23. Воссоединение.

Казалось бы, Белоцерковский договор был для поляков куда выгоднее Зборовского. Но сейм его не утвердил. Та самая шляхта, которая благополучно разбежалась из армии после битвы при Берестечко, катила бочки на своих товарищей, до последнего остававшихся в строю. Кричала, что надо было не заключать мир, а добить бунтовщиков. Ян Казимир согласился с разбушевавшимися дворянами. В начале 1652 г. собрался новый сейм. На нем заговорили о налоге на армию, созыве посполитого рушенья. Как бы не так! “Свободы” немедленно плеснули в обратную сторону. Идти на войну и раскошеливаться шляхте на самом-то деле ничуть не хотелось, она напрочь разругалась с королем и провалила его предложения.

В ослеплении своих “вольностей” поляки теряли плоды побед. Украинцев сперва ошеломило возвращение магнатов, расквартирование коронных войск. Но началось не только бегство, возобновились бунты. Русские послы сообщали: “Крестьяне много перебили шляхты, панов своих”. А Хмельницкий укреплял пошатнувшуюся власть. Вот он-то с самовольством не церемонился. Разгромил и казнил корсунского и миргородского полковников, вышедших из повиновения. Для видимости призывал исполнять Белоцерковский договор, но в реестр внес не 20, а 40 тыс. казаков. Не прекращал запрещенные по условиям договора связи с Москвой, Крымом, Турцией. Не забыл и свою идею альянса с Молдавией. Напомнил господарю Лупулу – почему до сих пор не выполнил обещания, не отдал дочку за Тимоша?

Снова позвал татар и дал сыну казаков, чтобы шел добывать невесту. Лупул понадеялся, что поражения отшибли свадебные настроения Хмельницкого. Поняв, что это не так, воззвал к полякам. Коронный гетман Потоцкий успел умереть, его замещал Калиновский. Господарь официально соглашался отдать ему руку Домны-Розанды, только бы избавил от напасти. Тот поднял солдат, разослал призыв к шляхтичам – вступиться за честь венценосной девицы. Собралось 20-тысячное войско. Калиновский привел его к горе Батог возле Брацлава.

Но 22 мая 1652 г. подошли казаки с татарами, и защитники господаревой дочки заколебались. Поняли, что схватка предстоит нешуточная, и часть солдат заговорила, что им не заплатили жалованья. Взбунтовалась и ушла. У шляхты благородный порыв тоже выветрился, она засобиралась уезжать. Калиновский взбеленился, приказал верной ему немецкой пехоте открыть огонь по беглецам. Шляхта ответила тем же. А Тимош оценил ситуацию, ворвался во вражеский лагерь и перерубил тех и других. Под саблями полегли и Калиновский, и его перессорившееся воинство.

Лупулу ничего не осталось делать, кроме как принять “сватов” и обвенчать дочь с Тимофеем. А Украину весть о победе окрылила, народ воспрянул духом. Ян Казимир гневно спрашивал, как казаки осмелились на такое, но Хмельницкий с издевкой назвал битву “шалостью, свойственной веселым людям”. Ответил, что сын с приятелями ехал на свадьбу, а по дороге повздорил с другой молодой компанией – с кем не бывает?

Зато на панов и шляхту разгром подействовал, как отрезвляющий душ. Его восприняли как вызов, брошенный всей Польше. Склоки угасли, собрался внеочередной сейм, выделил королю финансы, дал ему право на посполитое рушенье. Подключились папа римский, Венеция, Австрия, слали деньги, по Германии развернулась вербовка наемников. А к Хмельницкому для отвода глаз опять отправили делегацию, обещали королевское милосердие и прощение, если украинцы повинятся, разоружатся, и вернутся к работе на помещиков. Тут уж Богдан не выдержал, возопил: “Милосердия! Прощения! Да за что? За что?… Так за этим вы приехали? Что вы в самом деле представляетесь простаками? Что вы строите со мною шутки? Долой шутки… Король готовится идти на меня войною, как ему угодно! Желаю, чтобы он был предводителем: я готов его встретить там и тогда, где и когда он захочет”.

