем, о чем я читал и раздумывал и в чем усомнился, и выслушать их суждение об этих вещах»1.

Таким образом, культ общения, казалось бы предполагающего праздность, легко и органично уживался с культом трудолюбия, работоспособности.

Вот характерный рассказ об образе жизни известного деятеля Возрождения П. Верджерио. Ежедневно он проводил две или три лекции в Падуанском университете и к вечеру чувствовал себя усталым. Желанный отдых состоял для него в том, чтобы отправиться к другу-гуманисту и покровителю «господину Франческо» (кардиналу Дзабарелле). Но для этого дана ночь. Вдвоем они заняты «серьезными и веселыми сочинениями» и «бодрствуют долгую ночь». Затем Верджерио возвращается к себе и вновь садится за книги: нужно готовиться к лекциям. «Иными ночами я возжигаю свет задолго до зари и сижу при светильнике за книгами». Наутро Верджерио опрашивает студентов, читает лекции, участвует в дискуссии с коллегами. А вечером вновь ученые беседы с другом-гуманистом.

Эта форма общения получила название «ученой дружбы». Под ней понималось «приятное, пресветлое и единственно достойное уважения общение, в котором не может возникнуть никакая распря, никакая перебранка, но которое всегда спокойное и мирное, постоянно длится в почтенной и святой беседе». В ней «венец всего человеческого счастья»1.

Разновидностью такой формы общения, как ученая дружба, была переписка.

По словам одного из видных деятелей эпохи Возрождения Леонардо Бруни, письма (эпистолы) — то же, что глаза для говорящих. Гуманисты видели в ней прежде всего человеческую связь, а не только упражнение в латинской стилистике, хотя требования к стилю были необычайно высоки. Переписка рассматривалась как «усладительная» хотя и «безгласная» беседа, способ преодолеть враждебное расстояние, смягчить тяжесть разлуки. «Содержание переписки в значительной мере состояло в осмыслении ее собственной сути. Мы находим порою страницы, на которых нет ничего, кроме высказываемого на все лады упоения общением. Переписываться было почти самоцелью, жизненным ритуалом, благородным делом»2.

Переписка не в меньшей мере, чем непосредственное общение, укрепляла «ученую дружбу», которую гуманисты называли «святой», «божественной». Вслед за Цицероном они считали, что она не опора жизни, а сама жизнь, ее вершина, лучшее земное счастье, «великая часть добродетели и сама величайшая добродетель». «Друзьями я называю только тех, кто творит великое. Великое же — это все, что создается добродетелью и ученостью, без коих ничто не может быть великим и пресветлым». «Друг» — всегда «сотоварищ по ученым занятиям». «Для дружбы довольно сходства на основе ученых занятий и духовной близости»1.

«Ждет гонец, нужно писать коротко», — так начинается одно из писем (Гуарино). О чем же торопится известить он своего адресата? О том, что с давних пор неизменно любит его «за выдающееся благоразумие, целостность души, ученость и светлые добродетели». «Прошу тебя и молю тебя, люби и ты меня...»2.

Как видим, перед нами трогательная взволнованность и нежность чувств. Но вместе с тем письма полны рассуждений на отвлеченные темы, риторическими фигурами, имеют строгую литературную форму. Эпистола часто посылалась не только адресату, но и друзьям адресата, а те, в свою очередь, делали с нее копии, так что она могла расходиться во многих экземплярах. Таким образом, эпистолы рассматривались не только как письма, но и как сочинения особого литературного жанра, что давало основание сопоставлять их с позднейшей журналистикой.

Итак, в гуманистической переписке были совмещены, казалось бы, несовместимые вещи: публичность и интимность, эрудиция, подразумевающая уважение и преклонение перед чуждой мудростью, и самостоятельность и оригинальность собственных мыслей, серьезность и игра, риторические фигуры, т. е. искусственность, и подлинные чувства.

Все это позволяет Л. М. Баткину еще раз вернуться к вопросу об особенностях ренессансного индивидуализма, который, на его взгляд, был связан с индивидом, который еще достаточно далек от атомарной, самодовлеющей, ревниво оберегающей «неприкосновенность частной жизни» личности более поздних времен»3. Эгоцентризм гуманиста Возрождения соотнесен с неким вселенским центром. Мышление двигалось от абсолюта к единичному, [...] конкретизируя и варьируя общее в поисках личности. Каждый из гуманистов желал видеть в себе индивидуальное выражение «доблести» и «учености» [...] Поэтому их эпистолы — и письма, и «литература», они писались для друзей и для вечности»1.

Итак, каковы же типологические черты ренессансного общения, наиболее ярко представленные социальной группой, которая получила название «гуманисты»?

Среди них необходимо назвать следующие:

  • самодостаточность: это было общение ради общения, ради удовлетворения главной потребности человека — потребности в другом человеке, а не ради достижения каких-либо иных целей;

  • разнообразие форм и норм;

  • содержательная насыщенность;

  • эстетизм, т. е. организация всех сторон и форм общения по законам красоты;

  • универсальность, которая выражалась в разнообразии форм деятельности участников общения (ученые беседы, танцы, пение, прогулки и т. п.), соединении серьезного и смешного, интимности и публичности, искусственного и естественного, стихийного и организованного.

Благодаря наличию этих черт общение в эпоху Ренессанса становилось одним из важнейших факторов духовного развития личности.

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]