29. Казачьи струги на балтике.

Казалось, что поляков остается только добить. В сентябре 1655 г. царь писал сестрам: “Постояв под Вильно неделю для запасов, прося у Бога милости и надеяся на отца нашего великого государя святейшего Никона патриарха молитвы, пойдем к Варшаве!”…

Но именно в этот момент в схватку вмешалась новая сила. Ведь в Швеции на престол уселся Карл Х Густав! Он сразу же удовлетворил чаяния крестьян и горожан, снизил налоги – утихомирил мятежи и приобрел общую популярность. Ну а чаяния самого короля, канцлера и дворян были известны, расширять державу, пограбить. Разгромленная Польша выглядела чрезвычайно соблазнительным куском. Был заключен союз с Трансильванией, Бранденбургом – курфюрсту Фридриху Вильгельму принадлежала Пруссия, но она считалась частью Польши. Ясное дело, хотелось оторвать ее в полное владение.

Шведские солдаты застоялись без дела, Карл X сосредоточил две армии, собственную в Померании и Магнуса Делагарди в Риге. Поисками повода к ссоре себя не затруднял, взял первый попавшийся, ошибку в титуле. Объявил войну, и шведы сразу же с двух сторон вторглись в Речь Посполитую. Они пришли на готовенькое, беззастенчиво пользовались плодами русских побед. Измочаленные поляки не могли противостоять шведским полкам. Лифляндские крепости открывали ворота перед Делагарди, а армия Карла одним махом овладела Познанью, Мазовией. Ян Казимир собрал лишь жиденькое войско, шведы под Страшовой Волей шутя раздавили его. Польский король бежал к австрийскому императору.

Речь Посполитая развалилась на части. Многие поляки и литовцы увидели в шведах спасителей от “московитов”, Варшава и Краков сдались им без боя, на сторону Карла X перешел протестант Радзивилл. Но возникла и пророссийская партия во главе с Сапегой, умоляла Алексея Михайловича взять страну под защиту, обещала за это избрать его польским королем. Третья партия не желала ни шведов, ни царя, хотела отдаться императору Фердинанду.

К царю обратился и шведский король. На словах предлагал заключить союз и поделить польско-литовские земли. Но только на словах. Шведские войска в это же время повели себя как неприятели, вступили на территорию, контролируемую царскими войсками. Заняли Гродно, крепости Дисну и Друю на Двине, выгоняли русских ратников. Наши армии в летнем наступлении устали, рассыпались отдельными отрядами. К сражениям со свежими, великолепно обученными и экипированными шведскими частями они были не готовы. Чтобы не допустить преждевременных столкновений, Алексей Михайлович остановил наступление на запад, приказал войскам отойти к Быхову и Могилеву.

По поводу захвата крепостей, завоеванных русскими, царь поручил своим послам Иевлеву и Нестерову заявить протест в Стокгольме. Воеводой на Двину был назначен дипломат Ордин-Нащокин. Но ему выделили солдат, стрельцов, артиллетию. Дипломатии и впрямь оказалось недостаточно. Делагарди не захотел даже разговаривать о разграничительной линии, нагло потребовал не вмешиваться в его дела. Пришлось подкрепить протесты силой, шведские заставы оттеснили от Дисны и Друи.

Шведский удар по Польше всколыхнул не только Россию, но и всю Европу. Римский папа и германский император встали на сторону Яна Казимира, собирали деньги и нанимали солдат для него. Обеспокоилась Голландия – если Балтика станет внутренним морем Швеции, то шведы прижмут ее купцов в балтийской торговле. Встревожился курфюрст Бранденбурга: утвердившись в Польше, Карл X стал обращаться с союзником, как с подчиненным. Окрылилась Дания, она натерпелась от соседей и готова была примкнуть к любым врагам шведов.

А Москве теперь надо было выбирать. Либо сделать резкий поворот, примириться с рухнувшей Польшей и в союзе с ней выступить против Швеции, либо в союзе с Карлом добивать поляков – с явной перспективой после этого все равно столкнуться со Швецией. Государь и бояре взвешивали все “за” и “против”. Посольский приказ во главе с опытнейшим Алмазом (Ерофеем) Ивановым вел переговоры. Паны, обхаживавшие царя, выглядели совершенно ненадежными партнерами, юлили и лукавили. То обещали избрать на королевство Алексея Михайловича, то его сына, то говорили лишь о том, чтобы выставить их кандидатуры на выборах.

