24. На разных континентах.

Европейцы все шире распространялись по планете. Хотя колониальная политика разных государств довольно сильно отличалась. Когда испанские солдаты завоевывали Америку и Филиппины, они действовали очень круто. Но после того, как тот или иной народ покорился, его обращали в католицизм, люди признавались подданными испанского короля, попадали под защиту законов. Испанские дворяне считали честью жениться на индейских “принцессах” – дочерях вождей. Дети от этих браков гордились своими родословными. Один из потомков “королевского рода” Инка Гарсиласо де ла Вега создал “Историю государства инков”, ацтек Иштлильшочитль на основе архивов написал историю древней Мексики.

Граждане колоний получали значительные привилегии, земли, слуг. Заокеанские владения Испании были главным источником ее доходов, американские рудники поставляли драгоценные металлы, с Филиппин шли пряности, восточные ткани, фарфор. И сами колонии жили чрезвычайно богато. Города соревновались в размерах и красоте церквей, дворцов. Когда архиепископ Мельчор де Наварра-и-Рокафул вступал в должность вице-короля Перу, он для парадной церемонии приказал вплести в гриву коня жемчуг, подковать его золотыми подковами и проехал по улице, где несколько десятков метров было вымощено серебряными плитками – ничем иным удивить местное общество было нельзя, оно привыкло к роскоши.

Землевладельцы Мексики, Аргентины, Перу организовывали поместья на широкую ногу. Возводили дома-крепости, содержали отряды слуг, многочисленные гаремы из индианок, негритянок, мулаток – это отнюдь не считалось предосудительным. В хозяйствах трудились и крепостные, и свободные крестьяне, завозили рабов. Но для испанцев черные невольники обходились дорого, их приходилось покупали у португальцев или голландцев. Поэтому их берегли и даже за серьезные проступки смертную казнь почти не применяли. Придумали другое наказание – за побег, хранение оружия или за дерзость раба кастрировали. Негры считали такую кару хуже смерти, и угроза оказывалась весьма эффективной.

Испанские католики научились относиться терпимо даже к языческим верованиям индейцев и африканцев. Поняли, что искоренить их невозможно, и махнули рукой – если справляют свои обряды втихаря и не выступают против христианства, то и шут с ними. В результате рождались причудливые симбиозы вроде культа “темнокожего Христа” в Лиме, “карнавалов смерти” в Мексике, а на Вест-Индских островах католицизм уютно соседствовал с культом вуду.

Португалия надорвалась, разбросав свои силы по всему миру. Власть центрального правительства была слабой, и в колониях с ней мало считались. В Бразилии заправляли местные латифундисты. Так, одна семья застолбила в Амазонии поместье больше всей Португалии, другая смогла получить у короля имения, равные Англии, Шотландии и Ирландии вместе взятым. Лесные племена индейцев в качестве рабочей силы не годились – попробуй поймай их в джунглях. Из Африки завозили рабов. Хозяева были неограниченными владыками над невольниками и слугами. Чтобы удержать их в повиновении, нередко обращались очень жестоко. Но и побеги были распространенным явлением. Многие негры родились еще не в неволе, а в Африке, умели выжить в тропическом лесу. Беглые рабы создали в дебрях Амазонии даже собственную “республика Палмарис”, просуществовавшую несколько десятилетий.

Португальские колонии опоясали и африканские берега. Они поставляли рабов в Бразилию, на испанские невольничьи рынки. Почти все здешние прибрежные государства попали в зависимость от Португалии. Они непрестанно воевали между собой, обращались за помощью к европейцам, цари и вожди ради этого принимали крещение, признавали себя вассалами португальцев. Те охотно продавали оружие, взамен получали пленных, привилегии. Но “помощь” оказывали обеим враждующим сторонам, обе обескровливали друг друга и втягивались в подчинение. Португальцы продавали африканской знати и предметы роскоши, спиртные напитки. За это тоже приходилось расплачиваться рабами. Чтобы добыть их, местные властители приучались торговать подданными, развязывали новые войны. Опустошались целые области, разрушались хозяйство и торговля, а прибыли гребли чужеземцы.

В Африке сохранялось и много независимых государств – королевство Бенин, Ойо, Нупе, Моси, Зимбабве, Канем-Борну. В середине XVII в. возвысилась могущественная Дагомея. Она создала сильную армию, держала в страхе всех соседей. Цари Дагомеи категорически не допускали европейцев в свои владения, и порядки у себя установили, мягко говоря, своеобразные. Окружали себя гвардией из свирепых женщин-воительниц, раз в два года устраивали “малый обряд”, приносили в жертву несколько сотен рабов и рабынь. А когда царь умирал, проводился “большой обряд”, вместе с ним отправляли на тот свет всех слуг, жен, телохранительниц, большинство придворных.

