20. Семен дежнев и ерофей хабаров.

О том, что Дежнев дошел до Анадыри, никто в Сибири еще не знал, и в 1649 г. с Колымы туда отправились еще два отряда. Стадухин и Бугор с своими людьми отчалили морем, а казак Семен Мотора узнал от местных жителей, что существует сухопутная дорога, через Анюй, и выступил по ней с ватагой “охочих людей”. Но Стадухину и Бугру не повезло, уткнулись в ледяные поля, потом попали в бурю, один из кочей разбило. Высаживались на берег, каждый раз приходилось сражаться с чукчами, в итоге вернулись на Колыму.

Мотора заплутал в горах и тоже возвратился. Однако он стал готовить новый поход и в 1650 г. получил официальное назначение государственным приказчиком на Анадыри. Стадухин и Бугор вместо морского плавания решили присоединиться к нему. Вместе собралось 39 человек, и дошли благополучно. Путь через горы оказался гораздо ближе и безопаснее морского. Обнаружили нужную реку, наткнулись и на острожек Дежнева. Но отношения между землепроходцами сразу испортились. Стадухин был человеком властолюбивым, крутым. Дежнев признал старшинство Моторы, а Стадухин-то был казачьим пятидесятником, служить под началом рядового казака не желал. К Дежневу, бывшему подчиненному, относился свысока. Встал отдельным лагерем, начал действовать сам по себе. Напал на поселения уже объясаченных юкагиров и пограбил их, поломав наладившуюся дружбу.

А потом люди Стадухина схватили вдруг Мотору. Пятидесятник стал угрожать ему расправой, требовал письменно передать ему полномочия приказчика. Мотора для вида подписал требуемую бумагу, но улучил момент и убежал к Дежневу. Призвал казаков из лагеря Стадухина переходить к себе. Тот разъярился, едва не дошло до вооруженного столкновения. Но Мотора и Дежнев все же сочли, что надо любой ценой избежать кровопролития. Надумали со своим отрядом перебраться на другую реку, Пенжину. Их постигла неудача, сбились с пути. Блуждали три недели, измучились и вернулись обратно.

Но в это время из-за притеснений Стадухина восстали юкагиры, перебили девятерых сборщиков ясака. Мотора и Дежнев пришли к выводу, что государево дело важнее личной вражды, надо поддержать русских. Два отряда вместе выступили на юкагиров. Они укрепились в острожке, разгорелся нелегкий бой. Четыре казака погибло, нескольких ранили, но острожек захватили штурмом, пленного вождя взяли в аманаты, и племя замирилось. Увы, племя-то замирилось, а раздоры между отрядами сгладились только до тех пор, пока грохотали пищали и свистели стрелы. А едва похоронили убитых, снова зажили разными лагерями.

Людям Дежнева и Моторы пришлось туго. Потеряли время в походе на Пенжину, потом воевали – а припасов заготовили мало, зима стала голодной. Хорошо кормили только аманата, отдавали ему пойманную рыбу. Восстановить и поддержать доброе соседство с местными требовалось в любом случае, ради этого самим приходилось подтягивать пояса. Стадухин помочь и не подумал. А когда несколько казаков Дежнева отправились по окрестностям охотиться и выменивать еду у юкагиров, пятидесятник со своими подчиненными напал на них, избил и отобрал все, что удалось раздобыть.

Тут уж даже самые миролюбивые схватились за ружья и топоры, собрались схватиться всерьез и насмерть. Но выходки Стадухина возмутили казаков в его собственном лагере. Василий Бугор с ватагой бывших пиратов покинул его и перешел к Моторе и Дежневу. С их противником осталось явное меньшинство. Он понял, что может крепко поплатиться, и предпочел удалиться прочь. Стадухинцы двинулись на р.Гижигу, построили суда, вышли в Охотское море и закрепились в Толуйской губе, построили там острожек.

Ну а пока “край и конец земли Сибирской” был занят этими разборками, другие землепроходцы не сидели сложа руки. Полярное мореплавание к середине XVII в. достигло наивысшего размаха. Голландский географ Витсен сообщал, что русские постоянно путежествуют от Мангазеи вокруг Таймыра и далее до Лены. Морское сообщение между Леной и Колымой стало регулярным – садись на попутное судно и плыви. Около 1650 г. сын боярской Василий Власьев и целовальник Кирилл Колкин предприняли плавание на Чукотку, сумели завязать неплохие отношения с воинственными “чухоцкими мужиками”.