Но и шведы были отнюдь не друзьями. На линии соприкосновения войск не прекращались провокации, нападения на русские посты. Карл X по-прежнему рассыпался в реверансах перед царем, манил союзом, однако откровенно лгал. В Кейданах шведы провели конференцию с литовской шляхтой, а в Устье – с польской, заключили соглашения, что Речь Посполитая переходит под власть Швеции, а за это обещали отобрать у русских Белоруссию и Смоленщину. Послы Карла пожаловали и к Хмельницкому, предлагали разорвать отношения с Россией, перейти под королевское покровительство, за измену сулили отдать Украину и Галицию. В Москве обо всех закулисных интригах узнали. Не забыли и старые счеты со Швецией. Со времен Ивана Грозного висела нерешенная проблема выхода к Балтике, под властью шведов оставались земли, отнятые в Смуту – берега Финского залива, области по Неве, на Ладоге, часть Карелии.

Сказался и фактор совсем не политический, но не менее важный – духовный. Алексей Михайлович ни в коей мере не симпатизировал католикам, не дозволял им сооружать храмов в России. Однако и насилий над верой не допускал, в Белоруссии и Литве гарантировал католикам свободное отправление их обрядов, сохранил в целости и неприкосновенности их костелы и монастыри. Шведы были настрены иначе. Для них война была в первую очередь возможностью пограбить. Помнили, как лихо бесчинствовали по Европе в Тридцатилетней войне, опустошали германские католические княжества. А в Речи Посполитой тоже были ненавистные “паписты”!

Поляки, призвавшие шведов спасать их от русских “варваров”, очень быстро раскаялись. Оккупанты разоряли поместья, местечки, села. Убивали, насильничали, обчищали подчистую. А уж католические святыни были для лютеран предметом особой ненависти, и добыча в них была самая богатая. Солдаты потрошили храмы и монастыри, потешались зверствами над монахами и священниками, измывались над монахинями – прежде чем зарезать или повесить, целое подразделение насиловало их на алтарях. Но и православные храмы для лютеран ничем не отличались от католических. Когда русские войска отошли на указанные царем рубежи, шведы ворвались в Белоруссию. Безобразничали по городам и деревням, крушили церкви, разбивали иконы, истребляли священнослужителей, грабили утварь, златотканые облачения и ризы. Жители Минска от этих ужасов бросили город, прятались в 30 км от него, в Крестогорском урочище, молились о заступничестве перед чудотворной иконой Богородицы-Млекопитательницы.

Хотя шведы такими действиями сами перечеркнули свои успехи. Случилось именно то, чего тщательно избегал Хмельницкий, не пуская казаков в Польшу. Поляки могли грызться между собой, своевольничать – но они восстали за свою веру. В Ченстохове, одном из главных католических центров, шляхтич Чарнецкий стал поднимать народ. Естественно, церковь сыграла и организующую роль, распространяла призывы, вела агитацию. У шляхты будто открылось второе дыхание. Брались за сабли юнцы, старики. Крестьяне еще вчера смотрели волками на своих господ, а сейчас шли к ним в отряды, вооружались вилами, топорами. Оккупантов начали истреблять по деревням, по дорогам. Подключились папа с императором, к повстанцам пошла помощь из-за рубежа. Вернулся и Ян Казимир, обосновался во Львове. Слабенький король, которого еще вчера шляхта не ставила ни в грош, превратился в национальное знамя.

Мог ли Алексей Михайлович заключать союз с заведомыми лгунами и святотатцами? Он сделал другой выбор. На переговорах в Вильно было заключен перемирие с Польшей. Царь обязался поддержать ее борьбу против Швеции, а паны обязались после смерти Яна Казимира избрать королем царя или его наследника. Правда, Виленский договор очень не понравился Хмельницкому. Он привык оценивать политику только с точки зрения своих, украинских интересов. А украинцам не разрешили отдельной делегацией участвовать в переговорах, разъяснили, что они являются подданными царя, а не самостоятельным государством. Гетмана возмутили и результаты. Он считал, что надо пользоваться моментом, вместе со шведами доламывать Польшу. Писал царю “о неправдах и хитростях лядских”, горячо доказывал, что “они этого договора никогда не додержат, они на веру нашу православную давно воюют и никогда желательными быть не могут, а теперь они этот договор для того сделали, чтобы, немного отдохнув и договорившись с султаном турским и татарами и другими посторонними, снова на ваше царское величество воевать”.