Впрочем, и в тех странах, где угнездились европейцы, их владычество оставалось еще непрочным. Крещеная царица Анголы Анна Зинга-Мбанди-Нгела в один прекрасный день подняла народ, изгнала португальцев, отреклась от христианства, принялась восстанавливать африканские традиции. Аналогичным образом повел себя король Конго Антонио I, издал манифест об отказе от католичества и союза с португальцами. Но войны для захвата рабов уже поссорили Конго со всеми соседями, а вожди вошли во вкус европейских соблазнов. Португальцам оказалось достаточно 400 солдат, к ним примкнули местные вожди, Антонио разгромили и убили. А когда умерла Анна Зинга-Мбанди-Нгела, подчиненные ей племена передрались между собой, и португальцы восстановили власть над Анголой.

Но даже независимые африканские страны привыкали считать само собой разумеющимся, что пленные – это товар. К побережью брели длиные караваны невольников, грузились в трюмы европейских кораблей. Цари привыкали пополнять таким образом свою казну, и уже не могли обходиться без работорговли. В том же Конго после смерти Антонио I вожди принялись бороться за власть, началась такая резня, что португальцам все-таки пришлось отсюда уйти. Но тут как тут очутились англичане, голландцы, предложили услуги африканским предводителям…

Голландцы выступали самыми жестокими колонизаторами. Олигархов, в отличие от испанского короля, не интересовал территориальный размах своей империи, не интересовало увеличение числа подданных. Их занимала только прибыль. О каком-либо равноправии туземцев с голландцами даже речи не было и обращать их в христианство никто не пытался. Кальвинисты переняли иудейские понятия: “спастись” могут лишь те, кто принадлежит к “богоизбранному” народу. А “дикари” обязаны трудиться на “богоизбранных”, и жителей колоний бесцеремонно объявляли рабами. В случае неповиновения или восстаний их следовало истребить, как поступали ветхозаветные израильтяне с язычниками Палестины. В Индонезнии за такую “вину” голландцы поголовно уничтожили население островов Банда, Лонтор, Серам, Амгон, Рун. Для выращивания пряностей сюда стали завозить нидерландских колонистов и невольников из других мест.

Но голландские тузы испытывали существенный комплекс неполноценности перед европейской родовой знатью. Реализовать его пытались тоже в колониях, особенно в Америке. На Гудзоне купцы и банкиры обзаводились крупными владениями (например, Ван Ренсслер хапнул 280.000 гектаров земли и лесов). На родине с пеной у рта отстаивали республиканские порядки, осуждали расточительство, приговаривали к смерти за разврат, а за океаном устраивались наподобие мини-королей. Строили замки с гарнизонами из наемников, содержали частные эскадры. Придумывали себе гербы, окружали себя немыслимой роскошью, огромными штатами слуг, индонезийскими и китайскими рабынями. А среди переселенцев насаждали чисто феодальные порядки. Фермеры и крестьяне, желавшие поселиться на чьей-то земле, приносили присягу на верность лично хозяину и числились его подданными.

Англичане были еще слишком слабыми для серьезных завоеваний. Они влезали хитростью, пристраивались “союзниками” индийских, персидских, индонезийских, африканских властителей. Да и в Америке они не могли себе позволить таких походов, как испанские конкистадоры. Ублажали подарками и подпаивали вождей, выпрашивая разрешение поселиться. Скупали меха, продавали водку и оружие – воюющие между собой племена индейцев верили, что им помогают из искренней дружбы. В результате англичане пока не продвигались вглубь материка, зато по восточному побережью угнездилась цепь их колоний: Вирджиния, Массачусетс, Нью-Хэмпшир, Коннектикут, Род-Айленд, Вермонт, Мэн, Мэриленд.

Но колонии отличались друг от друга. Одни в свое время основывались под эгидой британских королей и их фаворитов. В других селились беглые или сосланные сектанты. Причем каждая секта считала “богоизбранной” только себя. Колонии враждовали, вредили друг другу, натравливали индейцев. Охотники и скупщики пушнины, столкнувшись в лесах, приканчивали “чужих”. Когда Англия занялась пожаром гражданской войны, казалось, что в колониях он станет еще более страшным, и поселенцы перебьют сами себя. Но к этому времени и индейцы разобрались, каких “друзей” они пустили на свою землю. В полной мере оценили лживость, алчность “бледнолицых”, их высокомерное и презрительное отношение к себе. Смута в Англии давала возможность избавиться от таких соседей.