А берега Лены вовсю обживались. Далеко не все промышленники, приезжавшие сюда за пушниной, добивались успеха. То ли повезет, то ли нет, можно было и прогореть, напрасно потратив деньги на далекую дорогу, припасы, снаряжение. Но охотники и купцы обращали внимание – чем дальше на восток, тем дороже цениись привозные русские товары. В Тобольске пуд хлеба стоил 1-2 коп, то в Якутске – 9-10 коп., а на “дальних реках”, Яне и Индигирке, он был деликатесом, продавался по 5-8 руб. Топор в Тобольске стоил 32 коп, а в Якутии – 1 руб. Производить такие товары на месте получалось столь же выгодно, как охотиться на соболей, и куда более надежно. На Енисее и Лене возникало все больше русских деревень.

Правительство тоже полагало, что в Сибири надо создавать собственную хозяйственную базу, поощряло переселенцев. “Вольные люди”, желающие перебраться за Урал, получали 25 руб. от казны, 110 руб. от земских властей, а на месте им для обзаведения хозяйством предоставляли ссуды, семенное зерно, корову, лошадей. Монастыри и богатые предприниматели привлекали крестьян в свои владения дополнительными льготами. Крепостного права в Сибири не было, земля считалась “государевой”, и давали ее “по подати” – бери сколько можешь обработать, но выполняй государевы повинности и сдавай “пятый сноп” от урожая в казну.

Устройством поселений часто занимались “слободчики” из деловитых крестьян. Выбирали места для деревень, подавали челобитную уездному воеводе, и он присылал чиновника для отмежевания земли. Правительство доверяло слободчикам управление деревнями, и в их дела не вмешивалось – если, конечно, не было жалоб от переселенцев и местного населения. Одним из таких предприимчивых людей стал Ерофей Хабаров. Он был устюжским крестьянином, в 1628 г. поехал в Мангазею, хотел разбогатеть на пушном промысле. Надежды не сбылись, но через несколько лет Хабаров опять ушел в Сибирь, обосновался у устья р.Киренги, нанял работников. Занялся торговлей, извозом, ростовщичеством, в 1640-х гг у него было 26 десятин пашни, собственные кузницы, мельницы, соляные варницы.

А в Якутск из Москвы прибыл новый воевода Дмитрий Францбеков. Точнее – Ференцбах, он был ливонским немцем, перешел на русскую службу, принял Православие. Отличился на дипломатической работе, был очень деятельным администратором. Хабаров обратился к нему с проектом освоения Приамурья. Францбеков очень заинтересовался, поддержал инициативу. Увы, добавились и вещи не совсем красивые. Этот воевода был назначен правительством Морозова, принадлежал к его “команде”. Пока он был в дороге, Морозов и его присные лишились постов, а то и голов, а Францбеков с запозданием привез в Сибирь их методы рвачества и наживы.

Воевода оформил предприятие не как государственное, а как частное. Вошел в долю с Хабаровым, вложил как бы личные деньги, но выгреб их из казны, задержав жалованье служилым. Выделил и хлеб для экспедиции – попросту отобрал его у приказчиков купца Гусельникова. Хабаров сформировал отряд в 70 человек. Поднялся по Лене и заложил г.Олекминск. Отсюда через притоки рек и волоки он добрался до верховий Амура, построил Даурский городок.

Хотя Францбекову его махинации впрок не пошли – так же, как его покровителю Морозову. Он снарядил еще одну экспедицию на Анадырь, опять придал ей частный характер, под видом своих собственных дал землепроходцам “в долг” 3 тыс. руб., опустошив казну и оставив служилых без жалованья. Гарнизон и жители Якутска рассердились. Правда, тут до “соляного бунта” не дошло, события развивались по другому сценарию. Некий Никита Малахов начал всем рассказывать, будто во сне ему явился св.Алексий, Божий человек, и велел не пускать Францбекова в церковь, “пока не прекратит воровства”. В день св.Алексия прихожане дружно зашикали на воеводу и прогнали из храма. Он, оскорбился, докопался, откуда ветер дует, и арестовал Никиту. Но в его защиту встали стрельцы и казаки, Малахов прилюдно “обличил неправды” воеводы, в Москву отправили жалобу.