Но в Москве и без него прекрасно знали о коварстве поляков. В наказах послам даже специально требовалось следить, чтобы король и паны при заключении договоров целовали крест, а не подставку под ним – подобным способом в Речи Посполитой давали обещания, которые не собирались исполнять. В Посольском приказе отлично знали и польские законы – никакой договор не мог гарантировать, что государя изберут королем. Но в ситуации, сложившейся к начале 1656 г., Виленский договор выглядел вполне здраво и реально. Ударить в спину Польша была не в состоянии. А если паны не исполнят своих обязательств, какая разница? Продиктовать им условия было никогда не поздно – после того, как Россия разберется со шведами.

Им как раз приходилось туго. В Польше и Белоруссии все шире разгоралась партизанская война, интервентов били в хвост и в гриву. Карлу X пришлось оставить Краков и Варшаву, отводить поредевшие части поближе к морю. Царское командование выработало план умный и взвешенный. Решило не лезть в польскую мешанину, а решить задачу, важную для России – пробить дорогу на Балтику. Для этого формировались две армии. Первая, под руководством царя и Черкасского, собиралась в Смоленске, Витебске и Полоцке. Ей предстояло наступать вдоль Западной Двины, овладеть Ригой, отрезать от главных сил Карла X Лифляндию (Северную Латвию) и Эстонию. Вторая, под командованием Трубецкого, сосредотачивалась в Новгороде и Пскове, и должна была очистить отрезанные области от шведов.

В свое время Эстония и Лифляндия платили дань русским князьям. Именно эти территории, севернее Двины, пытался удержать Иван Грозный, они четверть века находились под его властью, и в данном случае Алексей Михайлович опять был верен себе. Он не претендовал на чужое, но историю знал хорошо. Целью войны провозглашалось возвращение земель, по праву принадлежавших России. Государь знал и о том, как болезненно восприняла Европа выход Грозного к Балтийскому морю, сплотилась против русских. На этот раз он сам попытался организовать антишведскую коалицию. Устроил в Москве международную конференцию, “посольский съезд” с участием делегаций Австрии, Бранденбурга и Голландии. К датскому королю Фредерику III направил стольника Данилу Мышецкого, приглашая вместе ударить на общего врага. А Ордин-Нащокин был командирован в Курляндию. Ему поручалось договориться с курляндским герцогом Якубом о дружбе или хотя бы нейтралитете, упросить Якуба выступить посредником между русскими и жителями Риги, склонить ее к сдаче. Герцог согласился взять на себя эту миссию.

Одновременно развернулась подготовка к походу. Уже с зимы в Новгород, Псков и Полоцк пошли огромные обозы с припасами. На Каспле и Белой строились речные флотилии. 17 мая 1656 г. царь объявил Карлу X войну. Она началась действиями отрядов Петра Пушкина и Петра Потемкина. Войск у них было мало, от них требовалось только навести панику на противника, оттянуть его силы на себя. Пушкин из Олонца подступил к Кореле (Кексгольму). Местное население встретило радостно, многие карелы присоединялись к русским. Крепость взяли в осаду. А Потемкин с солдатами и сотней дворян двинулся на Неву. По инициативе Никона к нему направили и донских казаков, чтобы пошерстили шведов на Балтике, как они клевали турок на Черном море.

3 июня отряд вышел к Нотебургу (Орешку). Гарнизон попрятался за стенами, и Потемкин не стал атаковать. Блокировал крепость заслонами и рванул дальше. На другую крепость, Ниеншанц в устье Невы, удалось выскочить внезапно. Ее взяли с ходу, захватили большие склады хлеба, заготовленного для шведской армии. За полвека до Петра I победили там же, где встанет Петербург! Казачьи струги заскользили по Финскому заливу. Воевать на море донцы умели превосходно. Челны снаряжались несколькими легкими пушками, каждый казак брал с собой 2-3 ружья. Владели ими мастерски – за 50 шагов попадали в монету. В морском бою вели шквальный огонь с одного борта, а гребцы второго борта перезаряжали оружие. Сметали врага ливнем свинца, а потом кидались на абордаж.

Так было и на Балтике. У острова Котлин, рядышком с будущим Кронштадтом, встретили отряд шведских кораблей, перевозивших воинские подкрепления. Казаки разгромили его, захватили и потопили суда. Потом совершили дерзкий рейд в Финляндию, взяли и сожгли крепость Нейшлот. Конечно, тягаться с регулярным шведским флотом легким челнам и стругам было трудновато, но к этому и не стремились. Отряд уклонялся от схваток с высланными против него эскадрами, навел изрядный переполох и вернулся к Нотебургу, остановился осадным лагерем.