Россия не прекращала попыток урегулировать конфликт без войны. Ее послы продолжали демонстративные придирки, давали понять, что царь не бросит на растерзание православных. Но осторожность и миролюбие Алексея Михайловича паны расценили по-своему. Утверждались в мысли, что русские только пугают их, а сражаться не осмелятся. На предупреждения обращали все меньше внимания, и в марте 1653 г. 15-тысячное войско Чарнецкого вторглось на Украину. Захватило Коростышев, Самгородок, Прилуки, истребляло всех без разбора, повстанцы или не повстанцы, взрослые или дети. Поляки открыто провозглашали, что необходимо истребить “русских” (т.е. украинцев) до последнего человека.

Это было не частное мнение Чарнецкого и его подчиненных. В Бресте собрался сейм и официально принял постановление о геноциде. Рассуждали – казаки представляют для Речи Посполитой угрозу вечных бунтов, поэтому требуется полностью уничтожить их. Русские дипломаты доносили: “А на сейме ж приговорили и в конституции напечатали, что казаков как мочно всех снести”. Король сумел возбудить мелкую шляхту, манил предстоящими грабежами, раздачей украинских земель – их предстояло всего лишь очистить от украинских хозяев.

Готовясь к схватке, Хмельницкий отправил к царю посольство Бурляя и Мужиловского. Очередной раз просил о помощи “думою и своими государевыми ратными людьми” и о принятии Украины под покровительство. Но еще до того, как посланцы добрались до Москвы, Алексей Михайлович решил: настала пора браться за оружие. Началась мобилизация. 19 марта по уездам были разосланы грамоты стольникам, стряпчим, московским дворянам, им было велено к 20 мая прибыть ко двору “со всей службой”. 23 марта государь издал указ воеводам, переписать по городам “старых солдат” – отслуживших опытных резервистов.

В дополнение к 15 существующим царь распорядился формировать еще 6 солдатских и рейтарских полков, создавался и первый в России гусарский полк. Объявлялись наборы в эти части. Кроме того, последовал призыв “даточных”, в армию брали по 1 человеку со 100 крестьянских дворов из монастырских, церковных владений, из поместий, оставленных на прокормление престарелым дворянам, вдовам и детям. Кто сам не служит – выделяй людей. Развернулась усиленная работа на “пороховых мельницах”, генералу Лесли была поручена ревизия складов боеприпасов. Ствольный приказ докладывал, что в войска отпущено 31.464 мушкета, 5.317 карабинов, 4.279 пар пистолетов, и в приказе еще осталось 10 тыс. мушкетов и 13 тыс. стволов к ним. Это – отечественного производства.

Но правительство полагало, что для большой войны надо иметь побольше оружия, боеприпасов, не будут лишними и командные кадры. В Швеции и Германии докупали 32 тыс. мушкетов, орудия, шпаги, латы. В Германию и Голландию был отправлен купец Виниус “навербовать и принять хорошее число иностранных офицеров”, приобрести большую партию пороха и фитилей. Посланцы Хмельницкого воочию смогли увидеть – Россия поднимается всерьез, и теперь-то от них не скрывали: ответ на их просьбы будет положительным.

Тем не менее, Москва в последний раз пробовала образумить поляков. К ним прибыло посольство князя Репнина-Оболенского. Оно повторило массу претензий об ошибках в титуле царя, о “бесчестных” книгах, о неком шляхтиче, грязно бранившем Алексея Михайловича на варшавских улицах. А потом Репнин предъявил ультиматум – дескать, государь готов простить Яна Казимира и прочих виновников, но за это король и паны должны вернуться к условиям Зборовского мира с украинцами, возвратить православные храмы, “которые были оборочены под унию”, и впредь “не делать никакого притеснения православным”. Поляки отмахнулись, даже не стали обсуждать подобные пункты. Репнин узнал, что уже приняты противоположные решения, вообще искоренить украинцев и православную веру. Тогда он прервал переговоры и объявил, что “великий государь будет стоять за свою честь, сколько подаст ему помощи милосердный Бог”.