А в столице купец Гусельников уже получил доклад своих приказчиков, пострадавших от Францбекова. Он обратился непосредственно к царю. Разыгрался скандал. Шведский посол Родес сообщал в Стокгольм о ходивших по Москве слухах – что Францбеков “ограбил всю Сибирь” и сбежал в Китай. Кстати, Родес доносил и о том, что русские достигли земель, близких к Америке. От Дежнева еще никто не возвращался, но в окружении царя об этом откуда-то узнали. Видимо, информация дошла до воевод от сибирских племен. Хотя насчет побега в Китай Родес ошибся. Францбекова сняли, взыскали с него огромную сумму, конфисковали имущество, и карьера казнокрада завершилась.

Но скандалы и расследования шли своим чередом, а русские герои продолжали осваивать далекие восточные земли. В 1651 г. Иван Баранов с группой “охочих людей” прошел с Колымы на Гижигу, к Охотскому морю. Десятник Иван Меркурьев Рубец достиг Камчатки. А по следам Хабарова пошли 27 казаков Ивана Нагибы. С хабаровцами они каким-то образом разминулись. Построили судно и проплыли по всему Амуру, причем с непрерывными боями. Вышли в море, однако судно было раздавлено льдами у Шантарских островов. Экспедиции удалось спастись, и она сухим путем вернулась в Якутск, собрав большой ясак. Современники считали чудом, что отряд во всех передрягах не потерял ни одного человека.

Хабаров из Даурского городка совершал плавания по Амуру, ставил острожки, приводил в подданство здешних жителей. Мужик он был крутой, при попытках сопротивления силу применял без раздумий. Когда взбунтовалась и попыталась бежать группа казаков, с ними тоже расправился безжалостно. Но другие казаки, наоборот, приходили к Хабарову, его силы росли. А здесь каждое ружье, каждая сабля были не лишними. На Амуре землепроходцы столкнулись уже не с разрозненными сибирскими племенами, а с огромной империей Цин.

Приамурские племена платили дань маньчжурам, и появление русских у своих границ Абахай воспринял крайне враждебно. Он категорически запретил подданным любые контакты с казаками и в 1652 г. отправил на Амур корпус из тысячи солдат с ружьями и легкими пушками. У Хабарова к этому моменту собралось до 200 служилых и “охочих людей”. Но, как писали китайцы, в лице казаков они встретили бойцов “храбрах, как тигры, и искусных в стрельбе”. Корпус был разгромлен наголову. В 1653 г. Хабарова сменил на Амуре отряд Онуфрия Степанова, а Ерофей Павлович вернулся в Якутск, составил “чертеж реке Амуру”. Царь высоко оценил его успехи, пожаловал из крестьян в дети боярские.

Довелось повоевать и горстке землепроходцев Моторы и Дежнева в заполярном Анадырском крае. Конечно, масштабы операций здесь были гораздо скромнее, но ведь раны казаков от этого были не менее болезненными, и дрались они не менее самоотверженно. Дрались так же, как их собратья на Амуре – за величие Русской державы, за государевы интересы. На объясаченные племена юкагиров, ходынцев и оноулов, то и дело нападали коряки, чукчи, юкагиры-чуванцы. Грабили стойбища, уводили пленных, обращая их в рабство. Ходынцы и оноулы обращались к русским. Они не отказывали, вместе с ясачными организовывали походы на обидчиков. В жарких схватках полегло шестеро казаков, в том числе Мотора. Командование отрядом снова принял Дежнев. Но чуванцев подчинили, остальных неприятелей наказали и разогнали, возвращали юкагирам награбленное, освобождали невольников. У коряков “отгромили” и “якутскую бабу”, жену Федота Попова. Единственную, кто уцелел из экипажа корабля, унесенного на Камчатку.

Землепроходцы собрали много пушнины, моржовой кости. Задумали строить судно, чтобы везти добытые ценности на Колыму, но юкагиры подсказали, что в здешних краях нет надежных материалов для его оснащения, а плавания тут чрезвычайно опасны. Тогда сухим путем, налегке, отправили казака Филиппова с местными проводниками. Он дошел до Колымы, на попутном коче отчалил на Лену и в 1654 г. прибыл в Якутск. Привез образцы моржовой кости, мехов. Доставил и челобитные, где описывалось плавание Дежнева, природа Анадырского края, рассказывалось о населяющих его народах. Дежнев приложил карты, выполненные казаками, и докладывал, что люди вынесли много трудностей, устали, обносились. Просил выплатить жалованье и прислать на Анадырь нового начальника ему на смену.