Шведы били тревогу, перебрасывали в Финляндию резервы. Комендант Выборга надумал спасать осажденную Корелу, повел полк на выручку. Но олонецкие солдаты Пушкина основательно окопались, понарыли рвы, прикрылись частоколами, построили острожки (шведы писали – форты). Атаки обернулись для неприятелей только потерями, и они убрались восвояси. Вторую попытку предпринял генерал Левенгаупт, привел под Корелу 1600 солдат. Она завершилась аналогично. Русские засели в острожках, расстреливали шведов, так и не пропустили их в крепость. Левенгаупт посчитал оставшихся в строю и ушел не солоно хлебавши.

А тем временем уже кипели бои на главных направлениях. Армия царя продвигалась вниз по Двине. На стругах, баржах и плотах везли пушки, продовольствие, боеприпасы. Течение реки перекрывало несколько мощных твердынь с каменными стенами, многочисленной артиллерией. Первой из них на пути русских встал Динабург. Но наши предки хорошо умели брать крепости. 20 июля осадили ее, быстро возвели шанцы и батареи, начали бомбардировку. Под прикрытием артогня воины подошли к стенам траншеями и апрошами. 31 июля последовал штурм – и город пал. Алексей Михайлович приказал переименовать его в Борисоглебск. Это означало, что отныне город считается русским, уступать его царь не намерен.

От Динабурга армия двигалась только по правому берегу Двины, чтобы не задевать владений герцога Курляндского, не оттолкнуть его от дружбы с Москвой. Следующей крепостью был Кокенгаузен (Кокнесе). Царь писал сестрам, что здешние стены и башни могли сравниться со Смоленском. Тем не менее, после короткой осады полки пошли на штурм. Рубка была жесточайшей, шведский гарнизон бился упорно и погиб почти целиком. Русские потеряли 67 человек убитыми, 430 раненными, а город взяли, переименовали в Дмитров.

Ордин-Нащокин вернулся из Курляндии не только с ответом герцога Якоба, но и с собранными разведывательными данными, и подал царю совет: для успешной осады Риги надо отрезать ее от моря, захватить крепость Дюнамюнде (Шанцы), контролирующую устье Двины. Алексей Михайлович поручил операцию ему самому, дал для этого полоцкое ополчение и вяземских городовых казаков. А основные силы царя совершили от Кокенгаузена стремительный бросок к Риге и вышли к ней 21 августа. Шведский командующий Делагарди не ждал столь быстрого появления русских. Не успел сжечь пригороды, вырубить обширные сады вокруг города. Для царских ратников это оказалось очень кстати. Под прикрытием домиков и садов они почти без потерь принялись строить шанцы, батареи.

Севернее государевой наступала вторая армия, Трубецкого. Она тоже овладела несколькими крепостями – Мариенбургом, Нейгаузеном. В августе подступила к Юрьеву (Дерпт, ныне Тарту). Шведы указывали, что это был “собственно центр всей Лифляндии”. Соответственно, и твердыня была внушительная, основной узел обороны Эстонии. Город окружала “красивая крепкая стена с мощными башнями”, внутри имелась еще одна цитадель, старый епископский замок на крутой горе. Трубецкой расположил войска на другом берегу реки Эмайыги, ратники начали строить “городок земляной против города”.

Отсюда воевода разослал в разных направлениях отряды дворянской конницы, рейтар и драгун. Они прочесали Эстонию, доходили “к морю”, “до Колывани” (Ревель, ныне Таллин). Неприятели по разным городам собирали наличные силы, перебрасывали подкрепления из Швеции. Сформировали корпус, он выступил на выручку осажденному Юрьеву. Трубецкой об этом узнал, отрядил против него несколько полков под командованием Семена Измайлова. Во встречном бою шведов смяли и погнали, “генерала и немецких людей побили и языки поимали”. Преследуя бегущих, взяли город Кастер.

Осада Риги разворачивалась своим чередом. Курляндский герцог Якоб сдержал обещание, вступил в переговоры с рижанами, гарантировал им легкие и почетные условия капитуляции. Но Делагарди и городские власти не стали его слушать, надеялись отбиться. Впрочем, их надежды были совсем не беспочвенными. Как ни сильны были прибалтийские крепости, а с укреплениями Риги не могла поспорить ни одна из них. 1 сентября началась бомбардировка из шести батарей. Но выяснилось, что толстенные стены не поддаются. Ядра самых крупных калибров, увязали в них. Современники писали, что даже 10 лет спустя было видно, “какими огромными ядрами неприятель обстреливал город, но все было тщетно”.