Нет, даже и открытый вызов в Варшаве всерьез не восприняли. Раззадорили себя – царь блефует, боится Польши. А если и сунется, пусть попробует! Что же касается Хмельницкого, то польские дипломаты нашли у него очень уязвимое место. Его союз с Молдавией на самом-то деле обернулся серьезнейшей ошибкой. Уж какую помощь могли предоставить ему молдаване? Зато мелкие дунайские государства постоянно грызлись между собой, Лупул враждовал с воеводой Валахии Бессарабом и князем Трансильвании Ракоци. Поляки связались с ними и организовали в Молдавии переворот. Приближенный господаря Георгица получил трансильванские и валашские отряды и сверг Лупула, он бежал к Хмельницкому.

Вместо того, чтобы бросить все силы на запад, гетману пришлось выручать родственника. Тимош и Лупул повели 20 тыс. казаков, за ними пошел сам Богдан с армией. Она не понадобилась, сын без особого труда вышиб Георгицу и вернул престол тестю. А отец постоял у границы и возвратился в Чигирин. Но здесь его ждали царские послы Матвеев и Фомин. Впервые уведомили – его просьбы о переходе в подданство России удовлетворены. А через некоторое время стольник Лодыженский привез грамоту: “И мы, великий государь… изволим вас принять под нашу царского величества высокую руку… А ратные наши люди по нашему царского величества указу збираютца и ко ополчению строятца”.

Но отвлечение Хмельницкого на Молдавию позволило Яну Казимиру сосредоточить у Каменца 60 тыс. наемников, собирать ополчение шляхты. Он намечал сокрушить Украину одновременными ударами с нескольких сторон. Заключил союзы с Валахией, Трансильванией, мятежником Георгицей. Литовский гетман Радзивилл должен был идти на Киев с севера, вдоль Днепра. Однако эти планы сразу же поползли по швам. Радзивилл докладывал – вдоль границы накапливаются русские, и выступать отказался. Ему не верили, король слал повторные приказы, папа римский даже угрожал проклятием, но Радзивиллу и литовским панам никак не улыбалось уйти на Украину и оставить беззащитными собственные имения.

Зато как нельзя лучше удалось возобновить бучу в Молдавии. К Георгице, венграм и валахам подошел 8-тысячный польский корпус, они вторично выгнали Лупула. Господарь укрылся в крепости Сучава. Тимош с казаками полетел спасать его. Пробился в Сучаву, но окружение за ним замкнулось. Хмельницкий разрывался – куда идти? Навстречу королю или вызволять сына? Легко ли было пожертвовать наследником, кровиночкой, отцовской гордостью? Гетман разделил войско. Одну часть выдвинул прикрыть Украину, с другой поскакал в Молдавию. Он опоздал… В боях за Сучаву Тимош был ранен и скончался. Его подчиненные дрались отчаянно, враги согласились выпустить их из крепости, и Богдан на дороге встретил гроб с телом сына. Смог сказать только одно: Тимош умер так, как и подобает умирать натоящему казаку.

Впрочем, так уж Господь устроил нашу жизнь – посылает испытания, но посылает и радость, светлые надежды. Авантюра в Молдавии провалилась, в Чигирине царило горе, а в это же время, 1 октября, в Москве открылся Земский Собор. Алексей Михайлович поставил перед ним два вопроса, об отношениях с Речью Посполитой и Украиной. Делегатов от русских уездов и сословий опрашивали “по чинам порознь”, но мнение оказалось единогласным. “Против польского короля войну весть” и “чтоб великий государь… изволил того гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское з городами и з землями принять под свою государеву высокую руку”. Почему Войско Запорожское? Напомню, термин “Украина” означал лишь окраину. А украинцы, освободившись от панов, причисляли себя к казакам. Вот и назвали их всех Войском Запорожским.

Собор постановил собирать на войну “десятую деньгу”, исполчать рати. Предварительную подготовку провели заранее, и дальше пружина начала раскручиваться очень быстро. Уже 9 октября на Украину отправилось представительное посольство – боярин Василий Бутурлин, окольничий Алферьев, думный дьяк Лопухин, стольник Григорий Ромодановский, стрелецкий голова Матвеев с конвоем из 200 стрельцов и многочисленных дворян. А 23 октября в Успенском соборе было всенародно объявлено: царь повелел и бояре приговорили “идти на недруга своего польского короля” за многие его “неправды”.