Сразу несколько племен вышло на “тропу войны”. Вот тут-то колонисты схватились за головы. На помощь с родины рассчитывать не приходилось, только на соседей. И в смертельной опасности колонии все-таки перешагнули через разницу вероисповеданий, стали договариваться о взаимовыручке. Прибрежное положение было выгодным для обороны – в лесах хозяйничали индейцы, но по морю города связывались между собой, присылали подмогу. Американские племена оставались разрозненными, ссорились. Трижды они кое-как сплачивались для наступления, но их отражали, и они снова рассыпались по одиночке. А из союзов английских колоний сложилась Конфедерация Новой Англии – прообраз будущих Соединенных Штатов.

В британских, французских, голландских колониях тоже широко внедрилось рабовладение. Это считалось нормальным. Ведь рабы упоминаются в Библии, значит, по сектантским понятиям, иметь невольников вполне допускалось и не являлось грехом. Но большинство невольников в середине XVII в. было не черными, а белыми. В колониях продавали в рабство за те или иные нарушения законов, за долг в 25 шиллингов. Потом хлынули пленные гражданской войны, ирландцы. Причем участь белых рабов была гораздо тяжелее черных. Негры были дорогими, попадали в собственность навсегда, становились ценным имуществом. Белые стоили гораздо дешевле, обычно их обращали в рабство не пожизненно, а на определенный срок, в разных колониях от 3 до 7 лет. Из них старались выжать все что можно, изматывали непосильной работой, кормили впроголодь, избивали.

Если невольники удирали, вся община выходила охотиться с собаками. За побег, сопротивление хозяину и прочие серьезные прегрешения раба ждала смерть. Например, в британских колониях в Вест-Индии провинившегося привязывали нагим на площади, пороли, потом мазали раны смесью сала, перца и лимонного сока, оставляли на ночь, а окончательно добивали на второй или третий день. Голландский плантатор Бальтесте был знаменит тем, что собственноручно запорол насмерть сотню слуг и служанок, “но нажил столько, что его дети разъезжали в собственных экипажах” [138].

Французские колонии в Северной Америке оставались малолюдными. Во Франции престиж связывался с близостью к королевскому двору. Король раздавал чины, пожалования, у него покупались должности, а в дальние края чаще всего ехали временно – подзаработать и вернуться на родину. В Канаде насчитывалось лишь 2,5 тыс. переселенцев (у англичан – 30 тыс., у голландцев – 10 тыс). Французы лучше, чем их соседи, умели ладить с индейцами, гораздо шире и выгоднее развернули пушную торговлю. Но она была единственным промыслом. А англичане пакостили конкурентам. С французами дружили племена гуронов, а британцы натравливали на них ирокезов. Индейцы схлестывались в войнах, и канадцам становилось вообще не на что жить. А американская Новая Швеция получилась совсем малонаселенной. Среди шведов хватало смельчаков и авантюристов, готовых ради наживы рискнуть головой, но для них открывалась другая дорога – в армию или в наемники. Воюй, грабь, продвигайся по службе, зачем ехать за тридевять земель?

Англо-голландская война болезненно ударила по всем европейским колониям. По морям закипали жаркие схватки, плавания через Атлантику стали настолько опасными, что нидерландская Ост-Индская компания проложила в Индонезию другую дорогу, вокруг Африки. На мысе Доброй Надежды высадили отряд во главе с ван Рибеком, построили промежуточную базу, Кейптаун. А попутно доставалось и испанцам, португальцам, французам. Нарушились перевозки, связи колоний с метрополиями.

Но Нидерланды сами себе вредили. Олигархи враждовали с главнокомандующим Оранским, в пику ему Генеральные Штаты не утверждали планов, не давали денег, срывали предложенные им операции. В Англии ситуация была иной. Против Кромвеля не смел поднимать голос никто. Парламентское “охвостье” предложило было ознаменовать окончание гражданской войны аминстией, издать “Акт всеобщего прощения и забвения”. Намекнуло, что и армию надо бы сократить, ее содержание влетает в копеечку, а для войны с голландцами она не нужна – боевые действия ведутся на море. Подняли вопрос, что пост главнокомандующего должен быть назначаемым.