Делагарди всячески мешал русским, то и дело посылал подчиненных на вылазки. Посылал почти на верную смерть. Контратаки шведов и рижан отбрасывали, а у царя было подавляющее преимущество в кавалерии. Из тех, кто вышел из крепости, мало кому удавалось убежать обратно. Но Делагарди знал что делал. Он затягивал осаду. Наступила осень, холодная и дождливая, окопы и палатки залило, ратники стали болеть. Развезло дороги, затруднился подвоз продовольствия. Среди навербованных иностранцев хватало ненадежных. Они начали перебегать в Ригу, там под крышами было уютнее.

Правда, и в городе положение было уже критическим. На исходе были боеприпасы, люди голодали, защитники поредели. Но у русских случилось сразу несколько накладок. Отряд Ордина-Нащокина, выделенный взять Динамюнде, был сборным, дисциплина оставляла желать много лучшего, овладеть крепостью он так и не смог, устье Двины осталось под контролем шведов. А флота, чтобы блокировать Двину и Ригу с моря, у Алексея Михайловича не было. Точнее, теоретически флот имелся, очень сильный, у потенциальных союзников, датчан. На него и рассчитывали. Но… Дания еще не вступила в войну.

Когда князь Мышецкий приехал в Копенгаген с предложением союза, его встретили с радостью, охотно согласились. Но датчане принялись обсуждать и править договор по отдельным пунктам. Например, они страшно боялись остаться один на один со Швецией, настаивали, чтобы Россия взяла обязательство не заключать сепаратного мира. Мышецкий и датский посол Косс с новой редакцией поехали назад. Прибыли в ставку царя, все согласовали. Вернулись в Данию, а там опять возникли поправки. Принять их Мышецкий не мог, ведь проект одобрил сам государь. Написали Алексею Михайловичу…

А пока тянулись эти пересылки, шведы не ждали. 12 сентября Карл X “на многих кораблях” прислал в Ригу войска, порох, ядра, продукты. Эскадра беспрепятственно прошла по Двине и разгрузилась в городе. Военный советник царя, старый генерал Лесли, пришел к выводу, что после этого осада стала безнадежной, надо снять ее. Но Алексей Михайлович считал обидным отступать, не попытавшись все-таки овладеть Ригой. На 2 октября назначили общий штурм. Однако нашелся изменник-перебежчик, предупредил осажденных. Делагарди задумал сорвать атаку отчаянным контрударом.

Рано утром русская армия начали выдвигаться на исходные позиции, и в это время вдруг открылись городские ворота, из них выплеснулись все силы, которые сумел собрать шведский командующий. Наши воины не ожидали такого, не успели изготовиться и построиться. Враги стремительно ринулись вперед, сбили с позиций полки Цыклера, Ненарта, Англера, Юнгмана. Несколько шведских отрядов прорвались в русский лагерь, поджигали шатры, громили редуты. Воеводы поднимали резервы стрельцов, посылали выправить положение. Они сталкивались со шведами, со своими удирающими ратниками. В этой неразберихе Делагарди нацелил отборных воинов пробиться к царской ставке. Но окольничий Стрешнев собрал вокруг себя дворян, стрельцов, солдат из разных частей, побил и отогнал неприятелей. Другие воеводы тоже постепенно восстановливали порядок, стали теснить шведов. Наконец, они сломались, покатились в город.

Но и о штурме больше говорить не приходилось. 5 октября Алексей Михайлович приказал снять осаду и возвращаться в Полоцк. Отходили с трудами и боями. Большие баржи с боеприпасами застряли на мели, а шведы воодушевились, вздумали преследовать русских. Правда, царь быстро охладил их пыл. Велел Ордину-Нащокину с конницей прогуляться назад до Риги. Едва возле города показались русские разъезды, Делагарди сразу же одумался, занервничал и спешно отвел в Ригу высланные части. Русские смогли без помех снять суда с мели и возвратиться на свою территорию.

Под Юрьевом события разыгрались иначе. Шведы не оставляли попыток спасти город, в Ревеле и Пернове высадили свежие войска. Но пройти в Юрьев им не позволили, Трубецкой встретил их в поле и разгромил наголову, “и тех немец многих побили и языки поимали”. Ну а когда надежда на помощь рассеялась, осажденные рассудили, что их дело плохо, и 12 октября сдались. Малочисленные отряды Пушкина под Корелой и Потемкина под Нотебургом больше активности не проявляли. Да они и не предназначались для взятия городов. Постояли до осени, отвлекая на себя неприятеля, и ушли. В общем, только Ригу захватить не сумели, но всыпали шведам изрядно, отобрали у них всю Восточную Лифляндию. В ней назначалась русская администрация, возглавить ее царь поручил Ордину-Нащокину.