Тем временем сам недруг, польский король, действовал не лучшим образом. Шляхта, как обычно, съезжалась к нему медленно, в ожидании опоздавших он несколько месяцев простоял на месте. Упустил возможность наступать, пока Хмельницкий метался выручать Тимоша. Наконец, после падения Сучавы к Яну Казимиру подошел осаждавший ее польский корпус с венграми, валахами, молдаванами. Вроде, можно было ударить.

Но Хмельницкого гибель сына не вышибла из колеи, а наоборот, будто разбудила в нем скрытые силы. Он снова был таким же народным вождем, как в начале борьбы – энергичным, собранным. По его призывам вставали казаки и крестьяне. Пришел и хан Ислам-Гирей с крымской ордой. Королевская армия все еще топталась на Западной Украине возле г. Жванца. Казаки и татары обрушились на нее лавиной. Теснили атаками, рассекли польский лагерь надвое, захватили часть обозов, казну, предназначенную для уплаты жалованья. Молдаване, венгры, валахи вдались в панику и укатились прочь. Поляки остались без денег, без продовольствия. Солдаты принялись грабить обозы панов, разбегались. Уже пахло полным разгромом. Но к Яну Казимиру примчались гонцы – Россия объявила войну. Король безотлагательно известил Ислам-Гирея…

Он знал что делал. Для хана политический расклад в корне менялся. Он сразу прекратил атаки и заключил с поляками сепаратный мир. За это содрал 100 тыс. злотых, король разрешил ему пройтись набегом по Украине. Ислам-Гирей указал панам, что надо всеми силами удержать казаков от перехода к русским, поэтому заставил подтвердить старый, Зборовский договор. Но внесли и тайный пункт – заставить украинцев вместе с ханом идти на Россию, а если они откажутся, поляки и татары окружат их и перебьют.

Хмельницкий в составлении Жванецкого договора не участвовал. Но цену крымским союзникам он хорошо представлял. Едва ему доложили, что Ислам-Гирей мирится с королем, он не стал ждать удара в спину. Снял казаков с позиций и повел на восток. Татары не рискнули задерживать его. Предпочли хлынуть по селам, за добычей и невольниками. Однако менялась не только военная обстановка, стала быстро меняться атмосфера на Украине. До Хмельницкого тоже дошли сведения о решении Земского Собора, о посольстве Бутурлина. И сейчас-то он почувствовал себя уверенно.

С дороги рассылал грамоты, созывая в Переяславле раду, объявил “явку всему народу” (разумеется, не всем украинцам поголовно, а представителям всего народа). Раньше Хмельницкому приходилось закрывать глаза на бесчинства крымцев, теперь было иное. Гетман приказал проучить “друзей”, Богун со своим полком кинулся на хищников, побил загоны, разошедшиеся для грабежей, вызволил тысячи пленных. Татары совершенно не ожидали отпора, в страхе разбегались, а хан был настолько поражен, что принялся жаловаться на Богуна… Хмельницкому. Но гетман отписал хану однозначно, отныне он не позволит разорять страну.

А навстречу ему ехало русское посольство. Украинцы смотрели на бодро марширующих стрельцов, на колонну конных дворян, рыдали от счастья. 31 декабря Бутурлина и его свиту торжественно встретили в Переяславле. Сюда стекались делегации большинства украинских городов и полков (а они, напомним, были и административными единицами), персонально были приглашены знатные и старейшие авторитетные казаки. Запорожская Сечь провела традиционный войсковой круг и проголосовала за воссоединение с Россией, 3 января прислала свое решение: “Даемо нашу вийсковую вам пораду”.

6 января приехал Хмельницкий. При встрече послы вручили ему атрибуты власти, переданные Алексеем Михайловичем – знамя, булаву, ферязь и шапку. А 8 (18) января 1654 г. открылась рада. Перед ее началом гетман сказал пленным полякам: “Теперь мне кажется, что мы уже навек разлучимся… Не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя”. На главной площади Переяславля собрались многочисленные делегаты, духовенство, горожане. Хмельницкий обратился к ним, перечислил все государства, с которыми могла бы пойти Украина: Польша, Турция, Крым, Россия. Пояснил: “Царь турецкий – басурманин… Крымский хан – тоже басурманин… Об утеснениях от польских панов не надобно вам и сказывать… А православный царь одного с нами греческого благочестия… Кроме его царской руки мы не найдем благоспокойнейшего пристанища”.

