1.2.2. Доступность контекстов

Психологическая сущность понимания как получения по­сланного кем-то сообщения заключается в мыслительной де­ятельности, позволяющей соотнести слово, высказывание или текст с объектом или идеей, которые имеет в виду автор сообщения. Эта деятельность состоит в выяснении направле­ния «языкового жеста», указывающего на объект [Харитонов 1988]. В своей простейшей форме определение понятия (на­полнение содержанием «имени» объекта) состоит в указа­тельном жесте (остенсивное определение). В более сложных случаях используются различные виды отсылки к уже из­вестным объектам: сравнение («похоже на»), подведение под категорию («относится к»), конструирование («состоит из») и т. п. Таким образом, понимание в своих механизмах осно­вано на установлении связей.

Процесс истолкования текста — как понимания более вы­сокого уровня сложности — также явно базируется но уста­новлении связей, но уже с более сложными объектами — контекстами . В этом смысле истолковать текст, высказыва­ние или слово означает поместить их в такие рамки, в се­мантическом поле которых они получают новое значение, обогащаются новыми смысловыми связями: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое пони­мание есть соотнесение данного текста с другими текстами» [Бахтин 1979, с. 364].

*Интересно, что само словотекст происходит от латинскогоtextum — ткань, связь, построение. Приставкаcon-(лат.) в слове контекст означает объединение, общность, совместимость, что еще больше подчеркивает ус­ложнение структуры и многообразия связей между элементами.

32

- Толкование текста оказывается тем богаче, чем с большим количеством контекстов он соотнесен, чем больший круг идей вовлечен в это толкование, чем тоньше и неожиданнее смы­словые связи, чем интереснее их компоновка. Станет толко­вание богатым или нет зависит от двух факторов. Первый — потенциальный — заключается в самом тексте (или сообще­нии) и состоит в том, насколько в нем сохранены исходные связи с родственными контекстами, а также от степени до­ступности последних (наличие в тексте указателей на них). Второй — актуальный — фактор заключается в квалифика­ции толкователя, его готовности и умении обнаруживать и описывать смысловые связи.

Самым богатым по количеству сохраненных (не подверг­шихся отсеву) контекстов надо признать живое событие — текущее действие, актуальную деятельность («лучше один раз увидеть.-.»). Понятно почему — жизнь всегда богаче лю­бого ее описания. Поэтому предмет нашего интереса — пове­дение человека — представляет в этом смысле идеальный текст: предельно насыщен контекстами и поэтому неисчер­паем для истолкования. Однако каждое событие уникально и быстротечно, заканчивается и исчезает прежде, чем мы успеваем его объяснить. Поэтому для научных и учебных целей приходится пользоваться его описанием, которое воз-можко многократно подвергать интерпретации. Такое описа­ние в нашей работе выступает в роли стимульного материа­ла — предмета экспертной оценки. Следовательно, раз уж мы имеем дело с описанием, то хотелось бы знать, насколько по нему можно судить о самом предмете описания, то есть насколько в нем сохранены контексты. Обсудим некоторые признаки, свидетельствующие о том, что эти контексты не утеряны.

Присутствие в тексте множества контекстов прямо отра­жается в многоуровневости, многоплановости, «многоэтаж-ности» описания, наличии в нем разнообразных пластов. Таких, например, как фабула, идейный ряд, художественные аспекты, психологические наблюдения, комментарии, отно­шения, мысли, эмоции, правила... Их разнообразие кажется случайным лишь при перечислении, когда запятая рассмат­ривается как место стыка. В хороших текстах, как и в жизни, все онтологические и семантические горизонты образуют

г — Я98 33

«контрапункт» мотивов, то сплетающихся, то противостоя­щих друг другу.

Множественность систем отсчета (точек рассмотрения, по­зиций) также свидетельствует о сохранении связи с заметно большим количеством контекстов, чем при одномерном взгля­де. С одной стороны, каждый контекст задает свои точки отсчета, а с другой, каждая позиция опирается на несколько наиболее родственных ей контекстов. «В действительности текст всегда есть нечто большее, чем линейная последова­тельность фраз; он представляет собой структурированную целостность, которая всегда может быть образована несколь­кими различными способами. В этом смысле множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации» [Рикёр 1995-а, с. 8].

Текст сохранит связи с большим количеством контекстов, если используемые в нем понятия будут многозначными, семантически «размытыми». Это как раз противоположно тому, что считается нормой в научных работах, в которых требуется соблюдение однозначности понимания используе­мых терминов. Самыми высококонтекстуальными оказыва­ются художественные тексты. С ними соперничать могут разве лишь религиозные произведения. Не случайно как те, так и другие собственно и породили герменевтическую линию в культуре: толкование древнегреческих мифов и каноничес­ких религиозных текстов (экзегеза). Очевидно, что поток интерпретаций древних мифов и священных книг (Тора, Еван­гелие, Коран и др.) будет пополняться все новыми версиями.

Вместе взятые данные признаки ведут к тому, что мно­жится количество слабых, неявных, латеральных связей. Из-за множества семантических разветвлений на пути даже более сильных связей все выше становится возможность «соско­чить» с основного пути на случайную мимолетную ассоциа­цию, оказаться мгновенно перенесенным в иное смысловое поле. В этих-то слабых связях, в наличии возможностей для их обнаружения, точнее, установления, проторения, состоит сила текста. Его сила содержится в напряжении (силовых линиях) неясностей, неустойчивости двусмысленностей, столкновении противоречий. Энергия смысловых напряжений

34

освобождается, как только из необъятного многообразия из­влекаются нужные элементы и соединяются по воле интер­претатора в новую целостность, уходящую своими корнями в текст-событие-жизнь.