Кромвель воспринял такие предложения как открытый бунт. Явился в палату общин с мушкетерами и заорал: “Час ваш настал: Господь отступился от вас; он избрал для исполнения своей воли орудия более достойные… Вон! Вон! Я положу конец вашей болтовне!” Парламент, заваривший британскую смуту, окончательно прекратил существование. Он настолько всех достал, что народ отнесся к разгону совершенно равнодушно. Кромвель откровенно резюмировал: “Даже ни одна собака не тявкнула”. Британские газеты преподнесли события в более респектабельных тонах: “Вчера лорд-генерал представил парламенту разные причины, по которым он должен в настоящее время закрыть свои заседания, что исполнено. Председатель и члены разошлись”.

Взамен Кромвель сформировал “новый парламент” – его депутаты “с одобренной верностью и честностью” вообще не избирались, а были назначены. По имени продавца кож Бербона этот парламент прозвали “бербонским”. Доверенные лица диктатора подсказывали парламентариям, что власть им в общем-то не нужна, надо попросту передать ее “Божьему избраннику”, Кромвелю. Но большинство депутатов оказались слишком непонятливыми. Отбирали “верных и честных”, а в результате парламент переполнили крайние сектанты: анабаптисты, милленарии, хилиасты.

Они увлеченно взялись доказывать, что мир до Потопа просуществовал 1656 лет, а значит, в 1657 г. ожидается второе пришесткие Христа. Поэтому любое правительство будет незаконным, скоро грядет “пятая монархия”, миром начнет править Сам Бог “и Его наместник Христос”. А перед этим уже настало “царство святых”. То бишь, самих сектантов-парламентариев, они должны временно управлять “царством”, пока не придет Христос сменить их. Посыпались проекты, как устроить это “царство святых”: отменить налоги, суды, браки, частную собственность. В общем круши–ломай! Появились“рэнтеры”, проповедовавшие “отмену страха перед грехом”. Рассуждали – кому суждено спастись, все равно спасется. Истинная вера как раз в том и состоит, чтобы не бояться греха. Чтобы утвердиться в ней, надо воровать, хулиганить, извращаться, и чем круче, тем лучше.

Тут уж и Кромвель схватился за голову, разогнал “верный” парламент вслед за “неверным”. Офицеры предлагали ему не мудрствовать лукаво – восстановить монархию и стать королем. Но диктатор “поскромничал”. Счел, что принимать королевский титул для него не совсем удобно. Придумал то же самое, но без титула. В декабре 1653 г. разыграли пышную комедию. По Лондону двинулось парадное шествие высших сановников, генералов. Они явились к Кромвелю и униженно просили принять “конституционный акт” - для него вводился пожизненный пост лорда-протектора над Англией, Шотландией и Ирландией, а “верховная и законодательная власть” сосредотачивалась “в одном лице и народе, собранном в парламенте”.

Кромвель милостиво “удовлетворил” просьбу. Ему были отданы все королевские дворцы: Уайтхолл, св. Якова, Вестминистерский, Сомерсет-Хауз, Гринвич-Хауз, Виндзор-Касл, Хэмптон-Корт. На парадный обед он вышел при всех королевских регалиях, за исключением короны, возвел лондонского мэра в рыцари – по британской традиции так делали короли при восшествии на престол. Приближенных он начал назначать потомственными пэрами. В официальных документах и частных письмах отныне величал себя во множественном числе, “мы”, единолично издавал ордонансы, имевшие силу законов.

Но ресурсы государства были теперь сосредоточены в одних руках, Кромвель мобилизовал их на войну. Англия быстро наращивала флот. Начала строиться огромные многопушечные корабли-крепости, голландские моряки не выдерживали схваток с ними. При попытке прорвать морскую блокаду погиб лучший адмирал Нидерландов Мартин Тромп. Успехами англичан воспользовались португальцы. Раньше голландцы теснили их не только в Азии, но и в Америке. Сейчас португальцы отыгрались, вышибли их из Бразилии. Внутреннее положение Нидерландов из-за блокады стало вообще катастрофическим, и Генеральные Штаты запросили мира.

При переговорах олигархи не постестнялись свести собственные политические счеты. Глава голландской делегации Ян де Витт приватно попросил англичан о маленькой услуге – пусть они добавят требование никогда не допускать к военному командованию представителей дома Оранских. Кромвель не возражал. Как можно возражать, если соседи ослабляют свое государство? Пункт об Оранском включили в договор, и нидерландские воротилы были рады-радешеньки. За это они уступили по всем спорным вопросам. Признали британский “Навигационный акт”, обещали не помогать Карлу II, возместить ущерб, причиненный англичанам на морях и в колониях. Кромвель был доволен. Заверил голландцев, что “мир достаточно широк для нас обоих” и соглашался по-честному поделить его. Отдавал им Азию, себе предназначал Америку, а сферы влияния в Африке и Европе был готов разделить пополам.