Выслушав вождя, “весь народ возопил: волим под царя восточного, православного”. Полковники начали обходить ряды собравшихся и “на все стороны спрашивали: все ли тако соизволяете?”. Люди отвечали: “Все, единодушно”. Рада приняла постановление, “чтоб есми во веки всем едино быть”. Русские послы огласили царский указ о принятии Украины в подданство, зачитали текст присяги – “быти им з землями и з городами под государевой высокою рукою навеки неотступно”. Простонародье присягало на плошади, руководство в храме Успения Пресвятой Богородицы. При этом “было в церкви всенародное множество мужского и женского полу и от многия радости плакали”.

Да и было чему радоваться. Алексей Михайлович своей жалованной грамотой даровал Украине все, чего она только могла пожелать и на что надеяться. Она получила автономию в составе России. За Казачьим Войском (т.е. Украиной) сохранялись все его права и вольности, в его дела его не дозволялось вмешиваться ни воеводам, ни боярам. Сохраняли свои права и вольности города, землевладельцы, крестьяне. Гетману разрешалось сноситься с другими государствами, кроме Польши и Турции. Он дожен был только извещать царя о переговорах с иностранцами. Украинцам предоставлялось судиться собственным судом – “где три человека казаков, тогда два третьего должны судить”. Они сами избирали гетмана и старшину. Утверждался реестр в 60 тыс. казаков, а если без жалованья, то можно было записывать сколько угодно. Подати собирали местные власти, львиная доля доходов оставалась на Украине, из них содержалась администрация и казачьи войска. Русские чиновники только наблюдали, чтобы налоги собирались правильно, и принимали для царской казны, что останется от местных нужд.

После Переяславской рады дворяне Бутурлина разъехались принимать присягу по разным городам. “Летопись самовидца” рассказывала: “Присягу учинили гетман, старшина и чернь в Переяславле и во всех городах охотно с надеждою тихомирия и всякого добра”. 17 января царю присягнул Киев. Надежды православных всколыхнулись и в тех областях, которые остались под властью католиков. Монах Суханов описывал, что в Буковине “гораздо рады все, что казаки подклонились под царскую руку”. И все-таки нашлось немало противников присоединения к России. Отказалось присягать киевское духовенство во главе с Косовым. Ну что ж, его никто не принуждал, Киевская митрополия еще полвека просуществовала независимо, подчинялась не Московской, а Константинопольской патриархии.

Некоторые полковники приносили присягу отнюдь не искренне, просто боялись идти против Хмельницкого и своих подчиненных. Зато двое самых боевых и отчаянных полковников, Богун и Сирко, встали на дыбы – зачем вообще идти в царское подданство, кому-то кланяться? Мы вольные казаки, а врагов сами одолеем! Яну Казимиру доложили о их настроениях, и король воодушевился. Вот он, долгожданный раскол повстанцев! Направил казачьим предводителям свой универсал: “Дошло до нас, что злобный изменнник Хмельницкий запродал вас на вечные мучения царю московскому под нестерпимое ярмо, противное вашим свободам, и принуждает вас присягать помимо воли этому мучителю”. Король радушно зазывал их перейти под королевские знамена и вступил с солдатами на Украину. Но тут он крепко ошибся. Если Богун и Сирко не желали повиноваться царю, то гораздо меньше они мечтали о кошмарах панских “свобод”, Ян Казимир получил от них крепкий отпор.

Вот так Украина воссоединилась с Россией. Но учебники истории почему-то заканчивают описание этих событий Переяславской радой. На самом же деле радой ничего не завершилось. Правительство Алексея Михайловича отнюдь не случайно осторожничало, так долго взвешивало этот шаг, так тщательно готовилось к нему. Оно хорошо осознавало последствия. Принятие украинцев в подданство втянуло Россию в целую полосу войн, которым суждено было продлиться аж 27 лет...