Воевода Михаил Лодыженский, назначенный вместо Францбекова, счел полученные сведения очень важными, послал Филиппова в Москву. Действительно, открытиями Дежнева заинтересовался государь, сам распрашивал и наградил гонца. Из Сибирского приказа пошли указания в Якутск – развивать начинания на Анадыри. Воевода Лодыженский назначил сменить Дежнева сотника Михайлова. Но для суровой жизни землепроходцев он оказался человеком неподходящим. Добрался только до Индигирки и застрял там. Промышлял пушнину со здешними служилыми, прикидывал будущую выручку, а в дальнейший опасный путь не спешил.

А Дежнев был казаком ответственным. Не было подмоги, не было смены – значит, надо было оставаться на своем посту. Если уйти – освоение Анадырского края, стоившее стольких лишений и жертв, может заглохнуть и развалиться. Он послал в Якутск новых гонцов, Емельянова и Лаврентьева. Наконец, не дождавшись ответа на свои просьбы, снарядил большой караван моржовой кости. Сопровождать его отправил Бугра и казаков из его команды – к этому времени из 21 уцелело лишь 5. Дежнев определил их нарочно, чтобы они могли “заслужить вины” за прежние “разбои”.

В Якутск они попали в 1657 г. Тяжелые странствия и испытания, гибель товарищей, в самом деле изменили Бугра. Он остепенился, покаялся, все личные меха и моржовые клыки, добытые им за много лет, пожертвовал на строительство церкви. В это же время возвратился Стадухин – продвигаясь вдоль берега Охотского моря, он вышел к Охотскому острогу и уже по проторенной дороге прибыл в Якутск, привез большой ясак. С очередным грузом “меховой казны” воевода послал в Москву троих отличившихся землепроходцев, Стадухина, Бугра и Семенова. Их труды и свершения Боярская Дума отметила, Стадухина произвела в казачьи атаманы. Пятидесятника Бугра в звании не повысили, но его пиратство было прощено и забыто.

От гонцов и возвращающихся промышленников якутский воевода узнал и о том, что сотник Михайлов два года живет на Индигирке, а к месту назначения не собирается. Отозвал нерадивого начальника, а приказчиком на Анадырь назначил сотника Курбата Иванова. Опять же, понадобилось пару лет, пока Иванов со свежим отрядом казаков плыл и шагал через горы на “край и конец земли Сибирской”. Он принял у Дежнева управление открытыми землями. Первооткрыватель смог отправиться домой. Да ведь и обратная дорога была не близкой и не простой. Пешком до Колымы, потом через ледяные моря…

Дежнев возвратился в Якутск в 1662 г. А отправился на “дальние реки” в 1643 г. Странствовал 19 лет. Да, и такое бывало в Сибири: уходит человек, и неизвестно, когда вернется и вернется ли вообще. Жена-якутка уже умерла, сын вырос и стал казаком, как отец. Да и Якутск неузнаваемо изменился, разросся, радовал глаз новыми деревянными стенами, избами, строящимся Спасским монастырем. И воевода во главе уезда стоял незнакомый, Голенищев-Кутузов. Но о Дежневе он знал, радушно встретил его. Только на челобитную о выплате денежного, хлебного и соляного жалованья развел руками. Выплатить-то требовалось за 19 лет, а запасы денег и зерна в уезде были ограничены. Выдали только положенную соль.

Но героя, как обычно, определили ехать в Москву с “меховой казной”, а уж в столице ему воздали по достоинству. Прославившегося путешественника захотел видеть Алексей Михайлович, пригласил в свои домашние покои, вместе с семьей несколько вечеров подряд слушал его рассказы. Дежнева произвели в казачьи атаманы, он сполна получил накопившееся жалованье, 126 руб. и 20 с половиной копеек, а за свою личную моржовую кость выручил 500 руб. По меркам того времени, Дежнев стал весьма состоятельным человеком. Он вторично женился на вдове, Кантеминке Арбутовой, и в дальнейшем служил начальником на Чечуйском волоке, Оленекском заливе и на Витиме.

Впрочем, все это будет позже. По возвращении из заполярной глуши Дежневу предстояло узнать много нового не только о своих родных, знакомых, о якутских и сибирских делах. Ему предстояло узнать и о том, что в состав России вошла Украина, что велено по-иному служить в церквях и совершать крестное знамение, предстояло радоваться блестящим победам русского оружия над поляками. А мы с вами лишь приближаемся к этим событиям.